- Не в первый раз на кочевье совершаются налеты. И не в последний. Тебе ли не знать!

- Только всякий раз прежде Фарадж находился на месте – в своем шатре и со своими людьми. А ныне?

- Ты не хуже меня знаешь, почему, - возразил снова молодой.

- Я знаю, - хмуро отозвался первый. – Я знаю…

- Мы же на расстояние трех дней отъезжали! И никого вокруг нет. И не видать! Не будет новых налетов. Тем, кто приходил, еще не одну декаду раны зализывать! И Фарадж поступает мудро, оставляя кочевье на прежнем месте. Никто не станет искать нас там, где едва отбили нападение.

Ответом послужил недовольный вздох.

Смысл был предельно ясен: все эти рассуждения означали одно – глава кочевья рассчитывает на удачу. Вот только удача – в ведении всемогущих богов, а оскорблять их неверием опасно. Куда опаснее, чем оставлять кочевье без защиты самых сильных воинов. Но что же выходит – Фарадж снова намеревается уехать? А кочевье остается на прежнем месте…

- Вождь делает то, что принесет пользу всему кочевью, - проговорил молодой.

- Уж больно ты мудр – прямо не по годам, - проворчал старший воин.

- Да уж каков есть! А ты только ворчать можешь.

- Я просто не понимаю. Для чего, для чего нужно столько желтой краски?! Фарадж скупил за эти декады столько, что можно всю степь ею выкрасить, и еще останется! Краской забиты несколько шатров, а он снова хочет ехать за нею. Не понимаю, - в голосе прозвучало неподдельное отчаяние.

Накато поерзала и похлопала осторожно ладонью по плечу мамонта. Старая самка склонила голову – вроде как поняла, что девушка ее успокаивает, чтобы полежала еще смирно.

Так Фарадж, выходит, скупает желтую краску – оттого так подолгу и отсутствует? Вот так дела! Что это он задумал?

Накато смутно ощущала, что действия главы кочевья как-то связаны с предыдущими событиями. Только как? Что за досада – она всего-навсего глупая степнячка! Ее знаний недостаточно, чтобы полностью осмыслить происходящее. Да по правде сказать, у нее и особых знаний нет – даром, что года три назад она полгода с лишним проучилась в школе на равнине. А перед тем – выучилась читать и писать. И даже считать!

Увы, всего этого, оказывается, недостаточно.

А эти двое – видимо, разведчики, которых Фарадж отправлял в степь. Воины постоянно уезжали и после нескольких дней возвращались к становищу.

Выходит, Фарадж покидал кочевье, чтобы ездить за желтой краской? Должно быть, скупал ее у других племен – тех, что обитали ближе к озерам. Но для чего она ему в таком количестве?

Да, желтая краска – самое ценное, что есть в степях. Это Накато знала.

Спохватившись, взглянула на светлеющее небо. Солнце уж показалось, должно быть, показалось на востоке! Вон, и голоса рабов-пастухов зазвучали громче и ближе.

И Рамла наверняка уж хватилась ее. Накато принялась осторожно выбираться, стараясь никому не попасться на глаза. Не хватало еще, чтобы кто-то решил, что она нарочно подслушивала!

- Холодно, значит, стало тебе, бедняжка, - протянула со злым ехидством Рамла.

- Ночи холодные, госпожа, - захныкала Накато. – Зима близко!

И мысленно сама себе усмехнулась. Да она в бытность свою рабыней в родном кочевье так жалобно скулить не умела! Эх, и похвастаться не перед кем, никто не похвалит. А ведь когда-то представить не могла, чтоб осмелиться на нытье! Брат за такое хлестал плетью нещадно.

- Я твои ночи согрею, пятнохвосточка моя, - ласково пропела ведунья.

Накато и представить не могла, каким образом Рамла намерена выполнить свое обещание. Она слишком изумилась, услышав обращение – до сих пор хозяйка ни разу не называла ее именем маленькой степной ящерицы, что водилась в местах, близких к горам.

И вот оно, следствие беспечности.

Накато застыла у входа в знакомый шатер. Она здесь бывала не единожды – но теперь совсем не рада была здесь очутиться.

Все напоминало о прежнем хозяине – шамане по имени Таонга.

Только самого его не было. И никогда уж не будет. Накато казалось, что ступни приросли к земле в шаге от полога шатра, запахнувшегося за ее спиной. Все вещи перед глазами были знакомы, все они остались на своих местах. И запах внутри шатра остался прежним. И девушка невольно искала взглядом сильную худощавую фигуру, одетую в простую грубую одежду, с несколькими амулетами, свисающими на шнурках с груди. Темные насмешливые глаза.

Ничего этого она не увидит – ведь ясно. Нельзя увидеть воочию того, чье тело предали огню. От этого в груди, невзирая на чародейство Рамлы, болезненно сжималось.

- Что же ты стоишь? – протянул новый хозяин шатра. – Заходи. Выпьешь вина?

Накато молчала – губы занемели. Да и не хотелось отвечать. Дышать сделалось тяжело, воздух застревал в горле.

Странно, почему новым шаманом не сделался молодой ученик Таонга? Этого человека, что сейчас глядел на нее, недовольно хмуря брови, она видела редко. Имени его не помнила – на что ей? Накато привыкла считать его одним из воинов, ближайших к Фараджу. А он занял место Таонга.

И у него, к слову, оказался свой ученик. Парнишка, которого учил Таонга, оказался не у дел. Во всяком случае, такое впечатление сложилось у Накато.

- Ты долго намерена испытывать мое терпение? – в голосе нового шамана прорезались нетерпеливые интонации. – Ступай сюда немедленно!

Резкий тон помог Накато стряхнуть оцепенение. Таонга никогда так с нею не разговаривал. Наваждение спало – она больше не искала взгляд и фигуру прежнего хозяина шатра.

Да и сам шатер перестал ей казаться таким знакомым.

Кое-что поменялось. Не все, но многое. Жаровня стояла не так, как при Таонга. И часть амулетов, развешенных на стенах, сменилась. А на подносе возле ложа стояло только вино – сластей, к которым привыкла Накато, не было.

И она шагнула вперед. Идти к этому человеку не хотелось – бледно-карие глаза его казались неприятно тусклыми.

- Ну же! – прикрикнул он. – Живее!

И голос противный. Отвратительный, как крик падальщика, учуявшего поживу. И губы слишком широкие и мокрые, и кривятся в гримасе раздражения.

Накато обхватила себя руками. Что ей – идти на ложе с этим отвратительным созданием? Нет, не человеком – созданием. Новый шаман вызывал омерзение, словно был ядовитым насекомым или падальщиком.

Вспомнился вдруг старик Асита – человек, к которому водил ее брат в родном кочевье.

Невольно передернуло. Сделалось противно.

Да, тогда, несколько лет назад, тоже было противно. Но тогда она была забитой рабыней, запуганной и равнодушной. А еще она каждый раз надеялась, что у старика удастся разжиться хотя бы кусочком вяленого мяса. Тот, правда, зорко следил, чтобы девка, которую ему приводили, не унесла на себе даже пылинки лишней. Но Накато в то время постоянно была голодна.

Сейчас все иначе. И резкого окрика оказалось достаточно, чтобы вызвать отвращение.

Накато отшатнулась, когда потерявший терпение шаман резко поднялся на ноги и двинулся к ней. Еще и руки вытянул – словно схватить пытался.

*** ***

Вот чего он к ней полез?

Видел ведь, что она не хочет к нему подходить. И как пятится от него, тоже видел.

К чему было тянуть руки, хватать ее? Достаточно ведь было просто выгнать – и не пришлось бы сейчас ругать ее на чем свет стоит, хватаясь за расцарапанное лицо.

Шаман с перекошенным лицом вопил, брызгая слюной. Глаза налились кровью, так что он казался Накато еще более отвратительным, чем перед тем.

Каких только наименований она не получила! И гулящая девка, и безродная скотина, и дочь гиены и шакала. И все это – самые мягкие выражения. Спросить бы – к чему было звать к себе в шатер такую.

Девушка сама не могла понять, как так произошло. Просто в какой-то момент он оказался слишком близко. Настолько, что она ощутила тепло тела, запах.