Тут же этого воина, которого я ранее не заметил, поражает стрела. Оборачиваться, чтобы посмотреть, кто мне помог, нет ни времени, ни сил. После разберусь, кто это так мне помогает. А пока…

— На! — выкрикиваю я и наношу новый удар уже подраненному противнику.

Тот сваливается со своего коня, а в это время мимо, из-за спины, пролетает очередная стрела. Я, словно в замедленном действии, провожаю ее взглядом. Кино какое-то, да и только. Еще бы боль куда ушла… Но о ней после.

Вижу, что человек десять, не меньше столпились в метрах двадцати от меня, а уже второго ближайшего ко мне врага сшибает с коня третья стрела некоего благодетеля. Перехватываю поудобнее копье и что есть силы, собрав волю в кулак, я метаю тяжелое древковое оружие. Промахнуться было сложно, либо враг, либо его конь, но кто-то получит повреждение, что еще на шажочек приблизит победу княжеской дружины.

Копье летит в половца в кольчуге, ее не пробивает наконечник, но сила удара выбрасывает наездника из седла, вниз, к земле. И тут враг побежал. Не более пяти десятков половцев ринулись прочь.

— Коня! Коня! — кричал Боромир, теперь, когда можно немного расслабиться, я отчетливо слышал и видел старшего сотника.

Внутри круга, того, что так рьяно защищали ближние княжеские воины, располагались кони, не много, но шесть, или семь копытных было. Их держал за уздцы один из воинов, вот он и подвел коней к Боромиру. Это получается, что свежих коней сохраняли для того, чтобы еще и в погоню за половцами отправиться? Отчаянные люди. Вот только что умирали, были на грани поражения, но и в это время думали, как это на свежих конях достать бегущих врагов. Или я что-то не понимаю? Не рационально же. А война — это самое то место, где рационализм должен главенствовать.

Всего десяток русских воинов отправился в погоню и с ними Боромир. Удалось увидеть у старшего сотника какую-то котомку, притороченную к седлу. Впрочем, уже без разницы, что там вез старший сотник. Все закончилось, я жив.

— Ты как, воин? — усмехаясь, разглаживая усы спросил Воисил.

Когда я уже спешился и сел на землю, где конями и людьми была стоптана вся весенняя трава, ко мне подошел старый воин, а чуть в стороне сгрудились и распластались в бессилье на земле новики, что ранее пошли за мной. В руках у Воисила был лук, а сам он усмехался.

— Спаси Христос, дядька Воисил, это же ты стрелял в ближних ко мне врагов? — догадался я.

— Не токмо в твоих. Ишь ты, новики! Поскакали они супостата бить! Порубали бы вас и делов, — ворчал старый воин.

Я бы с ним не согласился. Результат таже без подробностей был таков, что новики упокоили врагов более, чем число самих молодых дружинных ратников. Только я… А сколько? Вот интересно. Получалось, что… шестерых что-ли. Вот такой себе Аника-воин выходил.

Наступила минута молчания, тишины, которую нарушали только стоны и редкие крики раненых, они еще оставались лежать на поле брани и никому до этих людей не было дела.

— Десятники, до князя! — начали кричать на месте сечи.

Пусть идут, десятники совещаться, я устал. Пришла в голову мысль, что хорошо, что я не старший воин, что не надо никуда идти, а вот так, на правом боку, чтобы не поврежденной спиной, лежу и отдыхаю.

— Влад, ты это… — отдохнуть мне так и не дают, в этот раз подошел Боброк. — Пошел бы до князя.

— Я не десятник, — отмахнулся я.

— Так да, токмо мы, ну… новики, восемь из нас… — опять неуверенный заход, хотя Бобр еще не восстановил даже свое дыхание.

Подошли и другие новики, стали за спиной парламентера. Чувствуя некий важный момент, я присел. Попробовал опереться на левую руку, но только ощутил еще больше боли. Сам до того я лежал на боку, предполагая попросить Воисила посмотреть степень ранения на спине. По ощущениям удар туда прилетел не слабый, но спина рассечена не была, по крайней мере, сильно. Я чувствовал, что-то ли струйки пота, то ли крови, а, может, и то, и другое стекали по спине.

— Боброк, скажи прямо, что нужно! — сказал я с некоторой долей металла в голосе.

— А что, не разумеешь? — встрял Воисил, не торопящийся оставлять меня. — Новики пошли с тобой в сечу, ты их повел, все живы, токмо чуть пораненные, а срубили вы немало ворогов. Вот и думают они, что удачлив ты. А на Руси удача и милость Бога — головное для предводителя воина.

— Так это? — спросил я, обращаясь к парным.

— Так, — отвечал Боброк. — Дядька Воисил все верно сказал.

Я попробовал обратиться к памяти реципиента, начать распаковку какого-то нового архива. Но в этот раз помощи с этой стороны не дождался. Весьма вероятно, что из-за своего малолетства Владислав Богоярович не до конца знал традиции и особенности жизни и службы в дружине. А то, чего не знаешь, вспомнить невозможно.

Но из косвенных сведений можно было сделать некоторые выводы. Первое, десятников назначает князь. Он может только прислушиваться к мнению общества, а может и лишь волей своей, вопреки мнению ратников. Так что думать о том, что вот так после боя впечатлительные новики своим желанием смогут продвинуть меня по служебной лестнице не приходится.

— Так от меня-то что нужно? — спросил я.

— Ты нынче голова, так и думай. Кого назначит князь, так и будет, но, коли новиков оставят в одном десятке, то все станут просить князя тебя избрать десятником. А ты и будь им, — пространно объяснял Воисил, а новики только, словно болванчики, кивали.

Странное объяснение, а то, что прозвучало оно после сложного боя, когда голова плохо соображала, так и вовсе путанное выходит. Я понял только одно — меня приняли своим лидером новики, а я должен теперь оправдывать их выбор. Теперь моя проблема в том, как именно просить у князя, или доказывать ему, что я должен быть тем самым десятником.

Хочу ли я этого? Да! Тут двоемыслия быть не может. Я и вовсе хотел бы в какие бояре испомещенные попасть, если в князья не вышло. Так что даже такое потенциальное продвижение по социальной лестнице нельзя упускать.

— Много погибло? — задал я самый правильный вопрос.

— У кого? У кипчаков, али у нашей дружины? — переспросил Воисил.

Хотелось что-то грубое сказать, да сдержался. Опять и снова этот фатализм и отношение к смерти, как будто она частое явление в жизни каждого человека, а не всего лишь однократное. Воисил, видимо, что-то прочитал по моему выражению лица и понял, какие именно, прежде всего, смерти меня беспокоят. Во время боя я видел, как падали, сраженные дружинники, как некоторые проигрывали свои схватки на копьях, реже, но проигрывали поединки на клинках. Но даже приблизительные цифры потерь не могу представить. Все-таки, слышны были прямо сейчас возгласы радости победы, а при многих смертях даже при доминирующей философии фатализма, не будет радости от обильно пролитой крови со-ратников.

— Два десятка точно посекли, — заметил Воисил.

— Сто и пятьдесят половцев побили, — словно он это сделал в одиночку, заметил Боброк.

— Влад, до князя, на Круг, — кричали слева.

— Пойду, я, — сказал я не совсем уверенно, но понял, что не этого от меня ждут. — Соберите всю нашу добычу, сгрузите все в стороне и ждите меня!

Вот так. От меня ждали решений, приказом, хоть каких-то, они получили, чего хотели.

— Князь кличет, быстрее иди! — поторапливал меня один их ближних ратников князя.

Этот воин был даже не из старшей дружины, он являлся чем-то вроде телохранителя, самым близким к Ивану Ростиславовичу. Сам боец был явно раненый, прихрамывал на левую ногу.

Долго упрашивать меня не нужно было. Лишь только проблемой было встать и пойти. Боль могла бы заставить морщиться и выглядеть жалко, но я не мог предстать перед князем, и, как я понял, перед другими статусными дружинниками, сильно помятым.

— Предавать земле наших братьев станем позже, в стороне. Нельзя дозволить, чтобы кипчаки раскопали курганы и предали поруганию тела княжеских воинов. А вот их ратных оставим тут. Они вернуться, заберут своих, — говорил князь, когда я подошел к собранию.