— Осторожно, Саша! — без улыбки произнес он. — Так ты себя и выдаешь!

— Как?

— Ты мыслишь не как советский человек. Хорошо, что это замечаю только я, потому что и сам не советский человек.

— И все же — ты перешел на сторону Совдепии. Воевал в Гражданскую, хорошо воевал, честно, раз уж сам Буденый тебя маузером наградил… Кстати, где он?

— Изъяли еще при первом аресте, как вещдок, — усмехнулся Третьяковский. — Имя маршала на гравировке, по мнению, следствия, означало подготовку к покушению на него… Ты верно подметил, при всей ненависти к советской власти, я перешел на ее сторону и честно ей служил. Да не я один. Многие умные дворяне поняли, что борьба с большевиками бессмысленная трата сил, а эмиграция — тупик. Вот только я в своих размышлениях пошел дальше других. Я не верил в скорый крах, как ты выразился — Совдепии, я понял, что ей предстоит пройти несколько стадий своей эволюции — первая стадия Большой Крови, включающая революционные бои и гражданскую войну, вторая — Большого Террора, то есть устранения всех, кто мешает новой власти стать монолитной, третья — Большой Неразберихи, когда монолит пойдет трещинами, четвертая — Большого Распада, за которым последует крах. Сейчас мы находимся на границе третьей и четвертой стадий. Трудно было дожить до этого времени, но я дожил. Наверное, потому что никогда не прятался от опасности, а наоборот — шел ей навстречу. Большой Распад будет чуть менее кровавой версией первой стадии. Россия начнет возвращаться на свой, определенный ей Богом, исторический путь, но возвращение это не будет легким. Наоборот, оно будет настолько сложным и опасным, что может привести нашу Родину к гибели. Понимание этого позволило мне сохранить ощущение цели и направление движения при всех лихих поворотах судьбы. Я долго готовился. Да ты и сам видел документы, деньги и драгоценности в сейфе в бункере. Осталось сделать одно — четко сформулировать конечную цель и двигаться к ней неукоснительно. Ты готов мне помогать в этом?

— Нет! — ответил я.

— Почему? — без всякого удивления спросил он.

— Если твоя цель, как ты ее сформулировал во время нашей прошлой встречи — подняться к вершинам богатства и власти, тут я тебе не помощник. Можешь думать обо мне все, что угодно, но точно знаю, что в нашем нестабильном мире богатство и власть — это прах, который легко развеивается по ветру.

— В тот раз я и не мог сказать тебе ничего другого, мы оба не были готовы к такому разговору. Сейчас — другое дело.

— А тебе не вредно так много разговаривать? — заботливо осведомился я. — Сейчас придет русалочка Стеша и меня выгонит.

— Почему — русалочка?

— Ты во сне ее так называл, там, в кабаке… А еще она мне однажды приснилась и именно — русалкою.

— Поразительно, — пробормотал Граф. — Мы уже видим похожие сны. Это хороший знак…

— Или — направленное воздействие.

— Ты — о Кирюше?

— Да.

— Кирюша — это сила, только — хаотичная, неуправляемая. Никто не знает, что творится в его маленькой головке и не узнает никогда. Я доволен тем, что направил усилия Шульц на изучение этого бедного маленького демона. А следовательно — пустил весь проект по тупиковому пути.

— Ты?

— Ну а кто же еще? Я быстро понял, что литейские дети — это сила, и что в этом заключается и беда их и надежда. Руководство проекта требует от научной группы немедленного результата, а Кирюша — эти результаты дает, в отличие от ребят из твоего класса. Просто потому, что он действует импульсивно, в зависимости от самочувствия и настроения, и импульсы эти настолько мощны, что их можно зарегистрировать даже примитивным энцефалографом, на основании показаний которого Шульц и делает свои расчеты и выводы.

— А мои пацаны, значит, не дают?

— Да, потому что они действуют осмысленно и научились скрывать от взрослых свои истинные возможности, а тем более — намерения.

Эти его слова меня неприятно кольнули. Я сразу вспомнил невольно подслушанный в автобусе разговор. Однако я не спешил делиться с Третьяковским своими знаниями и подозрениями, предпочитая больше слушать, нежели говорить. И все-таки не удержался и спросил:

— А ты знаешь их намерения?

— Нет. А ты?

— Не знаю.

— Я же говорю — наверняка это скрывают. И это беспокоит меня куда больше всех жалких поползновений капитана Жихарева. И даже больше хаотичных мозговых испражнений Кирюши, как то так. Именно потому, что они действуют осмысленно и у них, наверняка есть какой-то свой план. Проблема только в том, что они хотя и сверхдети — все-таки дети, с соответствующим жизненным опытом и кругозором.

— Нагуали, — холодно сказал я.

— Что-соо? — не понял Граф, переспросив.

— Это термин такой родом из латино-американского мистика Карлоса Кастанеды, приблизительно означает воинов света или тьмы, в зависимости от контекста.

— Что ж, превосходный термин, — согласился Третьяковский. — Так и будем их называть… Так вот. Нагуали наши гораздо более темные лошадки, нежели Кирюша, но с ними можно работать. Потому, что за ними стоит подлинная сила, которой, возможно, еще не знал свет.

— Илга считает, что способности их с возрастом будут убывать, а по достижению зрелости они вообще могут стать обыкновенными людьми.

— Ну, во-первых, я бы не стал целиком и полностью доверять Шульц. Как никак, она любимая ученица и доверенное лицо академика Переведенского, автора «УВ». А во-вторых, даже если она и права, это только означает, что времени у нас очень мало.

— Времени на — что? — решил уточнить я.

— На — все! На обретение силы, которую мы можем направить на спасение страны.

— Ты имеешь в виду — СССР?

— Нет, конечно, Россию… Для меня, потомственного дворянина, Советский Союз — химера. Злокачественное образование на теле России, которое, к счастью, отвалится само собою.

— С этим можно поспорить.

— Можно, — не стал отрицать он, — но нет времени на споры. Думаешь, меня интересует политический строй? Да нисколько! На своем веку я повидал всякое — монархию, военный коммунизм, диктатуру, хрущевскую оттепель и теперь вот — брежневский зрелый социализм. У каждого способа правления есть свои сильные и слабые стороны. Западная демократия, которой грезят наши диссиденты, вгонит русский народ в нищету и разбой. Так что меня не интересует власть, в том числе и личная.

— Чего же ты хочешь? — спросил я. — Каким образом собираешься спасать Россию?

— Я хочу дать ей силу. Опыт истории показывает, что только она может сохранить нашу Родину. Всякий раз, когда Россия ослабевала, на нее набрасывались, словно волки на лося, как западные, так и восточные соседи, и начинали рвать в клочья. Сейчас у СССР есть ядерное оружие и средства его доставки — это сила, но общее умонастроение народа, поддерживаемое как официальной пропагандой, так и интеллигенцией — стремление к миру и всеобщему разоружению. Почему-то никто не думает о том, что западные демократии, для того, чтобы обессилить Россию, сделают вид, что согласны разоружиться, а сами, наоборот, будут только наращивать свою экономическую, технологическую и военную мощь.

— Так и будет, — брякнул я.

Он внимательно посмотрел на меня и кивнул.

— Вот и я об этом. И, боюсь, что в эпоху Большого Распада именно на это и пойдут новые власти страны, кем бы они себя ни называли. Разочарование в Западе будет мучительным и ликвидировать последствия своей доверчивости россиянам придется тяжело и долго. Поэтому я хочу создать здесь, в провинциальном Литейске, ядро невиданной мощи. Именно оно позволит нашей Родине совершить прорыв в новое качество.

— К иному технологическому укладу, — подсказал я.

— Да, но не только! — подхватил Граф. — Одной технологии мало, если останется культурная и политическая зависимость. А ведь мы, сами того не подозревая, именно в этом очень зависимы от так называемых развитых стран. Не только мода и культура, но и сам образ нашего мышления, начиная с Петровских времен, ориентированы на Европу, а затем и на Америку. Изменить это очень непросто, а рабски следовать — губительно. На нашу церковь я не надеюсь. Она еще в дореволюционные времена показала свою слабость, да простит меня Господь. Не говоря уже о том, что несколько поколений воспитаны в атеистическом духе. Боги современного россиянина — культура и наука. Следовательно, нужно явить ему новые образцы и того и другого. Особенно — это касается культуры. Новая русская культура не должна конфликтовать со старой, она должна дополнять ее, сделав более привлекательной, по сравнению с той, что демонстрирует сейчас Запад.