— О, да. — Я бросил взгляд на закрытую перегородку. — Я бы поставил на это свою жизнь. Его наверняка попросили доложить обо всех деталях.

— Хорошо. — Она колеблется. — Итак, все по плану, верно?

— Что ты имеешь в виду?

Ее брови слегка нахмурились. Это не полноценный хмурый взгляд, но в нем больше эмоций, чем я привык от нее слышать. — Не будь идиотом. Я имею в виду поцелуй.

Меня обдает жаром. Почему она говорит о поцелуе, как о воспоминании, как будто он уже позади? Это далеко не воспоминание - это настоящее.

Мой рот все еще влажный от этого поцелуя, мое сердце все еще бешено колотится, мой член все еще напрягается в брюках.

— Так вот какую историю ты хочешь рассказать? — спрашиваю я самым непринужденным тоном.

— Что ты имеешь в виду?

— Что мы поцеловались только из-за нашего плана заставить наших родителей думать, что мы нравимся друг другу. Это ведь та история, которой ты хочешь придерживаться, верно?

Она слегка поворачивается и сужает глаза. — Мы оба решили эту историю. Нет причин держать все, что ты думаешь, при себе, так что если хочешь что-то сказать, говори.

— Хорошо, я скажу. — Мои слова вырываются из меня, частично подстегиваемые раздражением, частично пламенем возбуждения, все еще проскакивающим во мне. Мне кажется, что моя кожа вот-вот воспламенится, и я хочу, чтобы Анаис горела вместе со мной. — Ты пытаешься притвориться, что в этом поцелуе не было ничего другого, но это ложь. Ты хотела этого - ты хотела меня.

— Я никогда не говорила, что не хотела.

Я открываю рот, чтобы обвинить ее во лжи, но ее ответ останавливает меня на месте.

— Ты признаешь это?

— Признаться, что я хотела, чтобы ты меня поцеловал? — Она поднимает брови, а затем громко смеется, откидывая голову назад на бледную кожу сиденья. — Это не преступление, Сев. Конечно, я хотела, чтобы ты меня поцеловал. Как же иначе?

Она проводит жестом по моему лицу, серебряные звезды на ее рукавах ловят свет в размытых блестках. — Ты видел свое лицо в зеркале. Ты знаешь, что оно очень привлекательно.

Удовлетворение, которое проникает в меня от ее слов, лучше, чем все, что я когда-либо испытывал. Лучше, чем алкоголь, лучше, чем секс. По коже пробегают мурашки. Я улыбаюсь, даже не осознавая, что улыбаюсь.

— Я тебе нравлюсь, — говорю я, наклоняясь к ней и сужая глаза. — Как тебе неловко.

— Да, — говорит она, закатывая глаза и пренебрежительно отталкивая мое лицо от себя. — Как мне неловко быть озабоченной восемнадцатилетней.

Мое сердце пропускает удар и бьется о ребра, словно пытаясь вырваться наружу. — Похотливой, говоришь?

— А чего ты ожидал? — говорит она со вздохом. —Я здесь уже несколько месяцев, а ты разрушил мой единственный шанс на секс. И с тех пор, как ты нагрубил Паркеру, никто из парней в Спиркресте не хочет со мной разговаривать. Так что спасибо и за это.

Я бросила на нее взгляд.

— Если ты возбуждена, тебе не нужен мальчик из Спиркреста, чтобы решить это за тебя. У тебя есть прекрасный жених, который более чем способен справиться с этой задачей.

Она наклоняет голову. — Когда он не выгоняет меня из своей постели из гордости.

— Я не выгонял тебя из своей постели. Ты сбежала.

— Ты прогнал меня.

— Когда я гонюсь за тобой, trésor, — я ухмыляюсь, — я никогда тебя не выгонял.

Она кусает внутреннюю сторону щек, пытаясь сдержать улыбку, но ее лицо наконец-то трескается.

— Ладно, это справедливо, — признает она.

— Ну? — спрашиваю я. — Так что же ты думаешь?

— О чем? О твоей идее с женихами и льготами?

Я пожимаю плечами и наклоняюсь вперед. — Что самое худшее, что может случиться?

— Я скажу тебе, что я думаю. — Она опирается руками на край своего сиденья и наклоняется вперед. Лимузин наполнен ее духами, ее теплом. — Я думаю, что ты все еще возбужден от того, что было раньше, и пытаешься принимать решения не той частью тела.

Возможно, она не ошибается, и я не могу винить ее за то, что она указывает на это.

— Если ты откажешься, — предупреждаю я, скрещивая руки, — могу сказать тебе прямо сейчас, что у тебя нет ни единого шанса переспать с кем-то еще. Я избью до полусмерти любого, кто к тебе прикоснется. Я даже Якова не позову, я сам это сделаю. На твоих глазах, если смогу помочь.

— А, так вот как ты получаешь всех девушек? — спросила она с сардонической ухмылкой. — Ты делаешь себя единственным вариантом, чтобы у них не было другого выбора, кроме как лечь с тобой в постель?

Я пожимаю плечами.

— Если бы ты не была слишком горда, чтобы признать, что хочешь меня, ты бы узнала, как я получаю всех девушек.

— Я не гордая. Я хочу тебя. Видишь, как легко это было признать? Мне даже не пришлось угрожать избить ни одного человека.

— На данный момент, trésor, я готов трахнуть тебя, лишь бы ты заткнулась.

— Я осмелюсь, — смеясь, говорит она.

Взявшись одной рукой за спинку ее сиденья, я обхватываю другой ее шею, притягивая ее к себе.

— Открой рот, — приказываю я низким рыком.

Она открывает, и я целую ее открытые губы.

Не тот голодный, отчаянный поцелуй, которым мы обменялись ранее, а медленный, затяжной. Я медленно двигаю губами по ее губам, наслаждаясь их шелковистой мягкостью.

Она отстраняется, чтобы отдышаться, и я следую за ней, оттягивая зубами ее нижнюю губу. Она улыбается - я целую ее улыбку.

Я прижимаю ее обратно к сиденью и скольжу ртом от ее губ к челюсти, целуя прямо под ней. Мой рот находит трепет ее пульса, и я целую его, слегка посасывая кожу. Ее дыхание превращается в неровное шипение.

— Тебе нравится это ощущение? — спрашиваю я, касаясь ее пульса.

— Да, — бормочет она.

В моем горле вибрирует гул удовлетворения и предвкушения. Я собираюсь сделать так, чтобы она почувствовала себя намного лучше. Я заставлю ее почувствовать то, что ни один мужчина никогда не заставит ее почувствовать.

Я берусь за бретельки ее отвратительного платья, толкаю их вниз, стягивая платье вокруг талии. Топик, который она носит под платьем, прозрачный, за исключением больших серебряных звезд, и у меня перехватывает дыхание.

На ней нет лифчика.

Ее маленькие сиськи обнажены через ткань, а соски наполовину скрыты точками соседних звезд.

Сам того не желая, я издаю негромкий смех. Мой голос грубый. Я нервничаю.

Этого я ожидал от себя меньше всего. Ублажать девушек - это мое величайшее умение, мой единственный настоящий талант. Но это не любая девушка. Это Анаис Нишихари. Анаис, девушка, которая могла бы упасть прямо с неба. Анаис - маленькая чудачка, моя нежеланная невеста, моя извращенная красавица.

Анаис

Северин целует меня сквозь прозрачную ткань моего топа, жар его рта отпечатывается на моей груди. Его язык проникает сквозь ткань, горячий, влажный и настойчивый, находит мой сосок. Его рот закрывается на нем, и он сосет.

Жало раскаленного удовольствия пронзает меня с головы до ног.

Я выгибаю спину, вжимаясь в его рот. Мои руки так крепко вцепились в кожаное сиденье по обе стороны от моих ног, что костяшки пальцев побелели. Мне безумно хочется запустить руки в черные волосы Северина и потянуть за них, но я сопротивляюсь.

Все, о чем я могу думать, - это он и его рот.

Он переходит от одного соска к другому, оставляя ткань моего топа влажной там, где только что был его рот. Под ним мои соски напряжены и так чувствительны, что мне приходится крепко сжимать зубы, чтобы подавить хныканье, отчаянно пытающееся вырваться из моего рта.

Уверенность Северина в своем мастерстве небезосновательна. Это и опустошает, и радует одновременно. Унизительно, потому что теперь я знаю, что его уверенность - не пустая болтовня. Радостно, потому что его руки тянутся к подолу моей юбки, захватывают его, толкают вверх.

Когда она задралась на талии, его рот переместился с моей груди. Он садится, и его глаза встречаются с моими. Я едва могу выдержать его взгляд. Все в нем говорит о чувственности и наслаждении: декадентская зелень его глаз, густые черные ресницы, мягкий, влажный рот. Его губы кривятся в кривой ухмылке.