— Ты хочешь, чтобы я спал с другими девушками?

— Мне абсолютно все равно, что ты делаешь.

Но если бы я спал с другими девушками, — настаиваю я, — тебя бы это не волновало?

Она хмурится и поднимает глаза. Похоже, ее удивил мой серьезный тон.

— Нет. А почему?

— Потому что мы помолвлены?

— Но ведь это не настоящая помолвка, не так ли? — Ее тон леденяще спокоен, язык ее тела невозмутим. — Ты можешь быть моим женихом, но ты не мой парень.

Я на секунду задерживаю на ней взгляд. Нежное лицо, красивые глаза. Ее гладкий фасад, не подверженный эмоциям. Этот мешковатый балахон и тело, которое, как я знаю, скрывается под ним. Я понимаю логику ее слов.

Но меня это не радует.

Потому что если я могу делать то, что хочу, то и она может делать то, что хочет. Или с кем захочет.

И я с каменной уверенностью понимаю, что вырву чью-то руку из тела, прежде чем позволю прикоснуться к ней.

После этого Анаис возвращает наше внимание к заданию, и я позволяю ей это сделать. Сейчас не время и не место для болезненного осознания того, что я хочу держать Анаис при себе, когда она не испытывает ко мне таких же чувств. Мне придется решать эту проблему позже.

Анаис поворачивает ко мне свой ноутбук и показывает галерею своих работ. Я пролистываю ее, внимательно изучаю эскизы и картины, надеясь отвлечься.

Ее искусство - полная противоположность ей самой: оно бурлит жизнью, эмоциями, творчеством. Ее внешность, эта простая прическа до плеч, нейтральные черты лица без макияжа - все это резко контрастирует со сложным, витиеватым характером ее работ.

Я останавливаюсь на одной из ее картин.

Это огромное, сложное изображение. Горы, небо, бешено вращающееся со звездами, озеро, сливающееся одно с другим в насыщенных оттенках синего, фиолетового и индиго. В центре картины - силуэт лица, почти призрачный. Мечтательные глаза в оправе густых ресниц и полуоткрытый рот, измазанный звездами.

— А это что? — спрашиваю я Анаис, не в силах оторвать взгляд от картины.

Она наклоняется чуть ближе, чтобы заглянуть мне через плечо. Прядь ее волос задевает меня.

— О, — говорит она. — Это та картина, которую я написала на балконе.

— Ту, над которой ты работала, когда я был там?

— Угу.

— Ты вернулась за ней? — спрашиваю я, вспоминая, как мы оставили ее, когда я отвел ее в свою комнату.

— Конечно.

Я наконец оторвал взгляд от изображения и повернулся, чтобы посмотреть на нее.— Это... это должно быть я?

Она негромко рассмеялась. — Да. Наверное, можно сказать, что Алетейя - это ты.

Я снова смотрю на Алетейю. Мечтательные глаза, чувственный рот, мазок звезд на губах и подбородке. На щеке даже есть слабый контур синяка - след от ее пальцев, оставленный на моей щеке в тот день. Мазки ее кисти так выразительны, а красота изображения захватывает дух.

Моя грудь сжимается, сердцебиение учащается.

— Это совсем не похоже на меня, — говорю я, отстраняясь от изображения.

— Это не должно быть похоже на тебя, — спокойно отвечает она. — Он должен выглядеть так, как ты чувствовал себя со мной в ту ночь.

Я возвращаюсь к изображению. — Что, как какой-то дикий сказочный принц?

Она разражается смехом. Настоящий, неподдельный смех, когда она прикрывает рот, а глаза сморщиваются.

— Это… — Она прерывает себя еще одним смехом. — Именно так, да.

— Ты просто пытаешься издеваться надо мной. — Я смотрю на нее. — Это месть за... за то, что мы сделали? Или за то, что произошло в лесу? За этот дурацкий украденный гребаный поцелуй?

Она качает головой, и смех исчезает с ее лица. — Нет, не волнуйся. Я все еще должна тебе за это.

Я смотрю на нее с укором. — Я трясусь в своих сапогах.

— Ты должен трястись в своих сапогах. — Она ухмыляется. — Твои остроносые сапоги.

Я качаю головой в недоумении. — Твое чувство юмора просто отстой.

— По крайней мере, у меня оно есть.

Я показываю ей средний палец. Она отвечает мне тем же.

— Мы будем работать? — спрашивает она. — Или будем продолжать обмениваться оскорблениями?

— Задание будет на следующей неделе, так что нам, наверное, стоит поработать, — говорю я. — Ты все равно не сможешь за мной угнаться.

Она смотрит на меня.

— Я говорил об обмене оскорблениями. Выбрось свои мысли из головы, trésor.

На ее лице мелькает раздраженное выражение, но она сжимает губы, как будто сдерживая слова, которые хочет сказать. Я смотрю на ее рот. Ее губы идеально подходят для поцелуя.

Я отворачиваюсь. Это не тот ход мыслей, который мне сейчас нужен.

С большой неохотой я приступаю к работе.

В конце концов, мы остановились на том, что существуют различные интерпретации истины и что изобразительное искусство выражает более широкий спектр этих интерпретаций.

Конечно, это претенциозная идея и абсолютная чушь. Я ни на секунду не верю, что нарисованный сказочный принц правдивее любой моей фотографии с Анаис. Но в идеях Анаис есть какая-то трогательная убежденность, которая странным образом притягивает. Самое главное, я уверен, что Уэстон съест это дерьмо с удовольствием.

Я даже не возражаю против того, чтобы проиграть дебаты Анаис, и, к ее чести, она изящна в своей победе. Она не злорадствует, как это сделал бы я. После того как мы обменялись замечаниями, она закрывает ноутбук и встает.

— Куда ты идешь? — спрашиваю я, удивленно поднимая глаза. спрашиваю я, удивленно поднимая глаза.

— У меня есть все, что нужно. До выставки нам нужно только написать рефераты, но это мы можем сделать сами, верно?

— А ты не хочешь обсудить выставку?

— Нет, студенты делают отдельные экспозиции. — Она нахмурилась. — А учитель тебе не сказал?

— Он сказал нам, да. Что-то про какой-то дурацкий приз.

— Дурацкий или нет, — она усмехнулась, — Я намерена выиграть этот приз. Так что я не собираюсь давать тебе шанс сорвать мой показ, большое спасибо.

Я откидываюсь на спинку стула, чтобы как следует рассмотреть ее, пока она укладывает свои вещи. Прядь волос заправлена за ухо. Ее губы слегка блестят от Carmex, которым она только что намазалась.

— С каких это пор тебя стали волновать призы? — спрашиваю я. спрашиваю я.

— Нет. Меня волнует тот чудесный грант, который к нему прилагается.

— Зачем тебе этот грант? Ты же богата.

— Я не богата, — говорит она. — Мои родители богаты.

— Так говорят только богатые дети, — усмехаюсь я.

— Ты так не говоришь, — говорит она, закидывая рюкзак на плечо.

Она слегка машет мне рукой и начинает уходить, но я хватаю ее за локоть. — Лучше бы ты не использовала эту дурацкую картину с моим изображением для своей экспозиции!

— О нет? — Она наклоняется ко мне так быстро, что у меня сердце заходится в груди. Она говорит мне на ухо. — Очень жаль. Это будет моим

pièce de résistance (главным блюдом).

Я поворачиваю голову, надеясь поцеловать ее в щеку, но она уже отстраняется, вырывая свою руку из моей хватки.

— Лучше не надо! — шепотом кричу я ей вслед. — Лучше выброси ее!

Она оборачивается, на ее губах играет злая ухмылка.

— Заставь меня, — произносит она.

А потом убегает.

Северен

Я улыбаюсь про себя, возвращаясь из библиотеки, когда из темноты раздается голос.

— Развлекаешься?

Я оборачиваюсь. В тени, как невыразительная статуя, притаился Яков, прислонившись плечом к стволу кедра. Сигарета болтается между губами, а сам он, несмотря на ледяной холод, одет в футболку и джинсы. На лице, шее и руках - множество новых царапин и синяков.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, сворачивая с дорожки, ведущей к зданию шестого класса, чтобы присоединиться к Якову под деревом.