— Без работы тяжело. Я целый год не работала по болезни, знаю.

— Вот. А они не понимают, ни сын, ни невестка. «Чего вам, мама? Отдыхайте». Сегодня иду по городу, вижу — объявление: собрание родителей. Как будто школьный звонок услышала, даже вздрогнула. Потом прочла внимательнее. Оказывается, не школа собрание проводит, а милиция. Решила пойти послушать. И знаете, что я подумала… Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? Поговорить с ребятами, с родителями. Меня ребята слушались. И времени у меня сейчас достаточно…

Она говорила теперь, волнуясь и спеша, точно боялась, что я откажусь от помощи. Я крепко пожала ее руку.

— Конечно, Мария Михайловна. Я рада, что у меня появляется еще один помощник.

— Еще один? Значит у вас уже много помощников?

— Не так много, как хотелось бы, но есть. Домохозяйки, пенсионеры, один бухгалтер, рабочие с завода. Они знают всех ребят в своих кварталах, следят за их поведением на улице, заходят в семьи, беседуют с родителями. Иногда даже собирают родительские собрания для обсуждения какого-нибудь особенного случая. И с учителями они связаны. Настоящие общественные воспитатели.

— Общественные воспитатели?

— Ну да. Так мы их называем.

— Может быть, мне тоже попытаться стать таким общественным воспитателем…

— Очень хорошо. Заходите ко мне завтра, или когда вам будет удобнее. Жду вас.

Мария Михайловна исчезает в темной боковой улочке. Дальше я иду одна. С наслаждением вдыхаю прохладный ночной воздух. Глубокое беззвездное небо синеет над головой. Издалека доносится приглушенный свисток паровоза. Из открытого окна долетают обрывки разговора. «Нет, ты уверен, что Олег любит Надю?» «Если бы я не был уверен…» «Это хорошо, правда, Семен?»

Хорошо? Еще бы! Это счастье — когда любят. Но всю глубину этого счастья познаешь лишь тогда, когда его уже нет…

Я уже забываю неизвестного Олега, который любит неизвестную Надю. В сумерках ко мне подходит Андрей, молодой, красивый и застенчивый. Он берет меня за руку и, глядя мне в лицо, говорит: «Вера, милая, будь моей женой».

Позади тарахтит мотоцикл. Видение пропадает. Мотоцикл, ярко сияя электрическим глазом, проносится мимо. Снова тихо. И снова я одна. Хочется есть. У меня, кажется, осталась селедка. Сварю несколько картофелин — это быстро — и поем. Почему люди не гуляют? Такая удивительная погода, а они сидят по домам. Хотя молодежь, должно быть, уже собирается в парке. Надо будет завтра вечером пойти в парк, посмотреть, как там ведут себя мальчишки. Ну, вот и мой переулок. Еще квартал — и дома.

Я повертываю за угол и едва не вскрикиваю от испуга. Хочу сделать шаг назад, но ноги подкашиваются от внезапной слабости. Что это? По темному переулку движется мне навстречу совершенно необычная в этот поздний час похоронная процессия.

Покойника несут на плечах и почему-то без гроба. Укрытые простыней страшно торчат выставленные вперед ступни. И эта плавно движущаяся процессия, и торчащие ступни, и мгла, и тишина — все это было до того жутко, что на несколько мгновений я оцепенела, Но, немного овладев собою, начала смутно осмысливать неестественность события. Преодолевая все еще не покинувший меня страх, я шагнула навстречу процессии.

В темноте трудно понять, кто движется мне навстречу, но фигуры людей кажутся до странности несолидными. И вдруг мелькает догадка: мальчишки. Мальчишки решили разыграть меня. Чем ближе подхожу, тем больше это подозрение переходит в уверенность, И вот я уже рядом. Беру простыню за угол и сдергиваю ее с «покойника».

Человек лежит все так же неподвижно, вытянувшись, и процессия не замедляет шага. Все молчат. У меня по спине ползет противный холодок. И вдруг кто-то приглушенно хихикнул. Так хихикать может только смешливый Сережа Кочин по прозвищу Штырек.

— Довольно! — рассердившись больше на себя за свой дурацкий страх, чем на мальчишек, кричу я.

«Покойник» зашевелился и спрыгнул на землю. Я узнала Колю Рагозина. Провожающие теперь уже дружно засмеялись, Штырек зазвенел громче всех.

— Воскрес? — строго спросила я Рагозина. — Теперь пойдем со мной.

— Мы тоже пойдем, — закричали мальчишки. — Всех ведите!

Кажется, они не разгадали моего страха. А теперь сами трусят.

— Со мной пойдет Коля Рагозин. А остальные немедленно отправляйтесь спать.

— Идите, — говорит Рагозин, чтобы сохранить видимость власти.

Некоторое время мальчишки еще сопровождают нас, потом рассеиваются. Мы остаемся вдвоем.

— Значит, решил напугать меня? — насмешлива спрашиваю я Моряка. — Сам-то не напугался?

— Меня не так просто напугать, — заносчиво возражает он.

— Меня — тоже.

Мы идем в детскую комнату. Идем и молчим. Я не хочу начинать разговор на улице. И, по правде, не знаю, с чего начать. Я уже сказала ему все добрые слова, какие знала. Опять о том же? Так жить нельзя. Надо учиться. Надо готовить себя к труду. Надо бросить хулиганство и воровство. А он слушает и продолжает свое.

Я открываю замок, включаю свет, неторопливо снимаю плащ, берет, пригладив волосы, иду к столу.

— Садись, Коля, поговорим.

Он сегодня без бушлата, в своих узких брючишках и старом, растянувшемся у ворота свитере.

— Так как же, Коля? Как будешь жить дальше?

— Как придется.

— Всю жизнь как придется?

— А что же? Другие живут.

Знакомая ироническая усмешка трогает его губы. «Как будешь жить дальше?» А он знает? Не знает он, как будет жить, — говорит эта усмешка.

— Тебе шестнадцатый год, пора подумать о будущем. Тебе нравится какая-нибудь рабочая профессия? Столяра, например. Или токаря. Или шофера.

Рагозин несколько растерян. Видимо, он ожидал, что я буду читать ему нотацию за эту глупую выходку. Он сидит, слегка раздвинув колени и положив на них смуглые грязноватые руки с тонкими пальцами и черными краешками давно не стриженных ногтей. И вдруг эти руки оживают в моем воображении, я вижу, как они неслышно ползут вдоль чужого кармана, как, нащупав добычу трепетно замирают, выжидая…

Мой пристальный взгляд смутил Николая. Он поежился и сунул руки в карманы штанов.

— Ты понял, о чем я думала, Коля?

Он быстро взглянул на меня и хотел солгать, я по лицу поняла, что хотел, но вдруг сказал:

— Понял.

Покраснел, опустил глаза. Впервые я увидела, как он покраснел.

— У тебя хорошие руки. Они могут сделать много полезного. И могут сделать тебя счастливым. Счастье приходит в труде, пойми, Коля.

Может, это были не те слова, но он почувствовал мое волнение, мою тревогу за его судьбу. Он сидел все так же, сунув руки в карманы и глядя вниз. Но слушал. Слушал без того внутреннего протеста, с которым прежде отвергал любые мои слова еще до того, как они были произнесены.

— Коля, дай мне слово, что больше никогда не станешь воровать. Дай мне честное слово. Почему ты молчишь?

— Ладно, — отрывисто проговорил Николай.

— Нет, ты дай честное слово, — настойчиво повторила я.

Он смотрел на меня настороженно и пытливо.

— Я жду, Коля.

И он решил уступить.

— Честное слово, не буду.

Кто не знает, что дать честное слово всегда легче, чем его сдержать. В одиночку Коле Рагозину не справиться с самим собой. Надо ему помочь.

На другой день я встретилась с Анной Васильевной и долго убеждала ее не скрывать от меня ни одного проступка Николая, ни большого, ни малого. Она терпеливо выслушала меня.

— Я своему сыну не враг, — вздыхая, говорила Анна Васильевна. — Разве я его этим скверностям учила? На улице понабрался. Сама на работе, парень целые дни один, себе хозяин. Пока в школе был, еще ничего, а как бросил, и вовсе разболтался.

— Не теряйте надежды, Анна Васильевна.

— Хоть бы маленько поправился. Большой ведь уж, скоро на работу пора, а кто такого возьмет? Так и останется болтаться без дела.

— Если вы будете помогать мне…