— А что, стоит сокол добрых двух коней? — спросил князь собравшихся.

Нашлись и те, кто сказал, что добрый сокол и трех коней стоить будет. В это же время, один из слуг подал другого сокола княжичу, видимо, чтобы не возникало суждения, что князь дурит меня и подсовывает сокола, который отказался прилетать на перчатку княжича. Получалось, что у князя сокол, княжича…

И у меня? Так, да, не совсем. После того случая с Ярлом, я присматривался и к обозу и к поведению некоторых воинов. Есть тут у некоторых свои соколы, любят в дружине Ивана Ростиславовича соколиную охоту. Только у Боромира и не видел птицы, а вот у Вышаты были два своих сокола.

— Приведешь одного коня мне, другий остается также у меня. Более не стребую, то моя благодарность за службу. Хотят новики, кабы ты был старшим среди них, будь, но не десятником, на то ты не сгодишься, пока клятвы не будет, тако же пока не станет понятно, что с отцом твоим, — вынес вердикт князь.

А, красиво он. Продал мне то, что мне не нужно. И я мог бы отказаться от Ярла, сказать, что мне не нужен сокол, но было что-то завораживающее у этой птицы. А еще мне льстило, что он прилетает именно ко мне.

За всеми этими разводами и кидаловом на коней, я смог заметить приход Боромира, которого ранее не было и то, как он кивком подал знак князю, мол «что-то, о чем договаривались, сделал».

— Пошли за мной! — сказал Мирон и стал подталкивать меня прочь.

Ему князь указал заняться мной. А именно, я должен был дать клятву о том, что никому и никогда не скажу, с кем была сеча, как и вообще о ней не буду говорить. Это другие руководствовались единственной клятвой дружинника, а я пока ничем не ограничен.

Тут все более-менее понятно, так как встретившись в том же Киеве с половцами, точно не стоит кричать, как крошил в капусту их соплеменников. Да и самому киевскому князю не стоит знать о том, что кто-то из русских князей нарушил наказ о том, что половцев не бити, коли они сами ратиться не станут.

Теперь нужно как-то привести себя в порядок, подумать, посмотреть гематомы, и собираться в путь. Ну а когда хоть чуть пройдет эта ноящая боль, нужно кроме общих тренировок, собирать новиков и на свои. Может быть получится начать создавать универсальных бойцов, а так же самому становиться сильнее?

От авторов: Погибший на задании офицер спецназа, получает второй шанс… Он снова молод, на дворе 1985 год, СССР. Впереди служба в Афганистане…

https://author.today/work/358750

Мы пришли в расположение, где всегда, почти что на окраине лагеря, располагался наш десяток. Наш ли, мой ли? Может, все-таки я уже несколько больше, чем новик с богатырскими статями? Но, нет, Мирон приказывал, а я подчинялся. Внутри были позывы послать его и, словно неразумный подросток, вспылить. Как же, столько сделано, столько сказано, что неокрепший ум мог счесть себя уже десятником.

Но я, смею надеяться, адекватный и, в большей степени, взрослый человек. Годами, если мерять прожитым в прошлой жизни, так и вовсе старше князя, да и с Воисилом мог возрастом потягаться. Так что исполнял все то, что должно, да и Мирон не сильно напрягал. Нужно уметь ждать, но еще важнее понять, когда именно нужно превратиться из «ждуна» в активного человека.

— А как с добычей? — спросил я у десятника, когда уже преломил с Мироном мякину хлеба.

— Так новики твои и соберут все. Пущай поспорят, да свое попробуют отстоять, когда иные ратники такоже станут разбирать с убитых скарб, — отвечал Мирон.

Важная информация. Но от чего-то более чем о трофеях, я думаю о своем статусе. На предыдущем месте службы, пусть и в организации, которая считалась не совсем государственной, иерархия была строгой, выстроенной. Потому я ждал нечто подобного и сейчас.

Вот как тут получается, что сто — это примерно от шестидесяти до трехсот, а дальше малая тысяча может начинаться? Сложно с математикой, с иерархией, не хватает мне системности во всем. А другие от этого не страдают. Им и в такой парадигме удобно жить. Мало того, что удобно, так понимают друг друга намного лучше, чем я могу это делать.

Вот, почему бы не сказать мне все напрямую? Всем все понятно с моим статусом, а мне нужно догадываться? Благо жизненный, да и служивый, опыт человека из будущего, подложенный на остаточную память хроноаборигена сложили пазл, но был бы Влад тем, кем являлся до моего появления, ни за что не догадался, как нынче выстроилась система.

Я — заместитель десятника по работе с новобранцами, старший и ответственный среди новиков. Были бы погоны, так можно сказать, что прилетела мне «сержантская лычка», может и не одна. А вот до младшего лейтенанта, комзвода, еще расти. Уже хорошо, что тут не пошлют куда учиться, а дадут офицерское звание за личные заслуги. Ну, это если князю какая вожжа под хвост не того… А то можно и вовсе оставаться никем. Хотя, в таком случае, нужно будет менять место службы.

В целом, пока, все нормально, шажочек сделан, чуть возвысился над толпой. Еще бы появилась возможность проявить себя на разных поприщах. Вот взять этот хлеб-мечту зожника. Ну, что, нельзя разве нормально перемолоть муку? На ручных жерновах это что ли делается?.. Опачки… Так и есть, пришло понимание, что львиная доля всего грубейшего помола муки — это ручные жернова. И знают же тут, что может быть мельница, понимать должны, какую пользу она приносит, но, нет — ручками перемолол как-нибудь, и нормально. Главное же — требуху свою набить.

Впрочем, дареному коню в разные отверстия не заглядывают. Вот и мне хорош возмущаться, пусть и внутренне, да с благодарностью вкушать хлебушек. Жаль, что только его.

— Добрый хлеб, не подмешана сюда ни лебеда, ни щавель, токмо жито и все, — нахваливал кушанье Мирон, прямо закрывая глаза от удовольствия.

— Да? — удивленно спросил я и стал прислушиваться ко вкусу.

Вот такая есть у нас, у людей, привычка, общая черта характера, когда кто-нибудь похвалит, то и думаешь: ну что-то же в этом есть. Нет, нету! И я еще раз убедился. Пресная, однообразная пища. Эх, картошечка!.. Да с такой мотивацией заполучить картошку, кукурузу, фасоль, перец сладкий, как и много чего еще, сам корабль построю и отправлюсь за едой. Вряд ли все же, но и такой вариант развития событий я для себя не исключаю.

А что? Отправиться в Америку, уже там создать свою державу, вооружить и обучить всяких майя, да альмеков с ацтеками, ну и ринуться на завоевание Европы. Чушь, но когда долго жуешь и ничего не говоришь, даже в присутствии потенциального собеседника, что только в голову не придет. Америка не сможет стать в техническом и военном отношении на уровень с Европой, по крайней мере, если туда не завести с десяток тысяч лошадей.

— А где товарищ твой, Спиридон? — прожевав один из кусков хлеба, видимо, ощущая первое насыщение, спрашивал Мирон.

— А вот и не знаю, — сказал я, оглядывая пространство вокруг.

Мы находились на самом краю бывших оборонительных укреплений, уже разобранных и полупустых. Те телеги, которые ранее были «крепостными стенами», нынче трудились в поле. Были те, кто собирал дорогой чеснок –железные ловушки для вражеских коней, иные скидывали на телеги всякое добро, не гнушаясь даже снять окровавленную рубаху с убитого. Да что там рубаху — каждая веревочка скидывалась на телегу, чтобы в дальнейшем быть использованной. Ни грамма ресурса мимо, все в бытовую копилку.

А что касается Спиридона, так я его и не видел. Сразу же после боя меня взяли в оборот: то новики со своим «прими нас под свою руку», то княжеское «какого хрена берешь на себя больше, чем должно», вот и не видел Спирку. Впрочем, он взрослый малый, годами и старше меня. Даже нелепо выглядит, что я, юнец безусый, опекаю дьячка. Глупо, но толика моего волнения за судьбу Спирки присутствует.

— Гулять пошел, травку пощипать, — отшутился я и Мирон залился звонким смехом.

А Спиридон лучше бы пришел и по быстрее. У него храниться сало, травками обмазанное, да мясо вяленное, какая-то сухая рыба… Ну не могу я хлебом единым. Организм требовал и белковой пищи.