Вот уже в руки берут трое оставшихся. Слишком медленно…

Акула, нацепивший на лицо испуганную гримасу наполненной чудовищным страхом и опасением за свою жизнь, теряет его, падая неопознанным телом на спину. Следом за ним я уже за неимением сил, ловлю в прицел Шенгеля.

Но нет, он успевает закрыться автоматом, которого в прямом смысле раздвоило пополам. Небольшой взрыв задел до этого вставленный магазин, заставив сдетонировать половину патронов, что только усилили яркую вспышку.

Я рефлекторно закрыл лицо руками падая на спину.

В глазах на мгновение двоилось яркими бликами, отдающиеся в центре зрения. Мне пришлось копнуть в низину и собрать все имеющиеся силы дабы встать, одновременно ловя в прицел сердце лежащего Шенгеля, орущего и держащего своё лицо руками, откуда реками лилась ярко-алая кровь.

Два выстрела и один контрольный, и он перестаёт издавать хоть какие-либо признаки жизни, всё так же держа лицо окровавленными перчатками.

Остался только Удод, сидящий на земле. Тяжело дышащий с неестественным похрапыванием, он держал правой рукой свою грудь, на которой была надета израненная куртка, а левой поддерживал своё тело, дабы не завалиться на спину.

Выстрел в его правый ботинок, и он заорал благим матом на весь лес, что уже устал от всего человеческого. Конечно, этого можно было не делать, но я уже достаточно допустил подобных моментов, когда враг на последнем издыхании берёт в руки оружие.

Я присел перед ним на одно колено.

— Пулемётчики… остались на привале? — хрипло спросил я, не до конца понимая, что вот-вот окочурюсь.

Он, едва сдерживая слёзы, смерил меня скорее обессиленным и недовольным, нежели ненавидящим взглядом.

— Не скажешь?.. Я ведь могу тебе все конечности… разорвать, ты ведь в курсе?

Шенгель продолжил смотреть на меня, но уже более слабо, еле кивнув.

— Так вот… Пулемётчики-то… остались?

Он ничего не ответил, на что я встал и немного отошёл. Достал магазин, положил в кармашек, достал новую и вставил до щелчка. В патроннике и так был патрон, так что мне не понадобилось либо передёргивать затвор, либо закрывать его, как если бы он встал на затворную задержку, не закинув я ещё один патрон в магазин.

Выстрел, и от его ноги остаётся лишь кровавая культя.

— Ты сам этого… захотел, Удод, — сказал я, когда он вновь разнёс свой крик на всю поляну. — Я тебе английским, блять, языком сказал, что… если ты не ответишь, то я нахуй взорву твои конечности… Или я что-то не так вспомнил, а?.. — с омерзением глянул я на него.

Он кивнул, на что я вновь выстрелил, но уже в руку, что упиралась в землю.

Кровь хлестала из трёх его конечностей, вскоре он уже был бледен как древний вампир из каких-то сказок и небылиц прошлого.

— Я даю тебе… последний шанс… сказать мне, — присел я над этим ублюдком. — Где. Сейчас. Пулемётчики.

— Я… — до ужаса тяжёлый кашель. — Не скажу… тебе, тварь…

Звук хода тяжёлого затвора, перекрывшийся выходящими газами и разрывной пулей, было единственным, что я в тот момент запомнил.

Обессиленный, я наконец понял, с чего такое резкое желание уснуть и не просыпаться. Три попадания в бронежилет, где две всё-таки достали до цели, и сейчас из груди и живота, хлещут водопады крови. Продырявленная нога, которая таким же ручейком, только слабеньким, стекает небезызвестное вещество. И только бронепластины хоть как-то заглушили попадание.

Упав на колени, я что есть сил поднял пистолет и направил его дулом в лоб.

Кишка тонка…

Забросив это гиблое дело, я просто бросил его в сторону с характерным звуком об грязь.

Никаких слышимых упоминаний всего того, что произошло буквально две минуты назад, — моё любимое исчисление времени требует сил, которых у меня совсем не осталось. Лишь пять трупов в разной степени целостности. Четыре автомата, один из которых располовинен. Едкий запах говна и мочи, вместе с привычным крови и пота, с ещё не наступившим сладостным.

— Ох… пизда мне… — еле слышно пробормотал я.

И слегка потрогав правую грудь, посмотрел на руку, которая вся была измазана в порохе и крови, словно она с рождения тёмно-ярко-красная.

— Ахахахаххахахахахахах… — сделал я вдох. — АХАХАХАХХАХХАХАХАХАХАХАХАХАХАХХАХАХАХАХАХААХАХАХАХАХАХАХАХАХАХХАХАХАХААХАХАХАХАХАХАХАХАХ…

Рассмеялся я не своим голосом под аккомпанемент возвратившихся кузнечиков со сверчками.

Через примерно три минуты я истёк кровью.

Это было худшее, что случалось со мной в этой жизни.

Моё второе отделение поддержки. Все хорошо знакомые ребята с разными характерами, что до этого службу зрели лишь в роли призывников, потратив каждый по два года своих жизней. И вот, я вернулся туда, куда я в принципе ни в коем образе не мог попасть. Вспоминаю, делаю всё как было в прошлый раз, но к своей тупости забывая о немаловажном, что могло заметить отделение — моё изменившиеся поведение. И, казалось бы, прошло всего от силы три года, но этого хватило дабы стать более… предсказуемым? Я не желаю говорить о себе, то есть, описывать себя, так как на это есть куда более важные скрываемые причины, речь о которых я даже вспоминать не хочу, но…

Насколько сильно я изменился?..

Этот вопрос не давал мне покоя ровно час, тринадцать минут и тридцать пять секунд. К своему огорчению, я не умер, а лишь появился в одном из своих воспоминаний, где первой мыслью было взять одну из винтовок, которая была закреплена рядом, и выстрелить в голову этому ублюдку, даже несмотря на то, что он за рулём.

Ясная ослепляющая погода, где жёлтая звезда стоит в примерно пятнадцати градусов от зенита. Лёгкий жаркий ветерок, появляющийся скорее так, забавы ради. Ярко-зелёная растительность в виде смешанного нескончаемого леса, травы с полынью и часто встречающимися разноцветными скоплениями цветов. Мы проезжали аграрные населённые пункты малой заселённости, где отовсюду на полях трудились низкооплачиваемые рабочие.

— Отец, подай зеркало-раскладушку.

Тот, глянув на меня через салонное зеркало, ловким движением руки открыл бардачок, откуда достал небольшую прямоугольно плоскую вещь и положил её в мою вытянутую руку. Одним движением раскрыв зеркало, я внимательно осмотрел симметрию лица, брови, нос, уши, губы, рот, глаза, подбородок и причёску.

Да, я действительно в прошлом.

Шестнадцать лет: лицо поменьше, нос более приятный на ощупь, губы сухие, зубы все целые и нетронутые, уши более мягкие, брови поменьше. Только подбородок, глаза и причёска остались теми же. Даже растительности на лице нет, видать побрился.

Сейчас я пребываю во внедорожном автомобиле использующий бензин как топливо, где отец взял под управление всю машину, и где на заднем сидении справа от меня закреплены несколько разных по конструкции винтовок на спинке переднего.

— Куда мы едем? — спросил я, глядя за окном на пасущихся коров.

— Ты ведь уже спрашивал, — заметил он.

— Так, куда всё же едем, отец?

Тот вздохнул, всем отношением говоря: «Как же ты меня заебал…»

— Увидишь, Майк… Мы даже не выехали за пределы урбанизации, а ты уже начинаешь меня изводить, — отмахнулся он, переставляя на следующую передачу. И это ты называешь урбанизацией? — Давай лучше о другом. Как тебе эта планета?

— Мы сейчас на экваторе?

— В его центре, — кивнул он.

— Ну… — я сильнее пригляделся на пастуха в рабочей одежде, что стоял и взглядом провожал нас. — своеобразно. — нехотя признался я. — Только понять не могу, почему именно этот колодец?

— Колодец? — странно посмотрел на меня отец через зеркало. — Так ты называешь населяемые планеты?

— Да.

— Интересно… — пробормотал он, почесав свою щетину. — Касательно твоего вопроса. Здесь не так много людей и строений, так как пока не начали истреблять животных или ещё что. Так что я вместе с Янником решили, что это место лучше всего подойдёт для охоты.

— Зачем мне охота?

— Так это же весело, нет? — рассмеялся он. — Лежишь, выжидаешь. Находишь отличную жертву, потом полчаса целишься, а после стреляешь и радуешься. Как не радость? — глянул он на меня ожидая реакции. Не получив её, продолжил. — В жизни важно радоваться мелочам. Вот для меня это важно. Как думаешь, почему? А потому что эта работа, работа, работа… Всю жизнь можно провести за ней, так и не насладившись своим временем, которым тебя наградили твои родители. Допустим, твоя мама… до того, как ты был рождён, искренне надеялась, что ты вырастишь счастливым законопослушным гражданином. Ну а я всё время твердил ей: Он — будущий глава компании, ему нет места для каких-то плебейских хотелок!