— Отлично, — кивнул трудовик. — О каких суммах шла речь?

— Неизвестно, но Илья Ильич обмолвился, что Цикавый очень богат. Прозвучало даже слово — миллионер.

— Да, этот тип известный, — кивнул Курбатов. — ОБХСС его давно пасет. Но пока без толку, не подкопаешься…

— И что, так и не собрали материала для ареста?

— Видимо — нет.

— Я еще кое-что узнал, — сказал я. — Сумароков на самом деле не живет в гостинице «Металлург», хотя и числится там и даже имеет номер. Звуки твои коллеги пишут с магнитофонной записи, которую кто-то время от времени перематывает.

— Ого… Вот так поворот… Понятно. Спасибо, Саша!

— Да не за что.

Сегодня мне предстоял еще один разговор. И как раз — после большой перемены. Потому что третий урок у меня был у моего восьмого «Г» — класса, на который нацелилась Илга и тот, неведомый мне академик из Москвы, со своей бредовой теорией управляемого взросления. Когда прозвенел звонок, я не приказал пацанам, как обычно, построиться, а попросил их садиться. Одни разместились на скамейках, другие залезли на сложенные стопкой маты. Третьи вообще, как обезьяны, повисли на шведской стенке. Я остался на ногах.

— Вот что, мужики, — обратился я к ним. — У меня к вам серьезный и, сразу скажу, секретный разговор… Речь пойдет о вашем участии в одном научном эксперименте…

Пацаны загомонили:

— Ого!

— Афигеть!

— Клево!

Дождавшись, пока они угомоняться, я продолжал:

— Проблема в том, что я не знаю, в чем именно будет заключаться этот эксперимент. И в том, что кроме вас, меня и тех, кто его будет проводить, никто не должен знать о вашем в нем участии.

— Чё, и родоки? — осведомился Доронин.

— Да.

— И учителя? — спросил Журкин.

— Никто, — сказал я. — Ни взрослые, ни ваши ровесники.

— Может, нас в космонавты будут готовить? — спросил Константинов.

Это был хороший вопрос. Я бы сказал — вопрос-ловушка. Я мог ответить утвердительно, но это будет прямым обманом. Мог бы ответить уклончиво. Это тоже был бы обман, но завуалированный. И в том и в другом случае я бы сработал на руку Илге и другим устроителям всей этой хрени, да еще потерял доверие пацанов. Так что оставался только третий вариант, сказать правду, как я ее понимаю. Поэтому, выдержав паузу, я сказал то, что большинство этих парней разочарует:

— Насколько я знаю, с подготовкой в космонавты этот эксперимент не связан. Во всяком случае — напрямую.

— А нам мозги не изжарят? — спросил Уткин.

— А они у тебя есть, Утятница? — хмыкнул Доронин.

— Сам ты!

— Давайте посерьезнее, парни, — сказал я. — Мне было обещано, что эксперимент будет абсолютно безопасным. Более того, за участие в нем вам будут даже платить.

— Чё⁈ — удивился Могильников. — Вот прям мне и будут отслюнивать?.. А не мамке или старшей сеструхе?..

— Лично вам!

Они опять загалдели. И так же восторженно, как и вначале. Ну понятно, кому не хочется иметь карманные деньги, а не клянчить каждый раз у старших на кино и мороженное. Потом опять посыпались вопросы:

— А сколько нам будут платить?

— А этот, эксперимент, он в городе будет или нас куда-то повезут?

— Справка из поликлиники нужна?

— Подробностей я пока не знаю, — ответил я. — Мне только нужно узнать, согласны вы участвовать в нем или нет?

— А вы с нами останетесь, Сан Сеич? — спросил Абрикосов.

— Да, я поставил обязательным условием свое присутствие.

— Тогда согласны, верно, ребзя?

И они опять загомонили, выражая свое одобрение. В первый раз меня не радовало их единодушие.

— Тогда давайте проголосуем, — сказал я. — Построились!

Восьмиклашки повскакивали со скамеек, послезали со шведской стенки и матов. Выстроились в один ряд. Я смотрел на них и думал. Не совершаю ли я непоправимой ошибки? А с другой стороны, если понадобится, на них могут начать ставить опыты и без всякого согласия. И без меня — тоже. Тогда станет все гораздо хуже. Тогда мне придется за них драться, причем — в самом прямом смысле слова, и исход этой драки не предрешен. Так что лучше оставить ситуацию под контролем и примазаться самому к этому эксперименту. Так мне спокойнее.

— Все, кто согласен — шаг вперед!

Дружно шаркнули кедами и кроссовками, выполняю команду. Ни один не остался на месте.

— Единогласно, — вынужден был констатировать я.

Оставшуюся часть урока мы потратили на игру в пионербол. Я тоже в ней принял участие, чтобы встряхнуться. И так увлекся, что даже немного огорчился, когда прозвенел звонок.

По окончанию уроков, я дождался Женьку Капитонова в машине и у ворот школы и мы с ним поехали к нему домой. Я думал, пацан начнет меня расспрашивать об эксперименте, на участие в котором согласился вместе с однокашниками, но он молчал. Наверное, его сейчас больше интересовало мое посещение его дома.

Жили Капитоновы в одном из двухэтажных бараков по улице Калинина. Место довольно унылое. Подобные строения в городе встречались довольно часто, но здесь их было несколько кварталов. Из-за снега, который завалил дворы и крыши, могло показаться, что в этих домах живут весело и беззаботно, но стоило войти в подъезд, как эта иллюзия рассеивалась. Скрипучие ступени деревянной лестницы, шатающиеся перила. Запахи борщей и жареной рыбы, которые сочились из-под дверей квартир, мешались с гораздо менее аппетитными ароматами.

Капитонов открыл дверь своим ключом, и мы оказались в мрачной прихожей, заставленной велосипедами и сундуками. На стенах висели тазы. Женька толкнул одну из трех дверей, что выходили в коридор и пропустил меня в не очень большую комнату. Навстречу из-за стола, на котором стояла швейная машинка, поднялась миниатюрная женщина в спортивном костюме и с косынкой на голове. Даже не задавая вопросов, можно было догадаться, что это мать Капитонова, так они похожи.

— Здравствуйте! — произнесла она.

— Добрый вечер! — откликнулась она. — Садитесь, Александр Сергеевич!.. Женюшка, сходи на кухню, поставь чайник.

— Хорошо, мама!

Я снял дубленку, опустился на предложенный стул.

— Как он, сынок мой, сильно шалит? — спросила Капитонова.

— Простите, ваше имя отчество?

— Мария Федоровна.

— Мария Федоровна, — начал я. — Они все шалят и правильно делают. Возраст такой… Главное, что в учебе ваш сын подтянулся.

— Это да, — кивнула она. — Грех жаловаться.

— У Жени есть место для занятий?

— Да вот, машинку уберу со стола, и сядет за уроки. Видите, как у нас тесно.

— Вижу, что в коммуналке живете.

— В ней, родимой, — вздохнула Капитонова. — Стоим на очереди… Да только нам никто не спешит отдельную давать… Муж мой, Женькин отец, сидит… А я — швея-надомница…

— За что посадили вашего мужа? — спросил я.

— Зашиб дружка по пьяни…

— Убил?

— Господь уберег! — перекрестилась Женькина мамаша. — Живой… Опять пить начал, алкаш. А Гриня мой в лагере…

— Мария Федоровна, — обратился я к ней. — Вы не обидитесь, если я вам с деньгами немного помогу?..

— Да что это! — вскинулась она. — В долг не возьму. Отдавать нечем… А так, с малолетства своим трудом живу, сроду не побиралась.

— Парень у вас рослый, а за лето еще вытянется, — сказал я, — на одной одежде разоритесь.

— Ну сорочки, майки, трусы я ему сама шью…

— А — пальто? Куртку на теплое время? Обувь? — не унимался я. — Он у меня на городских соревнованиях будет выступать, в команде по баскетболу… А там глядишь, до области дойдет… Форму ему школа выделит, а вот в большой город поехать, надо ведь чтобы вид был!

Капитонова горестно вздыхала и качала головой.

— Ваша правда…

— Так что я это не вам деньги предлагаю, а для сына вашего одежду. Берите и не спорьте!

И я выложил те десять сотен, которые мне вчера Сумароков всучил. Увидев купюры, Женькина мамаша расчувствовалась и пустила слезу. В этот момент вернулся с чайником ее сын. Увидел слезы на глазах матери, он остолбенел, но заметив деньги, видимо, все понял, потому что пробурчал: