Так что…

— Долго объяснять, — честно признался я, глядя в никуда. — Я не могу. И если даже попытаюсь, то сам помешаю себе, а потом и убиваться продолжу. Так что нахрен все эти вопросы про мирскую жизнь. Лучше скажи, какое название у страны, в пределах которой мы находимся?

— Всеобщая Республика Объединённых Наций, — горделиво выпятила она грудь, едва сверкая своими глазами.

…

… …

… … …

… … … …

… … … … …

— Что… случилось?.. — осторожно спросила она, зрея, как с моего рта стекла струйка слюны.

— И ты… — я вздохнул. — называешь Объединённую Федерацию — смешной?

— Да, Михаил, — и хихикнула в кулачок, словно невинная дева.

— О, бля, забей, — отмахнулся я, попытавшись махнуть загипсованной рукой, но тщетно. — Даже пояснять не стану.

Что за уебанское название…

Почему не «Объединённые Нации», или же не «Объединённая Республика», а именно это? Что за имбецил составил это?

— Лучше скажи, Уонка, как далеко мы находимся от столичной планеты?

— Примерно в десяти тысячах системах, — ответила она, спустя пятнадцать секунд.

Не так уж и далеко.

— Теперь скажи, сколько стоит самый быстрый и дешёвый путь до неё?

Вот тут она прямо-таки задумалась да сразу поумнела на пятьдесят так неизвестных пунктов. Съела ещё десять печенья легонько смачивая их в чай, который успела заварить ещё раза два. И наконец, когда вся наша скромная чайная провизия в лице жалких обрыганых пакетиков закончилась, ответила:

— Тысяч двадцать, минимум, — спокойно сказала она, глядя на меня.

— Средняя заработная плата?

— В зависимости от планеты: её удалённости, ландшафта, популярности и направления, — словно под диктовку зачитывает, серьёзно.

— На этой?

— Месяца… за четыре накопишь. При этом придётся экономить по-чёрному, — пожала она плечами. — У меня дома остались сбережения, которые я накапливала за всю службу в картеле.

— Сколько? — не моргнув и глазом спросил я.

— Тысяч… — она по-быстрому зевнула, прикрыв рот рукой. — сто пятьдесят, наверное.

— А, ясно, — я опустил голову на твёрдую подушку и закрыл глаза. — Ты пока там сушись, прихорашивайся, как это любят делать приятные девушки, а я спать.

— П-приятные? — я прямо почувствовал её неопределённость в сказанном мною. — Как скажешь, Михаил, — послышался скрежет ножек металлического стула об паркет.

Послышались странные всхлипы, на которые Уонке было в первое время плевать, ведь… сейчас же её время отдыха, правильно?

Сейчас она проговаривала эти слова как мантру, старясь не думать о том, насколько сильно она устала. К тому же, как не остаться равнодушной к тому, что ей приходится делать?

И сейчас, когда она с переполненным чувством выполненного долга, удовлетворённая, и в какой-то степени счастливая от того, что нашла наконец удобную позу, при которой ей не требовалось всё время ощущать то прохладу, то жару, что обволакивали её открытые участки тела, как, например, пятки или кисти, и что наконец-то от неё не требуется вновь прикладываться к обязанностям сиделки.

Но этим, безмерно приятным чувствам, было не суждено продлиться вечность.

Вскоре всхлипы участились и стали более жуткими. Стояло такое чувство, словно тот, кто это делает, вкладывает все имеющиеся силы в данное действие.

Он не переставал, ровно до того момента, как их затмил чудовищно напуганный вскрик, который заставил девушку в мгновение ока подпрыгнуть на ноги и встать в стойку:

— ААААА-АААААААААААААА-ААААААААААА-ААААААААААААААААААА!!!!!!!!!

Казалось, что этого человека режут, ломают суставы, тянут за все четыре конечности, впиваются в глаза, рвут уши и вырезают ногти одновременно.

Это был чудовищный вскрик, который не оставил бы ни единого равнодушного, даже некоторых Тяжёлых Рысей, что остались в какой-то степени человечными.

Уонка не была полна решимости нападать первой, как и защищаться от неизвестного. Даже сквозь те остатки глубокого сна она продолжала всматриваться, и…

Это оказался Михаил.

Уонка подошла к единственному в номере столу, где на краю лежало её средство связи. Взяв его в руки, она включила фонарик и поставила его так, чтобы он светил прямо в потолок. Неуверенность во включении нормального источника света взяла над ней вверх, что заставило сделать подобное неэффективное действие.

И нет, он живой и даже целый, если не обращать должного внимания на сломанные кости, что сейчас почти зажили, и страшные шрамы, которые вырисовывали на его теле странный наподобие рисунок тлеющего заражённого дерева.

Осторожно идя к своему фактическому хозяину, она на мгновение остановилась, когда его взгляд буквально впился ей в глаза, будто совершая попытку вторгнуться в душу.

Ей было неуютно, ей хотелось плакать, бежать в попытке уйти от него. Но найдя в себе глухо отзывающаяся волю не останавливаться на месте и идти вперёд, она вернулась к столу, под которым взяла в руки стул и подойдя к лежащему, поставила его со звонким ударом стали об пол, и села, сложив дрожащие руки вместе.

Тяжело дышащий, весь пропитанный холодным потом, неестественно сильно дрожащий, до ужаса пугающий и по-своему уставший от жизни парень. Перед ней он предстал изначально как очень потенциальная угроза, но сейчас, видя его в слегка другом направлении, несмотря на его до жути неприятный взгляд, он выглядел максимально беспомощным.

— Ч-что произошло, Михаил? — спокойной интонацией задала она вполне безобидный вопрос, на что тот только попытался потянуться правой рукой к части бедра, куда он чаще всего крепил кобуру. — З-зачем ты?.. — Уонка восприняла это по-другому, взметнувшись на кожаном сидении и незаметно покраснев, чего не было видно из-за тени, что падала не её лицо.

Не добравшись до желаемого, Михаил испустил протяжный тяжёлый выдох, от которого девушка вся сжалась, и закрыл глаза, почесав переносицу.

— Где я, Уонка? — хрипло спросил парень.

— В отеле имени Даленского, — сипло ответила Уонка, стараясь всеми силами держать себя в невидимых руках.

— Ой, бля-я-ять… — Михаил посмотрел за Уонкой, где поодаль от кровати лежала спортивная сумка. — Будь добра, достань пистолет.

Без лишних промедлений она протянула его в вытянутую загипсованную руку, но тот слегка отмахнулся, аргументировав это:

— Возьми его в свою руку, — Уонка не сопротивляясь вложила рукоять в руку. — и направь его дулом в моё сердце.

— Что?! — казалось, что девушка искренне не понимала его слов.

— Это приказ, Уонка.

Скрючивающаяся от боли, сожалений и сопротивления, она выполнила приказ.

— Отлично, — Михаил криво улыбнулся, в его глазах начали скапливаться едва заметные человеческому глазу слёзы. — теперь убери его с предохранителя. — раздался глухой щелчок. — проверь патронник. — оттянутый затвор и еле заметный стальной капсюль с наконечником. — и прицелься к моему лбу.

Уонка не понимала его. Она не была готова делать столь противоположное её мыслям, которые в одночасье перевернулись с ног на голову. До этого настоятельно твердя, что она обязана при первой же возможности свернуть ему шею, но сейчас, по прошествии недели, при которой она всячески ухаживала за ним, вспоминаю те далёкие и не без того приятные деньки, как и с грустной горечью, как и с тёплыми чувствами, что отгоняли тьму в её сердце.

Она не любила его, нет, просто прониклась уважением и… привыкла.

А сейчас она просто теряет единственного человека, который мог напомнить её забываемое далёкое прошлое. Неприятное и тёплое по-своему, но которое ни в какое сравнение не идёт с тем, что случилось недавно, до того, как её поставили в рабы.

— Рад был знакомству, Уонка, — более горько улыбнулся Михаил, всё так же глядя ей в глаза, что к этому моменту наполнились скопившимися слезами. — но у каждой истории есть конец, пусть и сложно назвать его таким... — с этими словами парень дал небольшую трещину, неровно продышав, чтобы не расплакаться. — Спусти курок, это приказ, Уонка.