На трёх листах бумаги, доставленных на генуэзском корабле, были расписаны те события, которые произошли в Константинополе. Для Угрюма это послание было более, чем вовремя. Ведь он, пообщавшись с Никифором, был уже чуть ли не готов принимать ту философию, которую проповедовал младший воевода Братства. Суть всей этой философской концепции в том, что нужно убивать всех, чтобы построить после справедливый мир, основанный на заветах Христа.

Сообщение несколько отрезвило рассудок Угрюма, дало понимание, что враги не только иноверцы, что те же христиане, пусть и пописты, враги Руси. Важнее всего — Русь, ее интересы, а все остальное лишь только способ достижения целей, завязанных на величии Руси. И вот пришли сведения, что сам воевода Владислав Богоярович не сидел без дела, и смог отразить не только атаку европейцев, но также сохранить относительную стабильность внутри самой Византии. Гордость брала Угрюма, что он причастен к той организации, которая решает такие глобальные задачи.

— С нами тысяча венецианцев, — будто змея, прошипел Арсак.

— Это понятно, и их нужно вырезать. Только, как это скажется на общем деле, и что подумают иные рыцари? — проявлял благоразумие Угрюм.

— Сицилийцев с нами нет, генуэзцы, как я понял из твоего рассказа, на стороне нового императора. Так что остаются только венецианцы. А иным рыцарям нужно сказать, что их страны не участвовали в этой войне, — размышлял вслух Арсак. — Они же напрямую не участвовали, а те отряды, что пришли, это лишь самостоятельные рыцари? Так это, или не так, но нужно придерживаться этой истории.

— Завтра приступ. И, пока он не случился, не нужно никому знать о том, что я тебе рассказал. Пошли венецианцев вместе с нами по Нилу на их кораблях, пускай участвуют в приступе. Мы возьмём город, если ромейская пехота пойдет на приступ с другой стороны, — сказал Угрюм, подумал и добавил. — А ещё дай мне самых верных твоих воинов. Не менее тысячи, чтобы они также шли с нами на приступ. Именно там, на стенах Дамьетты можно уничтожить венецианцев. И ещё, ты должен это знать, Воевода Владислав недоволен поступками и словами младшего воеводы Никифора.

Угрюм достал из сумки свёрнутую бумагу, на которой было написано, что именно Угрюм имеет первенство в той части крестоносного войска, которое составляло Братство. Арсак внимательно прочитал написанное на греческом языке, после чего посмотрел на Угрюма, но не стал задавать напрашивающийся вопрос. Зачем командующему знать, если Никифор должен скоро умереть. Если не знаешь, значит, и не участвуешь в том, что может иметь различные последствия.

— Это ещё не всё, — продолжал шокировать Угрюм командующего. — Войско под командованием короля Гезы II уже захватило все сербские земли и часть болгарских. Ты должен об этом знать. Но также, Арсак, ты должен знать и еще важное. Мой воевода просит тебя прибыть в Византию, но сделать это не раньше, чем будет взят город Тамен и уничтожена вся фатимистская династия. Если у тебя есть, на кого оставить войско, то готовь этого человека.

— Разве я должен подчиняться твоему воеводе? — без особого раздражения, вместе с тем, с неподдельным интересом спрашивал Арсак. — С чего по его требованию должен убыть в Константинополь?

— Нет, ты вовсе не должен ничего делать. Но тебя вписали в Регентский Совет при малолетнем императоре Алексее II Комнине. Сейчас мой воевода занимается теми делами, которые должны были сделать сами же ромеи. Он сохраняет власть и стабильность Византийской империи. Так, разве в таком случае ты не должен вернуться и принять на себя часть груза власти? — неизменно спокойным, но при этом полным металла и решимости, голосом говорил Угрюм.

Арсак задумался. Готов ли он поддерживать младенца? Готов, если у самого Арсака найдется достаточно сил и решимости это сделать. Ему не нравилось то, что русский воевода настолько активно влезал в дела Византийской империи. Разумом он понимал, что Владислав это делал исключительно из-за того, что требовала ситуация и момент. Но не получится ли так, что, избавившись от Венеции и Сицилии, Византия может стать подконтрольной русской державе?

— Мы должны взять город, тогда я приму решение. Я дам тебе восемь сотен своих воинов. Возьми для меня этот город! — сказал Арсак и спешно направился обратно в шатёр.

— Бах, бах, бах! — раздались новые взрывы на следующий день после Военного Совета.

Два венецианских корабля, на которые были поставлены башни, устремились к преграде, сильно осложняющая возможность вхождения в Нил. Это была та самая злосчастная башня. А на кораблях располагались две команды венецианского отряда и сотня специально отобранных ратников из Братства.

Вопреки ожиданиям, башня не оказала практически никакого сопротивления. Там уже, если и оставались защитники, то они были деморализованы, не способными хоть на какое-либо сопротивление. А ещё они были изнурённые жарой, недостатком пищи и почти поголовно контуженые громкими взрывами воины.

Вся оборона Дамьеты держалась именно на этой башне и на тех цепях, которые из башни выходили. Так что, как только множество различных кораблей крестоносцев начали входить в Нил, в городе, в котором проживало без малого пятьдесят тысяч человек, началась паника.

Халиф уже давно хотел разрушить стены города Дамьетты и полностью перестроить этот город. Но Аллах не давал такой возможности. То сыновья умирали, словно проклятые Аллахом, то сам Халиф, будучи уже очень старым, болел.

Никифор был первым, кто вёл братьев в бой, он, поверив в свое благословление, не считался ни с какими опасностями. И, да, его, будто бы обходили стороной все те снаряды, что летели из Дамьетты.

По крайней мере, он так думал, что все, что полетит в его сторону, господь непременно отведет. На самом же деле, в городе уже была группа лично преданных Угрюму воинов, которые готовилось сделать примерно то же самое, что некогда они совершили в усадьбе Степана Кучки. То есть, ударить, если говорить образно, то в спину, если по факту — прямо в грудь.

Один из христиан, что проживал в Дамьетте и который был взят в плен, но отпущен лично Угрюмом, смог провести в город шестерых человек, отобранных даже не по принципу их умений и навыков, а по внешнему виду. Ну не мог светловолосый русич быть похожим на жителя Дамьетты. Хотя, пребывание под стенами этого города многих светлокожих воинов превратило либо в краснокожих, либо с такой загорелой кожей, что от местных жителей отличить было крайне сложно.

— Вперёд! — кричал Никифор, первым взбиравшийся на башню одного из больших крестоносных кораблей, чтобы перепрыгнуть на мостике на городские укрепления, а далее бежать по стенам Дамьетты, круша всех и каждого, ведь его дланью управляет сам Господь Бог.

Арбалетный болт, прервавший жизнь Никифора, казалось, прилетел из ниоткуда. Затаившийся угрюмовец отличался меткостью, и оружие у него было достаточно мощное, чтобы бить на расстояние более ста шагов. Можно было бы подумать, что Никифор выживет, но он свалился вниз со стены города, угодив в воду. И, пусть его даже оттуда быстро выловят, так как рядом со стенами было неглубоко, но все полученные ранения не оставляли шансов выжить.

Воинство, лишённое столь фанатичного предводителя, растерялось. На самом деле, в Братстве, оказывалось все больше таких вот фанатиков, как младший воевода. И это еще одна причина того, что Никифора нужно было убирать.

— За мной! Мы добудем победу и отомстим за Никифора! — в несвойственной себе манере, показательно эмоционально, кричал Угрюм, увлекая за собой воинов.

В это самое время в Дамьетте прогремело два взрыва. Это ещё одна группа лазутчиков смогла взорвать бочки с порохом прямо у дома командующего обороной города дальнего родственника Халифа.

Жители города, до этого не слышавшие громкие взрывы, так близко, но пугались отдаленным раскатам грома от выстрелов пушек, попадали на колени и стали молиться, чаще Аллаху, забыв даже подложить коврик, а некоторые и вовсе не разбирали, где запад, где восток, в какую сторону обращать свою молитву.