Накато слегка пригнулась, ссутулилась. Конечно, кто там обратит внимание на топающую по земле фигуру рабыни? Но быть замеченной не хотелось.

Она замедлилась, и теперь пробиралась, прижимаясь к снежной стене широкой колеи, проложенной в сугробах идущим кочевьем. С неба крупа посыпала еще гуще, так что видно не было ничего уже на расстоянии вытянутой руки. Снег, казалось, глушил и звуки вокруг – так что Накато слышала лишь негромкое фырканье верховых зубров.

И вдруг совсем рядом оказался массивный бок единорога с ногой-колонной.

Это ж один из сильнейших воинов! А рядом – немного впереди – и сам Фарадж. И напротив него какой-то всадник, тоже на единороге.

Девушка сбросила с плеч покрывало, вмяла его в снег и поднырнула под брюхо животного. Что ее заметят, не опасалась – здесь снег под копытами всадников не успел превратиться в жидкую растоптанную кашу. Кто там разглядит тонкую фигурку в снегу сквозь метель? И кому оно нужно – вглядываться.

Да и заметят – она скажет, что исполняла приказ своей госпожи.

Накато и самой было любопытно! Она пробралась под брюхом единорога, переползла под животное, верхом на котором сидел сам Фарадж. И пробралась вперед, едва не под самую морду. Тот переступил с ноги на ногу – но не задел. Животное прекрасно ощущало, что под ним копошится живой человек. А еще оно узнало Накато – она ведь не единожды ночевала в загонах для живности, пусть и предпочитала мамонтов.

Кто-то из воинов мог бы встревожиться, почуяв копошение под копытами – но не единороги. Им не нужны были глаза, чтобы отличить своего от чужака.

Накато напрягла слух и услышала-таки разговор Фараджа с его собеседником. Это оказался вождь другого племени. Того самого, которому они спешили навстречу.

Остановка была временной. Сейчас вожди обсуждали, как кратчайшим путем пробраться в удобное место среди холмов – чтобы остановиться там на несколько дней и устроить свадебный пир. Дослушав разговор, Накато повернула обратно. Что требовалось – она узнала. А без покрывала начала замерзать. Будь она обычным человеком – так и замерзла бы!

К мамонту, несшему на спине Рамлу, она пробралась, когда кочевье вновь тронулось с места. Накато торопливо вскарабкалась и ввалилась в кибитку. Разумеется, шхарт принялась вопить, что она притащила на себе снега. Но это все наносное – девушка знала, что та сгорает от нетерпения узнать: к чему же была остановка.

- Где тебя носит, хотела бы я знать? – сварливо осведомилась Рамла.

Накато замерла в поклоне.

- Госпожа… но ведь все готовятся к свадебному пиру, - напомнила она робко. – И я со всеми остальными слугами подготавливаю шатры и трапезу. Так приказал господин Фарадж, ты же сама помнишь.

- Я помню, - та скривилась. – Но кто подготовит меня к свадебному пиру? Или господин Фарадж приказал не пускать меня туда?!

- Что ты, - Накато на всякий случай вновь поклонилась – кажется, недовольства Рамлы хватит на следующие несколько дней. – Я нарочно управилась поскорее и пришла к тебе – помочь подготовиться к нынешнему вечеру. Я уверена, что господин будет рад видеть тебя на пиру! Ты много значишь для него. Я принесла горячую воду, подумала – ты захочешь помыться…

Какое-то время шхарт глядела на нее, сдвинув брови к переносице. Явно раздумывала, что бы такого ядовитого или раздраженного сказать. Наконец вздохнула, махнула рукой.

- Ладно. Я искупаюсь. Хоть я не считаю себя такой уж грязной!

- Что ты, госпожа. Но если ты искупаешься, запах благовоний на твоей коже раскроется лучше.

- Ты разбираешься в благовониях? – она фыркнула презрительно, заставив Накато похолодеть. – С каких пор?

- Ну, я же одеваю тебя, госпожа, - отозвалась девушка, мысленно ругая себя за оплошность. Надо же было сболтнуть такое!

- Вот и одевай, - буркнула Рамла недовольно. – А болтай меньше!

Она только склонила почтительно голову. Тьфу ты, пропасть! Дала волю языку. Потеряла осторожность. Должно быть, минувшая ночь сказалась – точнее, свидание с Таонга в мире снов. Накато осмелела. Не укоротит свой же язык – быть беде!

Она развела воду, чтоб была теплой, но не обжигающей. Впереди – долгий вечер. Ей нужно помочь ведунье вымыться, одеться и причесаться.

После – сопровождать ее на пир. Должен ведь кто-то прислуживать ей! Наверняка она захочет видеть рядом преданную служанку, к которой привыкла за долгие декады. А пир продлится аж до самого утра. Поспать нынче толком едва ли удастся – хорошо, если прикорнет ненадолго перед рассветом. А после – снова беготня.

Накануне два кочевья расположились в широкой лощине меж пологих холмов.

Подготовка к пиршеству началась затемно. Рабы в обоих кочевьях еще до рассвета принялись носиться, как ужаленные. Даже Накато пришлось принять участие в общей беготне – каждая пара рук была на счету!

Лишь теперь, много спустя после полудня, она добралась до своей госпожи.

Та, как девушка и ожидала, оказалась до крайности раздражена. Теперь ей все было не так и не эдак. То воду служанка плескала слишком небрежно и грубо. То волосы намыливала слишком долго. То смывала и попала ей в глаза. Рамла ворчала и прикрикивала нетерпеливо. Накато оставалось лишь молчать.

То ли еще будет, как дело подойдет к закату, когда нужно будет идти в самый большой из пиршественных шатров! Рамле ведь предстоящие торжества поперек горла.

Любопытно – ведунья сама захотела быть на пиру, или это Фарадж настоял, чтобы и она явилась? Не спросишь. Точнее – спросишь, да затрещину и схлопочешь. Больно надо! Да не так это и важно – обыкновенное любопытство.

Прическу Рамла потребовала ей сделать высокую, изысканную. И украсить едва не всеми драгоценностями, что нашлись у нее.

Руки от запястий до локтей и выше скрылись под браслетами. Под длинными многочисленными нитями крупного жемчуга не видно сделалось синей туники с расшитым цветными бусинами воротом, которую Накато пришлось искать, повинуясь капризу госпожи.

Пояс ведунья долго выбирала, все не могла решить – какой же украшен лучше: расшитый сплошь золотом или мелкими бирюзовыми бусинами.

Наконец остановилась на широком, расшитом разноцветным шелком, спускающемся чуть не до пола длинными концами.

Поверх всего это великолепия накинула плотную тяжелую накидку – до пиршественного шатра предстояло пройти по кочевью. А пурга все мела – пусть порывы ветра здесь, под защитой холмов, и были куда тише, чем в открытой степи.

Поняв, что прическу разрушит или тяжелая стеганая накидка, или ветер, Рамла в гневе топнула ногой. И велела Накато идти за рабами и носилками – не обязана она, шхарт, шагать сама!

Так и вышло, что будущая жена Фараджа подошла к пиршественному шатру своими ногами, а Рамла выбралась из плетеной кибитки, которую пронесли через стоянку четверо дюжих рабов.

Две женщины чуть не столкнулись у входа в пиршественный шатер.

Они вполне могли бы и сцепиться в споре – которая из них первой должна зайти. Но меж ними удачно вклинился Бомани, подхватил бесцеремонно Рамлу под локоть, принялся расспрашивать о какой-то безделице.

Накато видела, как госпожа побелела – однако грубить Бомани она не посмела. Во-первых, сама же старательно его столько времени задабривала. Во-вторых, вел он себя с исключительным почтением.

Пришлось замедлить шаг, и будущая жена Фараджа скрылась под пологом вместе с отцом.

- Теперь и мы можем идти, - мягко проговорил Бомани. – Ты нынче прекрасна, ведунья – как никогда.

- Льстец, - швырнула с раздражением Рамла и шагнула под полог.

Накато скользнула следом. Она впервые видела, чтобы шатер раскидывался настолько широко – внутри мог бы поместиться небольшой загон для страусов.

На подушках сидели уже гости – самые сильные и богатые воины из обоих кочевий, а на головном месте – оба вождя. Рядом с вождем дружественного племени – его ближайший советник, а рядом с Фараджем – дочь этого советника. Бомани досталось место чуть дальше. Для Рамлы приготовили отдельное место – с пышными подушками, на небольшом возвышении. Других женщин в шатре не было – только служанки, подававшие пищу и несколько музыкантш, перебиравших негромко струны нгомби. Танцовщиц не было – видно, пока не пришло их время.