Это ничего, что лекарка отказала. Ей еще долго, судя по всему, придется болтаться в этом кочевье. Старуху она как-нибудь уговорит, подлижется.

На том силы закончились. Накато сама не заметила, как провалилась в сон.

*** ***

В следующий раз она проснулась глубокой ночью.

Кочевье было погружено в глубокий сон. Накато не сразу и поняла, где очутилась и почему. Память возвращалась постепенно.

Потом мелькнул разговор с лекаркой, а перед тем – с Фараджем. Шатер, лежащая возле жаровни Рамла, надышавшаяся дыма… приказ Амади.

А вот в этот раз колдун к ней не приходил. Ни когда она лежала в беспамятстве, тоже надышавшись дыма из жаровни. Ни после, когда спала возле хлипкого крохотного шалаша старухи-лекарки.

Вот он, шалаш-то. Накато уложили прямо рядом с ним, на толстой валяной подстилке. Сверху прикрыли такой же подстилкой.

Какое-то время лежала, глядя в черное небо, усыпанное звездами.

Что-то задумал Амади? И что теперь с Рамлой? Уж если она, измененная колдовством, так скверно себя почувствовала – то каково новоявленной шхарт? Жива ли она еще…

Нет, лекарка ведь сказала – мол, она служит шхарт! Значит, должна быть жива. Да и к чему колдуну, чтоб та задохнулась от дыма?

Вспомнила и первый порыв, когда пришла в себя – узнать как можно больше о травах и их свойствах. Колдун не считал, что его помощнице нужны такие знания. Почему он вообще называет их с Адвар ученицами, если на деле они просто его послушные орудия, и их единственная задача – в точности исполнять приказы? О том, чтобы обучить их колдовскому ремеслу, и речи никогда не шло! Да в ней, Накато, и нет чародейного дара – так ей говорили.

Сколько-то ей еще придется вот так лежать? Как поднимется – недурно бы дозваться Амади да спросить – что это он такое удумал.

Хотя чего ей ждать? Она пришла в себя – значит, и подняться сможет. Накато решительно отбросила покрывало.

И совсем скоро поняла, что поторопилась. Сообразить следовало бы еще в момент, когда охватил ночной холод, вызвав озноб. Однако она не придала этому значения. Перекатилась набок и попыталась подняться. Сесть удалось без особого труда, хотя уже в этот момент она ощутила слабость. Но, когда поднялась на ноги, голова закружилась так, что пришлось немедленно усаживаться обратно на подстилку.

Перед глазами поплыло. Накато сидела, сжавшись и обхватив себя руками. Колотил озноб.

С трудом она завалилась набок, натянула на себя толстое валяное полотно. Кое-как укуталась – проникающий под него воздух морозил, и озноб делался все сильнее. Зубы стучали. Она зажмурилась до белых точек перед глазами, словно надеялась, что это позволит согреться.

А когда открыла глаза, увидела перед собой белоснежный оскал гиены.

Да помилуют ее боги и духи! Она ведь совершенно беспомощна. Накато пронзительно завизжала, и гиена ответила глумливым хохотом.

- Это как – полдекады? – недоуменно переспросила Накато.

Может, послышалось ей?

- Тьфу ты, бестолочь! Как ты говоришь, тебя в шатрах держали?! Набрехала, небось, - заворчала лекарка с досадой. – Небось, только зубрам шерсть чесала да корзины плела, и ничего больше. Еще, может, ложе кому грела, пока помоложе была, - она окинула Накато презрительным взглядом. – Декада – это десять дней! Полдекады – это, - она задумалась. – Это вот столько дней, сколько пальцев у тебя на одной руке.

- Пальцев? – переспросила девушка и уставилась на собственную ладонь.

Несколько лет прошло, но она помнила, как ровно так же разглядывала свои пальцы, когда Амади только начал объяснять ей про счет.

- Хватит таращиться! – прикрикнула старуха. – Тоже еще, красоту нашла. Ишь, сошли мозоли-то с ручонок! Шкурка новая наросла. Гляди, как раз пойдешь снова на тяжелую работу, сызнова мозоли набивать, если будешь вести себя, как малахольная!

- И чего меня все малахольной обзывают, - буркнула Накато. – Что я дурного сделала?

- Ты к ведунье в шатер ввалилась, когда она не звала тебя. А перед тем – дрыхла, только что не храпела! Айна, вон, говорит – так и храпела даже.

- Сама она храпела, - окончательно скисла девушка. – Дочка кривой гиены и холощеного зубра!

Старуха на это расхохоталась, качая головой и похлопывая себя сухой ладошкой по тощим коленям. Пару раз даже пятками притопнула от удовольствия.

- Ох, и остра на язык, - проговорила она. – Ох и остра! Не били тебя за болтовню-то твою?

- Всяко били, - хмуро отозвалась Накато, дуясь. – А чего врать про меня? Не спала я. Ждала, как велено было. И пошла сразу, как позвала госпожа. Но ты погоди: как ты так говоришь – столько вот дней я провалялась без памяти? – она растопырила пальцы.

- Вот столько, вот столько, - лекарка покивала. – В шатре вас обеих нашли – и тебя, и госпожу Рамлу. Лежали обе без памяти, - она покачала головой и смолкла.

Вон как! Целых пять дней провалялась. Половину декады. Выходит, только полдекады спустя она пришла кое-как в себя на закате, что Фарадж тут же приступил с расспросами. А она кое-как выдавить пару слов сумела – и на том все.

Нет, еще она ухитрилась с лекаркой перекинуться парой фраз. Благо, та решила, что она бредит. Как же с ней так случилось? Неужели от дыма?

- Бабушка, - позвала Накато. – А почему я столько лежала? Неужто захворала чем?

- Дыма от травы ты надышалась, - проворчала старуха. – Госпожа Рамла пыталась вызвать видения, чтобы открыть нашему господину, - тут она подкатила глаза кверху, - то, что он хотел вызнать. Да целый шатер задымила травами колдовскими. Не то напутала чего, не то духи ей нашептали. А может, так и хотела. Не помнит она ничего.

Повисло молчание. Зачем же Амади потребовалось такое? А старуха, видно, знать не знает, от каких травок их со шхарт эдак разморило.

Или знает? Расспрашивать не станешь – не положено рабыне любопытства. Да и что простой рабыне за дело: жива осталась, и ладно. Лечат ее, вот уж почти день миновал – а работать не заставляют. Лежи себе. Чем не радость? Есть дают. Нет, не след ей болтать и расспрашивать. И так вон – остра на язык, оказывается! Битье – ерунда. Но ведь колдун приказал – быть тише червя в тине. Молчать и слушаться.

- Слышь, - старуха сама ее окликнула. – А помнишь, как пришла в себя – просила тебя в ученицы взять? – глядела пристально, словно пыталась заглянуть в душу. – Тебе на что понадобилось?

- Так как же, - Накато, скособочившись, пожала плечами. – Сама ж сказала – дыма я надышалась. И мне так же думалось. Когда в шатер зашла – ох, и дымно там было! Аж туман стоял. Я и не помню, как госпожу искала в той темени.

- А чего полог не откинула? – хмыкнула лекарка.

- Полог? – переспросила девушка. – А ведь и правда: полог-то откинуть надо было, - она захлопала глазами. – Побоялась я – как бы госпожа не заругала. Она ведь, когда меня выставила, велела – плотно завесить! Так там дыма было, дыма, - продолжила девушка. – Я мне потом, как пришла в себя, подумалось: а кабы я знала все травы, и что бывает от их дыма! Может, догадалась бы раньше, что там худо будет.

- Вот еще выдумала! А что толку, если бы и догадалась? Твое дело – все одно: молчать да делать, что велят.

- И то верно, - Накато покивала и смолкла. – Что ж это за трава такая была? – протянула она.

- Цвет червей, - хмуро отозвалась старуха.

Вот так-так! Догадалась, выходит, старая ведьма! А ведь с таким видом разговор вела – мол, и не знает ничего. Накато стоило труда скрыть испуг и удивление.

- Цвет червей? – переспросила девушка вроде бы в недоумении. – Это что же он, выходит, лечебный?

- Ядовитый он! – лекарка хлопнула ладонью по коленке. – Как есть, чистая отрава. С него только мгуры пыльцу и собирают!

- Мгуры? – вот здесь ей не пришлось изображать удивления – и правда растерялась. – Мгуры – они ведь духи. На что духам пыльца?