Меня осенило и после того, как моя «Волга» пересекла черту города, я повернул не к дому, где жил, а совсем в другом направлении. Конечно, может это морок, ерунда, но попытка не пытка. Я обещал майору показать еще одну штуковину, но не сказал — какую именно. В уме я держал волчок, изделие рук Тохи Макарова, которое обладает свойством притягивать взгляд, вызывая желание потрогать и привязывает к себе насмерть, если кто-нибудь не придет несчастном пленнику «сторожа» на помощь.

Да вот только волчка мало. Что ему инкриминируешь? Хорошо, если трюк с Лжекривошеиной сработает, а если — нет? Как тогда разоблачить шпиона? Более того, не разоблаченный, но одураченный Витек мне этого спектакля не забудет и не простит. А если он карьерист, на что еще — я чувствую — надеется полковник, что ему помешает поднять материалы, собранные Рогоносцем, и услать меня за Можай? Как шпиона. Вот это будет фокус! Да и хрен бы с ним, если бы он на моих пацанов не зарился. Ишь как глазенки заблестели, когда сарбакан узрел. Небось, уже предвкушает, как преподнесет его ЦРУ.

Конечно, поздновато ломиться в двери мирных граждан, но нужда делает человека невежей. Я коротко позвонил в дверь квартиры Макаровых. Открыл сам Антон, что и понятно. Не радикулитной же бабуле бегать двери открывать. Увидев меня, припершегося на ночь глядя, он вовсе не удивился, только приложил палец к губам и поманил за собой. Я тихонько скинул обувку и на цыпочках последовал за ним. На кухне, Макаров показал мне на табурет, а сам вышел. Я уселся и принялся ждать.

Тоха вернулся через пару минут и молча выложил на стол фанерную коробочку. Я открыл ее и увидел внутри кристалл бледно-розового цвета. Он был похож на огрызок очень толстого карандаша. По-прежнему не говоря ни слова, Макаров кивнул, дескать, возьми его в руки. Я пожал плечами, взял этот «карандаш», повертел в пальцах. И вдруг мне неудержимо захотелось все о себе рассказать. От начала и до конца. Рот открывался против моей воли, язык прыгал от нёба к зубам, а легкие — выталкивали воздух через гортань, теребя нёбный язычок. Антон отнял у меня кристалл, бросил в коробочку и захлопнул крышку. Я с облегчением выдохнул.

— Что это такое? — спросил я.

— Кристалл правды, — ответил пацан.

— Ты сделал?

— Вырастил.

— Страшная штука.

— Да, но вы же за ней пришли?

— Откуда ты знаешь?

Макаров пожал плечами.

— За другой вы бы ночью не прибежали.

— Ты прав, дружище, я ее у тебя возьму на время.

— Берите.

— Спасибо! Извини за беспокойство!

Пожав ему его честную мастеровую руку, я подхватил коробочку и отправился, наконец, домой. Теперь Витек не отвертится. Все о себе расскажет, как миленький. Единственное, что нельзя упустить из виду, ни он, ни полковник не должны просечь, что все дело в маленьком кристаллике. Пусть Михайлов думает, что сработал фокус с поддельной «королевой постельных клопов». А что станет думать по этому поводу сам подозреваемый, мне глубоко до лампочки. Нет, что ни говори, а интуиция меня снова не подвела.

В среду, как и во вторник, до большой перемены уроки проводились по укороченному графику, а после начался очередной тур соревнований. Сегодня был день легкой атлетики. Солнце пригревало. От зимы осталось одно воспоминание. Поэтому бег на короткие и длинные дистанции, прыжки в длину перенесли на стадион. Здесь и зрителям было где разместиться, тем более, что кроме учащихся и сотрудников школы, а также — почетных гостей, поглазеть на то, как состязаются школяры пришли родители и прочие родственники.

Для судей из школьного здания вынесли столы и стулья, остальные расположились на деревянных скамьях, выстроенных полуамфитеатром, или — на своих двоих. Соревновались учащиеся, начиная с пятых и кончая десятыми классами. Разумеется, на дорожку разновозрастные спортсмены одновременно не выходили. Хотя действо происходило на открытом воздухе, гвалту и суеты было не меньше. Соревнующиеся в ярких костюмах, сшитых благодаря и моим стараниям, как пестрые бабочки мелькали в весеннем воздухе.

Судьи вынесли приговор. Победителям надели на шеи медали, вручили грамоты. Соревнования по прыжкам в высоту было решено провести в спортзале, завтра, вместе с турниром по шахматам и показательными выступлениями моих самбистов. Когда все разошлись, я сел в машину и снова покатил в Крапивин Дол. На этот раз охранник на въезде в поселок пропустил меня без звука, наоборот — радостно помахал мне. Я, на всякий случай, уточнил у него — в поселке ли Третьяковский?

— Третий день уже не выезжает, — ответил отец Якушина и подумав, добавил: — С час назад к нему приперлись какие-то… Рожи явно уголовные… Я не хотел пускать, но Миний Евграфович сам мне позвонил и велел пустить.

— На чем приехали-то? — спросил я.

— Да в том-то и дело, что — на грузовике! Я сначала подумал, может они мебель привезли или, наоборот, вывозить что собираются… Да если бы Миний Евграфович не позвонили…

— Ладно, я разберусь…

— Еще вот что… Пацан у них в машине был.

— Что еще за пацан?

— Не знаю, я подумал — может сынок кого из них?..

— Может, — согласился я и въехал на территорию поселка.

На углу его главной улицы и переулка, где стоял дом Третьяковского, я оставил «Волгу» и направился туда, где горел одинокий фонарь. Там, за пределами освещенного пятачка урчал движком, выбрасывая в промозглый воздух выхлопную гарь, грузовик с брезентовым тентом. Возле него топтались трое. Двое в прорезиненных плащах с низко надвинутыми капюшонами, пытались согнуть в бараний рог третьего — в черном. Все трое, тяжело дышали, шаркая подошвами по асфальту, но явно старались не шуметь. Я подошел ближе. И в этот момент, тот, в черном, вдруг вырвался из рук нападавших, но поскользнулся и упал на спину. Двое в плащах опять накинулись на него.

— Отставить! — гаркнул я, на мгновение воскресив в себе капитана Данилова.

Подействовало. Возня немедленно прекратилась. Двое в плащах отпустили свою жертву, и уставились на меня, я мельком подумал, что эти парни знакомы с воинской или какой иной дисциплиной, и у них сработал рефлекс подчинения. Третий остался лежать в луже. Я неторопливо обошел его, чтобы встать между ним и неизвестными молодчиками.

— Что здесь происходит? — все тем же начальственным тоном осведомился я.

— А шел бы ты своей дорогой, козел, — отозвался один из молодчиков. — Пока рога не пообломали.

— Подобру-поздорову, — добавил второй.

Судя по голосам, молодые парни. Вряд ли это случайные хулиганы, скорее всего либо менты, либо гэбэшники. В штатском. Я мысленно прикинул свои шансы, устою ли, если эти двое, кем бы они ни были, разом на меня кинутся? С одной стороны, поднимать шум им явно не с руки, а с другой, кто их знает, вдруг у них в карманах по стволу? Шмальнут сквозь плащ, подхватят неизвестного третьего, швырнут в кузов и поминай, как звали. А на утро милиция обнаружит хладный труп бывшего филзрука Данилова. Полковник, конечно, будет в ярости, и достанет убийц своего «лучшего секретного сотрудника» хоть из-под земли, но будет ли мне от этого прок? Ни малейшего. Нет, если уж драться то так, чтобы победа осталась на моей стороне.

— На золотом крыльце сидели, — послышался вдруг тонкий детский голос, — царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой? Отвечай поскорей. Не задерживай добрых людей!

Как ни странно — считалочка подействовала.

— Сапожник! — буркнул один из молодчиков.

— Портной! — сообщил его напарник.

— Брысь отсюда! — потребовал голос, раздающийся из темноты.

Молодчики разом, словно автоматы, повернулись к мне спиной, запрыгнули в кабину грузовика, который, взревел двигателем, завизжал буксующими на скользкой мостовой покрышками и рванул с места. Я повернулся к человеку в черном, тот приподнялся на локте, собираясь встать. Тусклого света от уличного фонаря оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть лицо лежащего в луже. Он тяжело дышал, пытаясь открыть глаза. На бледной голубоватой коже явственно проступали фиолетовые пятна вокруг глаз. Все-таки успели ему накидать по физии.