– Прошу, – галантно он распахнул дверцу передо мною.

Я чопорно кивнула и села в автомобиль.

– Едем в деревню, к Управлению спокойствия. И не торопитесь – после дождей дорога в скверном состоянии.

– Слушаюсь, леди.

Мотор загудел. Автомобиль тронулся с места. Я смотрела в затылок Лайзо, и молчание отчего-то меня тяготило. Чем дальше – тем больше.

– Как продвигается ваше расследование, господин Маноле?

– Никак. Множество мелких обмолвок, но ни одного стоящего слова, – пожал плечами Лайзо. – Уже подумываю о том, чтобы спросить Уллу напрямую, не видела ли она чего странного.

«Улла». Он уже зовёт её так фамильярно! И ведь наверняка она сама позволила ему. Думать не хочу, при каких обстоятельствах.

– И как, есть надежда на честный ответ?

– Почему бы нет, людям-то верить надо? – откликнулся он со вздохом. – На крайний случай, есть и методы не вполне честные…

– А может, преступные? Такие, как этот ваш приворот?

Я прикусила язык, да поздно – колкие слова уже слетели с языка.

Лайзо удивлённо оглянулся на меня через плечо.

– А чем приворот-то преступный? Может, платок на память подарить или брошку – тоже преступление?

Внутри у меня словно кипящая волна поднялась – раздражение, лишь едва-едва не переходящее во что-то большее.

– «На память» подарить что-то – это совсем другое. Приворот – это хуже убийства, потому что он искажает намерения души… – Я поняла, что в порыве праведного гнева начинаю заговариваться, и поправилась: – Так, кажется, гласят народные поверья. Даже если на самом деле приворотов и не бывает, даже само намерение заполучить чьё-то расположение таким путём – преступно.

От неожиданности Лайзо рассмеялся:

– Вы, видать, слушали страшные сказки, леди, а с настоящими ведьмами не знались. А то всякая, даже такая, как Улла, вам бы рассказала, что «узелок на память» потому так и зовется, что воспоминанья навевает. А какие – тут уж от человека зависит. Коли есть любовь – то любовную истому. А если нет ничего, только пустота и холод – так на камнях цветы не растут, хоть ты целую горсть семян кинь вместо одного зернышка. Такие узлы, бывало, жены мужьям в дорогу давали, чтоб мужнины глаза на девиц других не смотрели… А, что говорить, вы всё одно – не верите в это мракобесие, – и только тут я заметила, что хотя Лайзо улыбался, глаза его были сумрачны. – Скажите лучше прямо: вы хотите напомнить мне об ошибке, леди… или же поговорить?

– Тут не о чем говорить, мистер Маноле. – Я отвернулась к окну. – Просто мне хотелось быть уверенной, что вы не сделаете ничего, что бросит тень на мою репутацию. Не забывайте, что вы состоите на службе у графини Эверсан-Валтер.

– Не забываю ни на мгновение, – без тени иронии ответил он. – И… это честь для меня.

Я не нашлась с ответом, в кои-то веки. Лайзо тоже некоторое время хранил молчание, а потом задал вопрос из тех, что неизменно влекут за собой неловкость.

– Леди, скажите, вы злитесь на меня за ту ошибку?

– Это была не ошибка, мистер Маноле, а подлый, бесчестный поступок – и неважно, что он не повлёк за собой никаких последствий. А подлость я не терплю. Как и увлечение всякой мистикой, к слову, – добавила я едко, давая понять, что разговор закончен.

Но Лайзо упрямо не желал видеть намеков.

– Тогда можете не беспокоиться за мисс Урсулу – её мне и привораживать не надо. Она что кошка влюбчивая.

Я вспылила.

– Возможно, миссис О'Бёрн не слишком мне нравится, однако же она вдова и почтенная женщина, имейте к ней уважение! В конце концов, какими бы ни были её чувства, они искренние. А вы играете с нею!

Лайзо остановил автомобиль, заглушил мотор и развернулся ко мне полностью.

– Если вы только слово скажете, леди Виржиния, – произнёс он тихо, – и я этим же вечером Эллису скажу, чтоб он сам вокруг Уллы хороводы водил. И выспрашивал у неё про преступника, как ему вздумается. Он же детектив, Короне служит. Пусть вот и допрашивает свидетельницу. Вдруг она сразу всё расскажет? А нет, так у Эллиса и свои способы есть. Посидит Улла денек в камере, в тюрьме… Зато чувства её никто не оскорбит, а подлец Лайзо Маноле её не обманет.

Мне захотелось заслониться от его взгляда хоть чем-нибудь – веером, рукой. А ещё лучше – оказаться сию минуту в особняке, подальше отсюда.

– Вы хотите сказать, что, обманывая эту женщину, совершаете благородный поступок? – холодно произнесла я.

Лайзо усмехнулся.

– Зачем же за словами-ширмами прятаться? Говорите прямо уж – не обманываю, соблазняю. Это ведь вам не нравится? Это, а не обман?

Я вздохнула и опустила глаза. Видит небо, терпение моё не бесконечно.

– Вы уволены.

– Я… что?

– Вы уволены, мистер Маноле. Вечером мистер Оуэн выплатит вам жалованье за этот месяц. Не беспокойтесь, я не стану вычитать деньги за те дни, которые вы не доработали. – Я вышла на дорогу и захлопнула дверцу. Получилось, пожалуй, слишком громко. – Будьте любезны, возвращайтесь в гараж. До вечера вы свободны.

После дождей дорога размокла. Местами лужи подсохли, но земля оставалась склизкой. Ботинки порой соскальзывали, но я старалась шагать уверенно и спину держать прямо. Зубы сводило от кислой злости.

Да как он смеет разговаривать со мной, как с равной? Как будто я какая-нибудь уличная торговка цветами!

– Леди Виржиния, подождите!

Я даже не обернулась, только ускорила шаг. В конце концов, до деревни рукой подать, можно было бы и не брать автомобиль. Но так не хотелось идти по грязи! Ничего, миссис Стрикленд вечером почистит ботинки.

– Леди Виржиния! Ай, да чтоб меня…

Хлопнула дверца автомобиля. А через несколько секунд голос Лайзо раздался у меня за спиной:

– Леди Виржиния, погодите! Вы не испытываете меня?

– Какие испытания? Оставьте.

Догнал. Совершенно бесшумно и так быстро… Мне стало не по себе, и я упрямо стиснула зубы. О, Небеса, если он схватит меня за локоть – точно пущу в ход свою трость!

Но Лайзо поступил умнее. Он просто забежал вперед и посмотрел мне в глаза. Не заступая дорогу, не пытаясь остановить… Я остановилась сама.

– Почему, леди Виржиния? – негромко спросил он.

– Потому что вы говорите «леди», но не понимаете смысла этого слова, – так же тихо ответила я. Рукоять трости до боли врезалась в ладонь. – Вы не знаете своего места. Вы дерзите. Не знаете, когда следует остановиться. Говорите то, что не стоит произносить вслух. Я бы закрыла на это глаза, поступай вы так по глупости, но вы умны, мистер Маноле. Не вам нужно спрашивать «почему», а мне. – Лайзо сощурился, но ничего не сказал, и я продолжила: – Вчера, когда я готовила кофе, миссис Макленнан долго рассказывала, какой вы замечательный молодой человек. Учтивый, почтительный… Да и в особняке слуги отзывались о вас исключительно хорошо. Даже мистер Спенсер признал, что у вас есть неплохие задатки, а его похвала дорогого стоит. И вот вопрос, мистер Маноле: почему лишь я не удостоилась простого уважения?

– Потому что вы не видите меня, леди.

– Что? – мне показалось, что я ослышалась.

– Вы не видите меня. С тех самых пор, как Эллис назвал моё имя, – твёрдо произнёс Лайзо, и вокруг словно темнее стало. Готова поклясться, что с поля повеяло сырым холодным ветром с запахом грозы, свежим и острым – и это не было всего лишь плодом моего воображения. И… вербеной? Дрожь пробежала по спине. – Смотрите насквозь, брезгуете сказать лишнюю фразу.

– Я взяла вас на работу, рискуя своей репутацией – этого недостаточно? – Слова царапали язык колкими льдинками. – С вашим-то прошлым…

Лайзо выдохнул медленно и отвернулся в сторону.

– С прошлым, говорите… Понятно. Раз когда-то деньги нечестным способом добывал, так теперь клеймо на всю жизнь.

Я вздернула подбородок.

– Именно так. Тому, кто один раз обманул, веры больше нет. Ложь слишком легко входит в привычку, бесчестные пути намного короче путей честных, а вор за один раз может выкрасть жалование, на которое порядочная горничная работала весь год… Нет, я не настолько наивна, чтобы верить в сказки о преступниках, исправившихся по щелчку пальцев.