Дальше мы уже путешествовали верхом за спинами туарегов. Заариф, понятно, пристроился за Ибрагимом, обхватив его руками, как пассажир байкера. Хотя там есть правило — держись за ручку, но, увы, у лошадей ручек нет. Так же сидел и Саид, и бабка, и Сэрв. Мелкого кийну пристроили перед одним из всадников, и он, в отличие от остальных, хотя бы видел дорогу. Проблемы возникли только со мной: во-первых, женщина фертильного возраста. Во-вторых, вся в кровище. Среди всадников возник спор, и пока они там гундели, джинн, вскарабкавшийся мне на плечо в виде гусеницы, сказал:

— Шли их барханами. Скажи, что добежишь первая — быстрее лошади.

Я так и сделала. Тот всадник, что закапризничал первым, отказавшись сажать меня на коня, засмеялся:

— Если так будет, я отдам тебе своего лучшего скакуна!

— На кой-мне твой скакун? Ты ещё корову предложи! — туареги захохотали, а всадник разозлился.

— Тогда чего ты хочешь?

— Мне от тебя ничего не надо. Хотя нет… Поклянись, что пойдёшь со мной к эмиру и станешь поручителем моего слова.

— Мудрёно. Но поскольку тебе всё равно не выиграть — обещаю. А ты, если проиграешь, отдашь мне то, что подарит тебе эмир по своей воле без твоей просьбы.

— А ты тоже затейник. Согласна!

Мы ударили по рукам, и кони берберов, взвихрив песок, умчались вдаль.

— Пора! — джинн обернулся вокруг меня синим смерчем, и понёсся по направлению к Магрибу, причём так, чтобы наш пути не пересекались. Зачем портить сюрприз? Когда взмыленные кони отряда Ибрагима прискакали к городским воротам, я уже подпирала стену и со скучающим видом вычищала кровь из-под ногтей кончиком эмирского кинжала.

— А, вы… я уж и соскучилась.

— Сулейман. ты попал! — туареги начали подшучивать над незадачливым всадником, а Заариф, спешившись, сказал:

— Иди за нами, Сулейман-воин, если ты намерен выполнять своё обещание.

— Намерен, — буркнул тот. Ибрагим на прощание опять вдоволь пообнимался с братом эмира и особенно с Саидом (и опять поплакал, что ли), и увёл свой отряд в пустыню, оставив нам сине-белого Сулеймана в качестве временного трофея.

У дворца эмира нас ждали. Не дали помыться, как в прошлый раз. Не вынесли разносолов — только по кувшину воды. И напористо, как муравьи — гусеницу, потащилив покои Осейлы. Тот как раз готовился вкусить апельсинового шербета, но тут нас буквально впихнули в его кабинет.

После минутного молчания Осейла заорал:

— Заариф! Саид! — и последовала сцена с обниманиями, которые мы уже видели в исполнении туарега. Саиду и в этого раз с выражением чувств повезло больше. Уж не знаю, чего там было больше — нежности или надежды на то, что ум Саида вытащит Магриб из вечной войны с Аграбой. Я бы сказала — пополам.

Эмир, конечно, же потребовал рассказа о наших приключениях, о приключениях Заарифа во время его восьмилетней отлучки и вообще обо всех событиях, которые могли бы как-то развеять скуку Осейлы. Но эмир, правда, поначалу спохватился, что мы грязны и голодны, но только в контексте того, что наша команда может испачкать подушки. Впрочем, чистота подушек быстро перестала занимать ум владетеля Магриба, и он всё-таки выцыганил у нас рассказ.

Говорили мы по очереди часа четыре, пока не устали окончательно. И тут стало понятно, чего хотел эмир: он желал как можно быстрее спровадить нас из Магриба, наградив по заслугам. Собственно, это сказал не он, а эмира, которая всё это время неслышной и недвижимой тенью простояла за решёткой.

— Не будем обманывать наших дорогих гостей. Их присутствие в Магрибе возбуждает умы и приводит к неприятным событиям, вроде тех, что были во дворце ибн Фариди, или это явление магической стрелы, от которой скончался невинный человек… Скончался же? Неважно. Скажите, чего вы хотите за ваши подвиги? Это поможет вам сформулировать мысли…

Эмира самолично подала нам по крохотной пиалке и стояла над душой, пока мы не выпили густо-фиолетовый напиток до дна. Ничего, вроде разбавленного смородинового сиропа. Стоило выпить эту ерунду, чтобы посмотреть, как грациозно и изящно движется эмира в своём богато расшитом золотом багровом бурнусе: то ли богиня смерти, то ли — волшебная фея. У всех присутствовавших мужского пола глаза загорелись опасным огнём. Бабка фыркнула.

— Хочу стать генералом охраны его высочества Заарифа! — первым раскололся Маариф, как, скажем так, не очень интеллектуально развитый индивидуум. Мысли его всегда лежали на поверхности, а желания — выглядывали из глаз и сочились из ушей. Вовсе ни к чему было поить его, — как я поняла с опозданием, — местным вариантом сыворотки правды.

— Хочу оказаться там, где сейчас Орон, и чтобы наши девочки были с нами, — это Сэрв. Странно, а я думала, что он сейчас запоёт свою вечную песнь о цыганской вольнице, конокрадстве и гитаре. Ишь, оказывается сильно его приложила бывшая ханская жена. Присушила намертво вольнолюбивого чёртушку.

— К маме хочу, — прошептал кийну. Оказывается, наш лисёнок в крайнем случае может говорить!

— Отдаю своё желание полянице, — удивила меня Баба Яга. Вот он, шанс! Вернуться домой и при этом сделать хорошее дело.

— Хочу, чтобы вы освободили Путяту из камня этого дворца, и от мучений, связанных со скитаниями по земле среди живых. Пусть упокоится с миром!

— Освободить нетрудно, — заметил эмир Осейла, — я знаю, где вмурована его душа. Но где же мы похороним вашего слугу?

— Он не слуга нам, он — великий воин, — отвветила я. — И вот этот храбрый всадник пустыни готов признать его своим родственником и похоронить, как полагается, в семейной усыпальнице. Да, Соломон, будешь мои поручителем в этом деле? Обещаешь ли исполнить?

Туарег понял, что от него требуется. Постоял с секунду, а потом пробасил:

— Так и есть. Принимаю воина Путяту в свою семью посмертно, да будет он похоронен со славнейшими и храбрейшими воинами моего рода так, будто покинул эту бренную землю только сегодня.

— Не тревожься, о Сулейман, о соблюдении обычаев — по сути, Путята и вправду лишится жизни в тот миг, как я извлеку его из камня. Да вот прямо сейчас! — Осейла хлопнул в ладоши, и мы стали свидетелями удивительного события: пыль со всего зала собралась в одну кучку, а из кучки вырос труп нашего доброго зомби. Эмир мановением руки запретил нам приближаться к нему, и был прав: трансформация не закончилась. Броня на Путяте выправилась и заблестела, на плечах появился красный новый плащ, меч из ржавой железки вернулся в прежнее состояние. Но главное — сам Путята. Щеки его налились и порозовели, глаза стали влажными, голубыми, глубокими. Из-под шлема закурчавились русые волосы, а на подбородке появилась и легла на грудь пышная рыжая борода. Оказалось, Путяте на вид лет двадцать пять, вряд ли больше. Сильные пальцы охватили рукоять меча, глаза распахнулись, радуясь солнцу, могучая грудь вдохнула свежий воздух, напоенный ароматами цветов и фруктов.

— Красота-то какая, Господи! — сочным баритоном сказал Путята, но больше ничего добавить не успел — рухнул замертво.

— Ну вот, — довольно произнёс эмир, — он даже успел уловить последний миг наслаждения жизнью в этом лучшем из миров, созданных Аллахом! Везунчик.

Жалость кольнула мне сердце, но Сулейман-туарег утешающе положил руку на плечо, уже не смущаясь ни кровавой корки, ни моей женственности: не такого желания он ожидал, но как солдат понял каждый оттенок произошедшего — понял и одобрил.

— А ты чего хочешь, дева? — спросил Осейла. — Видывали мы тебя и стариком, и медведем — да-да, магия наша столь всесильна, что любой облик мы пронизываем насквозь, сколько бы ни было их. И птицей Рок довелось тебе побывать… Обманщица во благо, воительница, двоедушная, но не лживая — чего хочешь ты?

И вот в тот момент, когда надо было сказать «в Москву, обратно», сработал проклятый элексир правды.

— Хочу коснуться Десницы Судьбы.

Бабка охнула., но было поздно. Ласково улыбаясь, эмира протянула мне руку, будто здороваясь, и я коснулась прохладного золота, скрытого тончайшей кисеёй. Погодите! Мне бы хоть с друзьями попрощаться, стойте!.. Нет!!!