Он держал серый большой фонарь, напоминающий мне подобные, что использовали шахтёры в этой колонии. Я бы даже назвал их не просто шахтёрами, а рабами-шахтёрами, ведь, по сути, они работают не по своей воле. Но именно они выбрали это между тюрьмой и колонией, так что всё по собственному желанию.

Через некоторое время мы зашли в тупик, точнее ко входным воротам. Они гораздо больше тех, что стояли в хранилище, да и сам туннель неожиданно стал просторнее.

— Вот и конец… — выдохнул отец. — Скидывайте пленников на пол. Майк, возьми фонарь. — протянул он. — Будешь светить по направлению моей руки.

— Принял, — взял я его.

Следующие пару минут отец то и делал, что проверял крепления у ворот.

Находясь рядом с выходом, не стояло ощущения что за ними находятся безграничные заснеженные поля, давящие на тебя своим морозом и простором.

— Чёрт… Майк, свети лучше…

— Я и так…

— Да лучше свети! Лучше!

«Мне не было стыдно» — это единственное как я могу описать свои чувства в тот момент, однако отец не давал конкретных инструкций, так что мне пришлось…

— Да чёрт возьми… — я выключил фонарь дабы несколько раз взболтнуть его. — Что тебе там не нравится? Я ведь всё прекрасно свечу. — фонарь вновь осветил крепления.

Отец промолчал, либо и вовсе сглотнул. Бывает.

— Вы там можете побыстрее? — вставил своё Блассен. — А… и мы, кажется, забыли одеть пленников. На них пуховиков нет.

— Плохо… — только и вымолвил я, пытаясь лучше выполнять единственную задачу.

Я не знаю для чего он всё время проверяет эти крепления, когда мы выходим из колонии. Мы ведь… даже не используем ворота, а лишь выходим через те двери, что сварены в воротах, и к которым даже прилегает лестница. Но каждый раз, когда я пытаюсь намекнуть на них, на то, что его действия не имеют логики, то он начинает настаивать и даже сопротивляться любому моему действию, что я осуществляю для прекращения его… страданий? Да, именно страданий.

Трудное сейчас время…

Я вышел первым.

Едва немного отворил дверь, как на меня мгновенно накинулся целый залп убийственного порыва, что я даже бы не удержался на ногах, если бы отец вовремя не схватил меня за плечо. И когда это случилось, дверь здесь же со скрежетом захлопнулась, одарив всех нас безудержным молотом по перепонкам.

Временно потеряв ориентацию, да и ещё со звоном в ушах, я подал команду Блассену. Тот, держась за голову руками, сразу прислонился к серой прочной двери.

— На счёт два!.. — рявкнул я. — И раз! — мы одновременно отслонились от двери. — И два! — со всей силы мы синхронно врезались в дверь, только с одним отличием: я дёрнул ручку.

Дверь, не выдержав, поддалась, и немного пройдясь под инерцией мы успешно пропустили остальных, не забыв прихватить и пленников.

Я попросил отца взять девушку, дабы слегка отдохнуть. Он согласился, не выражая обратного.

Группа медленно спускалась по сетчатой лестнице. Интересно то, что на ней очень сложно заскользить и упасть. Жёсткие, но тонкие прутья, переплетённые меж собой и сделанные из нержавеющей стали. На них было сложно, как я уже сказал, поскользнуться. Они заставляли меня сомневаться в собственном здравомыслии. Вдруг это никакая не нержавеющая сталь, а лишь сплав титапластали или же титастали? Или же это простой алюминий?

Нет. Я просто напутываю себя. Требуется пересмотреть своё отношение к чему-либо и к кому-либо. Однако это всё позже, когда-нибудь. Сейчас мне требуется сделать лишь пару вещей, прежде чем спуститься на землю.

Они уже спустились, и я заметил, как на меня смотрит отец.

— Майк, ты там быстро?

Я кивнул ему, после чего оставаясь на том же месте взял бинокли из рюкзака. Слегка отрегулировав их, я вгляделся в видимый горизонт.

Вдали располагались высокие горы на десять-пятнадцать градусов. Истинная их высота оставалась для меня загадкой, как и в общем-то вся их протяжённость.

Я убрал бинокли от глаз, достав компас из кармана пуховика, и внимательно пригляделся к стрелкам.

Туннель был повёрнут ровно на запад. Конечно, я знал это и до этого, но убедиться в крайний раз никогда не помешает. Именно поэтому я сейчас положил обратно компас и вновь приставил бинокли к глазам.

Когда я только учился ими пользоваться, а это было примерно в четырнадцатилетнем возрасте, бинокли доставляли мне серьёзные проблемы. Как только я начинал их использовать, неважно, днём это или ночью, эффект был одним и тем же — сильная боль в глазах, что они начинали краснеть и плакать, а также добивало меня головокружение с тошнотой. Всему причиной моё тогдашнее времяпрепровождение за экранами, даже если это и были новейшие модели последних лет, — меня ничто не могло уберечь от этих, так скажем, гнусных проблем. Зрение, я к счастью или к сожалению, не посадил. Несмотря на это, отец был противоположного мнения. Он запрещал мне прогуливаться, даже во двор не пускал, чему я, конечно, не был рад.

Но к счастью, у меня был телохранитель по имени Эрл. На данный момент его возраст составляет порядка тридцати трёх или тридцати пяти лет, не помню точно.

Во время моего «кризиса», он всегда старался меня успокоить простым, но душевным разговором. Хоть поблажки не спускал с рук, но зато научился находить со мной общий язык. Для меня тогда он казался чуть ли не отцом, ведь настоящий всё время работал и скидывал моё воспитание на персонал, и лишь собственная охрана могла без каких-либо постоянных «мне нужно отойти», или «всего доброго, юный Отто», подойти и поговорить со мной.

Я рад, что у меня вообще есть те люди, которым я так или иначе могу доверять. Жаль, что они только на моей родной планете, в сотни световых годах отсюда.

Но что я отлично понял, так это что нельзя напрочь привязываться к людям.

Недолго думая, я спустился, и мы обычным ходом двинулись в сторону северо-запада.

До колымаги было переться примерно одну милю, это сопоставимо примерно сорока пяти минутам, если конечно отсутствует встречный ветер или сугробов мало, тут пятьдесят на пятьдесят. Но как я посмотрю, дорога займёт час, не меньше, всё из-за чёртового ветра со своими не лучшими порывами.

Пленников пришлось закутать в спальные мешки Марка и Блассена, дабы они не умерли от гипотермии. Что-что, а терять мне их очень не хочется.

Переходя к самому делу, не могу не заметить, что отец странно себя ведёт. Он всегда такой, но чтоб быть чересчур раздражительным и грубым… Вон, дрожит как, аж косится на всё, что смотрит. Думаю, он даже готов свернуть мне шею, если упомяну, где я спрятал его любимый коньяк пять лет назад.

Жуть.

В общих чертах путь предвещает нечто интересное, но в каком именно ключе это «интересное» к нам прилетит, зависит только от нас.

Дорога, как я и предполагал, заняла у нас час. С помощью метки на навигаторе, я определил, где именно закопан вездеход, и уже вооружившись штыковыми лопатами, мы принялись расчищать к нему доступ. Всё это время отец просто сидел на рюкзаке. Не знаю о чём он думал, но мне было слегка некомфортно находиться под его наблюдением.

Уткнувшись лопатой в нечто твёрдое, я предупредил о том, что наткнулся на крышу, и мы продолжили копать, но чуть медленнее.

Наконец, когда большая часть снега была сметена, мы вчетвером не без труда сняли белый камуфляжный чехол, который мы когда-то нашли под салоном колымаги.

— Быстрее! Пока новый снег не наметался! — рявкнул я из окна, когда усилился ветер.

Продолжая орудовать лопатами, мои товарищи убирали снег, что мешал мне двинуться с места. И когда Блассен подал мне команду, я переставил передачу и слегка нажал на газ. Результатом был рёв двигателя и заметавшийся во все стороны снег. Когда я выждал идеальный момент, я увеличил передачу и полностью зажал педаль газа. В тот момент обороты были слишком высоки, как и сам спидометр, который превышал ограничение в девяноста километров.