Она делает паузу и оглядывает комнату.

— Здесь, в Спиркресте, мы гордимся тем, что вы достигли не только высокого академического уровня, но и высоких моральных стандартов. Мы хотели бы верить, что человек, ответственный за это, поступит правильно и придет поговорить со мной или мистером Эмброузом. Тем временем факультет и сотрудники окажут вам поддержку в устранении повреждений и обеспечат проведение выставки. Ежегодная выставка - важная и любимая традиция Спиркреста. И она останется таковой.

С последним строгим словом мистера Эмброуза, который выражает свое разочарование и сочувствие, мы покидаем актовый зал.

Я избегаю главных дверей - не хочу столкнуться с Севом ни намеренно, ни случайно - и направляюсь прямо к запасному выходу, ведущему в другую часть здания.

Оказавшись на улице, я оглядываюсь по сторонам. Студенты выходят из здания и разбегаются в разные стороны. У меня свободное время, и я намереваюсь сразу же направиться в здание искусств, но жду несколько минут, со вздохом прислонившись к стене.

Бодрый ветер треплет мои волосы, по коже бегут мурашки.

У меня возникает соблазн заглянуть в галерею, но я уже догадываюсь, что моя выставка пострадала от таинственного нападения. При всей своей сверхэмоциональности Северин не дурак. Он хотел ударить меня туда, где, по его мнению, может быть больно, и выбрал мою витрину.

Мою выставку и мой шанс выиграть премию.

Выигрыш гранта облегчил бы жизнь в Японии, но Сев ошибается, если думает, что деньги имеют для меня значение. Если бы это было так, я бы не убегала от родителей. Я бы не занималась искусством. Если мне нужны деньги, я буду делать то, что делают нормальные люди, и работать ради них.

Уничтожение моей витрины ничего не значит. Я начну все сначала. В этой экспозиции был только один важный экспонат: моя картина с балкона. Я люблю эту картину всем сердцем. Мечтательные цвета, красота Северина, запечатленная через призму моих эмоций той ночью.

Эта картина не кажется мне просто картиной. Это как последний остаток того, что было у меня с Сев. Напоминание о том, что могло бы быть между нами.

Но эта картина надежно спрятана в углу художественной студии, в которой я работаю. Я хотела нанести на нее последние штрихи, поэтому оставила ее там сушиться.

Эта картина - сердце моей экспозиции. Пока она у меня есть, я могу перестроить все остальное вокруг нее. Пока она у меня есть, все будет в порядке.

Я верю в это до самого художественного здания. Войдя в самую маленькую из художественных студий, я застаю там Северина. Он вышагивает по комнате и рассеянно смотрит в окно.

Я замираю в дверях и делаю непроизвольный шаг в сторону.

Несмотря на то что я не издала ни звука, Северин поворачивается. Он поднимает руку, когда я отступаю назад.

— Не надо.

Я колеблюсь. Дикое желание убежать пронизывает меня, как это всегда бывает, когда я рядом с ним. Но бегство от него никогда не решало проблем, а только создавало их.

Поэтому я делаю глубокий вдох и захожу в студию, закрывая за собой дверь.

Анаис

Мы с Северином стоим лицом к лицу в другом конце комнаты.

В воздухе витает запах краски, лака и льняного масла. Этот сильный, пьянящий запах, который я так люблю. Странно оказаться с ним лицом к лицу здесь, на моей территории, в месте, где я чувствую себя в наибольшей безопасности. Я смотрю на него, ожидая, когда он заговорит, уже наполовину зная, что он скажет.

Он выглядит красивым, трагичным и измученным. Под его глазами собираются фиолетовые тени. Свободные пряди темных волос падают ему на лоб, сколько бы он ни откидывал их назад. Его мундир немного помят, цепочки на шее спутались.

— Анаис. — Все мое тело напрягается. Он называет меня по имени. Это не может быть хорошим знаком. — Я должен тебе кое-что сказать.

Я поднимаю руку.

— Нет, не должен. Я не... — Я ловлю свой голос. Сказать это - значит солгать, хотя это не так. — Мне плевать на выставку.

Его рот закрывается, а челюсть напрягается, мышцы подпрыгивают. — Тебя она не волнует?

Я качаю головой. Он пришел сюда, явно ожидая, что я обижусь, разозлюсь. Но я не чувствую ничего из этого. Я просто хочу, чтобы этот разговор закончился.

— Это всего лишь сорок процентов от нашей итоговой оценки. Ничего страшного. Я все исправлю.

Он медленно качает головой. Его глаза расширены, полны страдания и сверкают, как драгоценные камни. — А как же награда? Грант?

— Это всего лишь деньги. — Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка получается вынужденной, почти болезненной. — Я богата, помнишь?

— О.

Сила эмоций, изливающихся из него, наполняет комнату невидимым теплом. Оно окутывает меня, удушая. Как я могу оставаться спокойной и уравновешенной, когда его эмоции пылают, как раскаленное пламя, когда он рядом со мной?

— Послушай, Северин.

— Просто. Скажи. Сев.

— Хорошо. Сев. Смотри. Я могу представить, что случилось с экспонатом. Но я не расскажу

о тебе, так что можешь не волноваться. И я не жду извинений. Я знаю, что… — Я прерываю себя, колеблясь, гадая, не обидится ли он. — Я знаю, что в прошлый раз мы, возможно, причинили друг другу боль. Но я...

Я вздыхаю и снова колеблюсь.

Почему он не перебивает меня? Почему он не пытается спорить и драться, как обычно? Что случилось с мальчиком, который гонялся за мной по лесу, который заставлял меня давать ему пощечины только потому, что это его забавляло?

И где та девочка, которой я была раньше? Девочка, которая могла запереться в доме, держать себя в безопасности и жить в своем пузыре, вдали от мира и его беспорядочных эмоций?

Я хочу вернуть ее. Но подозреваю, что не верну ее, пока не окажусь на другом конце света от Сев.

Поэтому впервые в жизни я открываю рот и говорю то, что чувствую. Я позволяю эмоциям выплеснуться наружу, как зеленой морской воде и водорослям из выпотрошенной русалки.

— Я не ненавижу тебя, Северин Монкруа.

Мой голос дрожит, когда я говорю. Сев даже не пытается контролировать свою реакцию на мои слова. Его глаза смягчаются в невыносимом выражении. Он прикусывает нижнюю губу и делает шаг вперед. Я продолжаю, не в силах больше говорить.

— Я не ненавижу тебя. И никогда не ненавидела. Ты слишком эмоциональный, слишком импульсивный, слишком порывистый. Но я не ненавижу тебя, ни капельки. Думаю, какое-то время ты мне даже нравился. Если бы все сложилось иначе, думаю, мы с тобой могли бы стать чем-то совсем другим. Чем-то великолепным, интересным и захватывающим. Но все случилось так, как случилось. Я не виню тебя за то, что ты не хочешь этой помолвки, не хочешь, чтобы тебе навязывали руку и выбирали судьбу. Но ты не можешь винить и меня за то, что я этого не хочу. Ты не можешь винить меня за то, что я ушла.

Он открывает рот, но я продолжаю, пока у меня еще хватает смелости.

— Я знаю, тебе было больно это слышать, и ты, наверное, хотел сделать мне больно в ответ. Но я не виню тебя. Я ни в чем тебя не виню. Честно говоря, я… — Из-за комка в горле мне трудно говорить и трудно дышать. — Если я загляну внутрь себя, то не найду даже крупицы ненависти к тебе. Поэтому, что бы ты ни сделал, я прощаю тебя. Мне все равно. Мне вообще все равно.

Северин тяжело сглатывает, его горло вздрагивает. Он проводит рукой по волосам, но пряди падают обратно на лоб, закрывая один глаз. Я и не подозревал, насколько длинными стали его волосы. Его рот шевелится, но он не сразу говорит.

Затем он поворачивается, берет холст, прислоненный к окну, и показывает его мне.

— Как насчет этого?

Он держит нашу картину - ну, мою картину, его изображение. Наш момент, с горами, звездами, озером в Шотландии и всем тем смехом и удовольствием, которые мы разделили.

Она разрушена до неузнаваемости. Краска размазана, холст поцарапан и пропитан влагой. Мечтательное лицо Сева - неузнаваемое пятно. Мои последние изменения исчезли.