Он явно соврал – даже я заметила, каким азартом загорелись его глаза, когда Лайзо описывал преступника. А теперь – и вида не показывает. Беспокоится за здоровье своего непутевого воспитанника?

– Нельзя, – коротко ответил Лайзо. – Ещё днем служанки прибежали – мол, мисс Пимпл собственной персоной на вокзале ждёт, пока Улла за ней отправит коляску. Ишь, проверять приехала… И как мне оставаться было? Если эта злыдня увидит мужчину в доме, сразу адвокату насвистит. А тот бы и рад Уллу без наследства оставить, лишь бы предлог найти.

Эллис возвёл очи к небу.

– О, да, спасение женской чести – поступок, разумеется, благородный, но неужели нельзя и о себе подумать?

Лайзо уже взъерошил свои волосы так, что они торчком торчали во все стороны, как вороньи перья. Улыбка стала не сумасшедшей – откровенно распущенной. И смотреть неловко, и глаз не отвести. Я и не отводила – из чистого упрямства, но чувствовала, что лицо у меня начинает гореть.

– А не ты ли учил меня поступать по совести? – Лайзо отвечал Эллису, а смотрел отчего-то на меня. Исподлобья, почерневшими глазами, странными – куда делась прозрачная весёлая зелень?

Эллис скептически поджал губы. Потом перевёл взгляд с Лайзо на меня и обратно, вздохнул… и шагнул вперед:

– Так, дружок мой, пойдём-ка мы укладываться в кроватку. Нэйт, будь любезен, сходи за аптечкой. Сдается мне, что кое-кого тут лихорадит отнюдь не «маленько».

Лайзо нахмурился и скрестил руки на груди:

– В порядке я, не надо со мной нянькаться…

Но Эллис, уже не слушая, крепко ухватил его за руку и потянул за собой – в холл, где за лестницей пряталась неприметная дверца, ведущая в крыло для прислуги. И Лайзо, хоть и был на голову выше детектива и куда сильнее его, подчинился без разговоров.

– Да ты огненный весь… вот же дурень, а? Поискать таких, – донеслось до меня глухое ворчание Эллиса. И, позже, уже издалека, оклик: – Нэйт, не стой столбом, как человека прошу!

– Если уж на то пошло, я сижу, – вполголоса отозвался доктор Брэдфорд. – Ибо не имею привычки вскакивать и бессмысленно торчать посреди комнаты, как только появляется новое действующее лицо. И торопиться тоже не имею привычки! – добавил он громче.

В холле выразительно хлопнула дверь.

Доктор Брэдфорд отставил чашку, снял очки, педантично протер стекла белым платком – и только потом поднялся из-за стола и, совершенно не спеша, отправился в свою комнату наверху.

Я осталась в гордом одиночестве. Миссис Стрикленд с чаем и молоком где-то задерживалась.

Часы начали половину первого.

– Не кажется ли вам, леди Виржиния, – обратилась я к себе, за неимением хоть какого-то собеседника, – что пора бы уже идти спать?

И, согласившись сама с собою, с удовольствием последовала собственному совету.

Весь следующий день Лайзо не выходил из своей комнаты. Эллис сердито сообщил мне, что «этот позёр едва не свёл себя в могилу», потом сухо уточнил, что доктор Брэдфорд позаботился о надлежащем лечении.

– На его счастье, Нэйт не только с трупами возиться умеет, – проворчал детектив. На мой вопрос, как Лайзо чувствует себя сейчас, он ничего не ответил – отмахнулся и сбежал в деревню, якобы в интересах расследования.

Меня не покидало чувство, что я упускаю что-то очень важное. Впрочем, посоветоваться все так или иначе было не с кем, и пришлось отложить размышления на потом.

В остальном жизнь шла по накатанной колее. Утром я разбиралась с деловой перепиской – мистер Спенсер хоть и взял большую часть документов на себя, однако самые важные либо требующие исключительно моей подписи бумаги продолжал отсылать в поместье. Столики в кофейне были расписаны на месяц вперед после возвращения. Старинная тяжба по поводу границы земель Эверсан вышла на новый круг, и семейный адвокат вновь принялся рьяно отрабатывать жалование…

Словом, по возвращении в Бромли меня ждало множество дел.

Что же касалось других, то они наслаждались загородной жизнью и отдыхом – каждый на свой лад. Мэдди гуляла в саду и изредка, в хорошую погоду, убегала на речку с двумя девушками-прачками, которых пришлось взять на подмену заболевшей миссис Мортон. Эвани почти каждый день ездила к Шилдсам. Мистер Оуэн умудрялся так составлять своё рабочее расписание, чтобы провожать её на лошади до самого поместья, а потом – встречать на обратном пути. Из этих поездок Эвани возвращалась счастливой до неприличия, и я гадала, отчего – из-за встреч с Энтони или из-за возможности находиться больше с Оуэном?

Однако не все новости были приятными.

Через три или четыре дня после первой страшной находки на отмели собаки учуяли ещё одно тело. И снова – то же самое. Отрезанные пальцы, удаленные органы… Доктор Брэдфорд в заключении написал также о «врожденном недостатке, возможно, при жизни бывшем причиной хромоты» – и по этому признаку да по рыжим волосам опознали пропавшую дочь О’Брианов.

И вот вчера утром посыльный принес мне записку от отца Марка. Приглашение на заупокойную службу – желтоватый лист бумаги, вычерненный по углам, со стилизованной веточкой можжевельника над текстом. А в самом низу красовалась кривоватая приписка, сделанная неловкими большими руками мистера О’Бриана, безутешного отца – «Очень просим, приходите помолиться с нами за бедную нашу деточку. Завтра утречком, как рассветёт».

Отказать я не могла. Подобающее случаю платье пришлось одалживать – мне самой и в голову не пришло брать траурную одежду с собой за город, а строгие тёмно-серые и темно-коричневые туалеты Эвани были мне впору. Сверху я накинула черную шаль, уложила в корзину срезанные садовником белые розы – и поехала в деревню. К счастью, Лайзо уже оправился от лихорадки и смог сесть за руль. Со мною на похороны пошел и Эллис, хоть он и не был приглашён, и Мэдди – тоже в тёмном платье, одолженном у Эвани, непривычно грустная и подавленная.

У церкви собралась, кажется, целая деревня. Кое-кого я узнавала – мистера Уолша, его помощника, миссис Доусон, доктора Максвелла, мельника – жениха бедняжки Бесси, мальчишек – ровесников Томми, которые иногда приходили играть к нему в дальний угол моего сада… Но куда больше пришло незнакомых людей. Многие плакали, другие выглядели озлобленными, третьи обсуждали что-то ожесточённо. Дорога была сплошь усыпана цветами, белыми и нежно-розовыми. Я удивилась поначалу – откуда столько? А потом увидела, как с рыжей полноватой женщиной, матерью покойной мисс О’Бриан, разговаривает миссис О'Бёрн, разглядела сложенные в сторонке корзины… Кажется, вдова разорила свой великолепный сад, чтобы в последний путь несчастная девушка отправилась как невеста.

– По белым лепесткам невинные души поднимаются прямо в Небеса.

Я вздрогнула. За те несколько минут, пока мы стояли в молчании, я успела позабыть, что со мною не только Эллис и Мэдди, но и Лайзо, и его слова прозвучали неожиданно.

– Вы верите в это?

– Я верю в разные вещи, – пожал он плечами и отвернулся.

Через некоторое время отец Марк открыл двери церкви, и люди стали по одному заходить внутрь. Сначала мистер и миссис О’Бриан; она – утирая слезы, он – хмурясь и бессильно сжимая кулаки. Следом – прочие родственники покойной. Братья, сестры, дяди и тети… Когда семья уже была в церкви и к дверям начали подходить близкие друзья и почётные гости, в дальнем конце улицы показалась странная процессия.

Сначала я заметила только высокую старуху в ярко-красном плаще. Седые волосы свободно рассыпались по плечам, не прикрытые ни платком, ни шляпкой, ни даже лентой не прихваченные. На руках позвякивало множество браслетов – золотые, серебряные, медные и деревянные вперемешку, заметные даже издали, звенящие, броские. Шею увивали в несколько рядов тяжелые бусы. Голые пятки месили грязь… надо же, босая, по такой-то погоде! Чуть отставая, за старухой следовал коренастый мужчина. Черные, словно уголь, волосы он собрал шнурком в «конский хвост». Поверх ярко-зелёной атласной рубахи незнакомец надел жилет со шнуровкой, широкие штаны заправил в щегольские сапоги из блестящей кожи, на шею повязал синий платок.