Кийну явно не хотел обращаться, но Мутабор пробормотал заклинание и сплёл какой-то знак в воздухе: нашего мальчика начало крутить и ломать, и наконец он принял образ белой лисы.

— Дивно! — засиял Карнак, и я на секунду подумала, что кийну ничего не грозит. И зря:

— К моим чёрным сапогам хорошо подойдёт белая высокая шапка! — Карнак достал из воздуха арбалет, и выстрелил, не целясь, в лисёнка. Я знала, что случится дальше и, как мне кажется, знали все: Алтынбек кинулся наперерез стреле — знакомой стреле, красного дерева, с белым оперением гуся, — и она вошла ему в сердце по самые перья. Такой выстрел только в кино предполагает закатывание глаз, долгие прощания с родственниками и вызов адвоката. Это всё чушь: кочевник умер мгновенно. Лисёнок отбежал нам за спины и опять превратился в мальчишку — к отцу подходить он не стал.

— Неудачно как вышло, — посетовал Карнак, распыляя арбалет.

— Так это ты в меня стрелял, гад? — возмутилась я.

— Конечно, — ответил юнец, полируя чёрные ногти, выкрашенные китайским драгоценным лаком. — Я знал, что эмир Осейла пошлёт тебя сюда на поиски своего брата. И это было, поверь, никому не нужно. Я попробовал пристрелить тебя на входе в город, там, где магия не очень сильна, но ты оказалась удачливой. Что ж. Я, пожалуй, превращу тебя в какую-нибудь птицу, и ты будешь сидеть в клетке и петь для меня. В какую птицу ты желаешь превратиться?

— Можно в любую? — спросила я.

— Конечно, — ответил Карнак, не глядя. — Но если ты станешь курицей, я сожру тебя сегодня же.

— Ты обещашь, что в любую?

— Слово колдуна. Впрочем, оставлю за собой право на масть: говорят, белые куры жирнее и вкуснее рыжих!

Колдуны обидно захохотали.

— Хорошо, слово колдуна дано, — сказала я. — Желаю стать птицей Рок!

Воздух вокруг взвихрился. Стены руины начали стремительно сжиматься вокруг меня, и пришлось расширять их клювом и когтями. Если не помните, то я подскажу: в длину крупная птица достигает двенадцати метров, в высоту — четырёх. Я была средних размеров, примерно девять на три, но и того хватило. Колдуны, забыв, что они практически всесильны, разбегались как тараканы в разные стороны. Джинн вылез из бутылки, и теперь показывал мне куда-то вниз и вбок. Сильным ударом клюва я снесла стену, и увидела клетку, в которой сидели два аиста — старых и больных.

— Заариф! Саид! — воскликнул Маариф, и побежал доставать пленников, а Яга, тем временем, добыла Мутабора. Она не теряла времени даром: у злокозненного плешивца были связаны руки и ноги его же собственным тюрбаном, а шаровары спущены до колен, и теперь он точно не мог никуда бежать. Правда, теперь мы были вынуждены смотреть на болтающийся сморщенный зебб колдуна, но никого, кроме меня такие мелочи не смущали. Восток! От вида женской лодыжки закалённые солдаты падают в обморок, а деды без штанов и мальчики для танцев — обычное дело.

Чернокнижники разбегались, как тараканы, и я подумала, что окажу большую услугу обществу, если остановлю эту миграцию: удар клюва, касание когтистой лапы, подсечка крылом — мне удалось закончить жизненный путь почти всех колдунов, сбежало от силы трое. Да Карнак с Мутабором стояли передо мной, ожидая свойе участи.

— Слышь, малец, верни поляницу в обычный вид. Раз уж так опростоволосился, — пихнула Карнака в бок Баба-Яга.

Тот повиновался. Руки мои съёжились, ноги и тело потеряли перья, когти, жёсткую кожу, глаза из округлых и яростных стали обычными человеческими… Только вот количество крови осталось тем же, и в конце трансформации я оказалась покрытой ею с ног до головы. Если вы считаете, что кровь засыхает типа струйками, как в голливудских блокбастерах — дудки: она покрыла меня ровным слоем, впиталась в одежду, моментально заскорузла и завоняла лютой смесью тухлого мяса, печеночного паштета и патоки. Как меня не стошнило — ума не приложу.

В это время джинн доставил двух птичек на последнем издыхании. Кажется, Мутабор пытал их: у одного аиста недоставало глаза и части клюва — из дыры беспомощно высовывался тонкий длинный язык. У второго были переломаны и заново сращены крылья и ноги, но так плохо, что птица напоминала полигональную фигуру.

— От же ж и сволочь ты, — сказала Яга Мутабору, и что-то там такое добавила, что у мерзавца в паху затлела седая шерсть. Ой, как он заорал и запрыгал, пытаясь унять резкую боль!

— Прекратить! — ткнула я в сторону бабки пальцем. — Пленных мы не пытаем, даже такую мразь!

И уже Мутабору, скорчившемуся на полу и воющему не хуже шакала:

— Расколдуй их…

— Так это же просто птицы. Своенравные, старые, никчёмные птицы, — попытался отовраться колдун.

— Мне велеть уважаемой Лилит-Матери-Людоедов, а по-вашему — Лейлах Уммана-гуля, продолжать поджаривать тебя? — спросила я. Честно, ярость внутри меня достигла уже такого градуса, что превратилась в холодный свинцовый кирпич.

— Не-не-не, — закивал Мутабор, — сейчас всё сделаю! Только руки развяжите!

Под пристальным наблюдением джинна, колдун натянул штаны, размял пальцы, возложил их на головы аистов — от чего они задрожали — и воскликнул:

— Му-та-бор!

В ту же секунду на месте птиц образовались два песчаных вихря. Они крутились и крутились, и в разрывы песка видно было то чёрно-белое перо, то длинная нога, то кусок дорогой парчи, то яркий человеческий глаз на измученном лице. Наконец всё кончилось: перед нами стояли два человека — не постаревший ни на день юноша с криво сросшимися руками и ногами, худой до такой степени, что сквозь кожу щёк видны были зубы, и мужчина лет тридцати с выбитым глазом и отрезанными губами, сквозь которые виднелся язык — зубы тоже если и остались, то коренный. Мы с ужасом смотрели на искалеченных людей, и юноша — видимо, Заариф, сказал:

— Саид защищал меня, и они мучили и пытали его чаще, за его беспримерную храбрость…

Мы были расстроены — так жаль было этих двух. Кажется, даже джинн пустил слезу, а Сэрв, даром, что цыган, или наоборот — по романтическому складу характера, — плакал навзрыд.

— Есть одна травка… — сказала Яга и полезла уже было в сумку, но её остановил джинн.

— Подожди, уважаемая. Жизненную силу этих людей долгое время выкачивали колдуны — вот это вот, например, Мутабор и Карнак. Справедливо будет, чтобы они отдали её обратно…

Никогда не видели, как перекачивают кровь от одного человека — другому? Примерно так же происходит это, оказывается, и с энергией жизни. В воздухе замерцали несколько… как назвать?.. чего-то, врое прозрачных трубок: золотистые вели от колдунов к пленникам — это было ох здоровье, силы, молодость, счастье. В обратную сторону шли серо-перламутровые трубки, впившиеся Мутабору и Карнаку в основание черепов: это были боль, страдания, страх, отчаяние. За считанные минуты злые волшебники получили всю ту дозу горя, которую они по стакану отмеряли Заарифу и Саиду.

— Перестаньте… — на Карнака было больно смотреть. Полчаса назад он хвастался своими сапогами из человеческой кожи, а сейчас корчился в муках, ощущая, к ак ломаются кости, как они срастаются, и ломаются заново. Мутабор сплёвывал вылетающие по одному зубы, а губы, превратившиеся в ошмётки гнилой плоти, отпадали и шлёпались на песок. Жуткое было зрелище. К счастью, джинн закончил быстро.

Не смотря на съёжившихся на песке колдунов, я подошла к Заарифу и Саиду: они опять были здоровы, и опять были людьми.

— Вам привет от госпожи Щеголихи! — сказала я. — И от эмира Осейлы, благодаря которому мы здесь.

— Славься мой великодушный брат, и ьы, дева-воительница! — приложил руку ко лбу и сердцу Заариф. — И ты, великий воин. И ты, мать гулей. И ты, благородный джинн, и ты, юноша с быстрыми глазами, и… Погодите, а это кто?

В углу зала, у самого очага, лежал несчастный Алтынбек. Положив его голову на колени, кийну тихо раскачивался и подвывал — без голоса, просто так, внутри себя.

— Можешь его воскресить? — спросила я джинна. Мне казалось, что вся мультяшная чепуха про то, что нельзя желать больше желаний, воскрешения мёртвых и приворота — чепуха. Но джинн отрицательно покачал головой: