Стоит ли спрашивать? Хотя… что я задаюсь вопросом, всё равно я уже если и не умер, то нахожусь в бесконечном сне, пока с сотрясённым мозгом, или ещё что хуже, с двинутым сознанием лежу где-нибудь в бесконечной коме.

Так что для меня выбор очевиден.

— Отец, — выдохнул я. — Сколько мне сейчас лет?

— Семнадцать вроде… — протянул он, глядя куда-то в сторону. — А что?

— А тебе?

— Сорок один… — неуверенно ответил отец. — Зачем тебе…

— Мне двадцать пять, отец.

Тот удивлённо приоткрыл рот выпучив глаза, но через четыре секунды сверил меня изучающим взглядом через салонное зеркало, оставив от былой игривости и тупых речей лишь жалкое упоминание.

— Зная тебя, не скажу, чтобы ты врал, — спокойным и низким голосом начал отец. — Ты уже дал пару намёков на своё утверждение, но этого не совсем хватает. Чем ещё докажешь, сын мой? — мы выехали на грунтовую дорогу, которая ввиду отличной подвески и шин мало ощущалась.

— Мне недавно исполнилось двадцать пять, где ты на моей первой Четверти признался мне наедине, что убил мою маму, находясь в алкогольном опьянении. В восемнадцать лет я по твоему указу поступил в Юридический Шовехерский Университет, где отучился всего два года, после которых я решил бежать в никуда. Спустя месяц после этого меня находит федеральная гвардия, опознав во мне сына одноимённой оружейной компании, — устало выдохнул я. Неприятно рыться в прошлом.

Сделав небольшую паузу, дабы потом безостановочно продолжить свою речь, я продолжил:

— После долгой беседы со мной ты заставляешь меня пройти летний призыв, где я прослужу два года, после которых ты меня уже заставишь подписать военный контракт так же на два стандартных года. После окончания контракта, летом семьсот семидесятого года мы полетим на Арктическую планету вместе с дядей Янником, в колонию ФОТЛА, где мы будем вплоть до конца октября, после чего я в силу своих своего нелучшего положения буду вынужден отправиться обратно домой, где мне сделают операцию по установке протеза правой трапециевидной мышцы. Двадцать восьмого декабря того же года, когда вы будете праздновать, ты попросишь меня отойти с тобой, когда дядя и тётя будут отвлечены разговорами меж собой. Отойдя в южный холл, ты мне расскажешь правду о маме, после которой я тебя изобью чуть ли не до смерти. Потом приходит дядя, которому достаётся так же, как и тебе, после чего я в непонятном настроении и с поникшим настроем двинусь себе на судно, на котором улечу обратно на планету, где до сих пор ведутся шахтёрские работы, и приземлюсь в одном из вертикальных входов. И войдя внутрь — умру.

Тишина.

— Я тебя ни в чём уже не виню, смысла не вижу. Перегорев во всём, я уже просто не вижу смысла находиться в этой Вселенной, и твоё присутствие тому подтверждение, — нахмурился я. — Но запомни отец, что бы ни произошло, я всё равно буду, как и очень зол на тебя, так и безмерно уважать. — и видя, как он приоткрыл рот, дабы что-то добавить, я закрываю глаза и протягиваю открытой ладонью вперёд. — Я примерно представляю, что ты хочешь сказать… как и не хочу слышать этого. Твои извинения мне ни в коем случае не нужны, как и твои оправдания в том, что ты, как я уже понял, не сделал за то время, пока находишься в этом временном отрезке.

Казалось, что вот, наконец я смогу сказать это!.. Но внутри пусто никак не отзывается... Странное ощущение, которое невозможно описать. Я никогда не хотел этого говорить, но сейчас я считаю, что поступлю правильно, если сделаю это.

— Я хочу сказать тебе спасибо, что ты у меня есть, — сделал я намёк на поклон. Чёртов ремень…

Он в ответ непонимающе мотал головой, однако вовремя взял себя и предварительно сбавив на нет скорость, остановился на обочине. Поставил на ручник, расстегнул ремень и вышел из машины. В это время я еле успеваю убрать ремень, как он открывает дверь и просто обнимает меня, где в ответ моё тело хрустнуло в разных частях.

— Я… — что я уже хотел сказать — забыл.

И таким образом, утонув в отцовских крепких объятиях, — где я всё равно буду выигрывать по силе, — где он расплакался от чего-то, всё вновь темнеет и чернеет. Подо мной пропадает чувство комфортного сидения. Лёгкий едва ощутимый ветерок сходит на нет, как и ужасно душная и жаркая температура, которая ворвалась внутрь салона, как только была распахнута первая дверь.

Теперь я вновь в пустоте, где моё сидящее положении ничего не удерживало.

— Ай… — упал я в буквальном смысле в плотную пустоту.

— Всё хорошо, парень, — я почувствовал, как по моей спине кто-то два раза хлопнул. — Ты сделал всё что мог.

— Что именно? — не своим голосом спросил я, не чувствуя своего тела и обернувшись назад. Никого…

Голос стушевался. Проходит минута, прежде чем его тембр вновь раздаётся в пустоте, где нет и намёка на эхо.

— Абсолютно всё.

— И… что ты хочешь от меня?

— Чтоб ты шёл дальше.

— Куда?

— Дальше.

Пиздец, странное настроение как рукой сняло.

— Куда именно? — нахмурился я.

— Куда повелит твоя судьба, — радостно пропел голос.

— Какая нахуй судьба? — попытался я встать с бетонного покрытия, однако меня придавили обратно. — Что за хуйню ты несёшь?

— Не все мы обязаны упиваться страстью смерти. Но ты — отдельный разговор.

— Конкретнее можно?

— Твоё будущее предрешено. Ты будешь страдать до скончания своего времени.

— Еба-а-ать… — наигранно протянул я. — Так ты ещё и гадалка! Что ж ты сразу-то не сказал? — проголосил я раздражённо.

— Тебе предстоит…

— Статья тринадцать тире пятнадцать уголовного кодекса ОФ — локальное гадание, наказание — публичная порка. Статья тринадцать точка семь того же кодекса — упоминание грязного толкования, наказание — закрытый расстрел.

— …пройти весь путь, от начала до конца, — закончил голос.

— Так, — сделал я очередную попытку встать. — Хватит с меня этого цирка умалишённого. — но тщетно.

Голос затих и взамен его раздражающей речи встала абсолютная тишина. Идеально ровное пустотное покрытие было единственным, что я ощущал под собой. И ещё эта тьма, причиной которой, оказывается, являлась глазная повязка. Потянув руки к лицу, я уже было немного сдвинул ткань, как вдруг в мои руки вцепились титановые руки. Я не шучу, они прямо сдавили обе кости, не давая даже сжать примитивный кулак.

— Сука, если ты сейчас же не…

— А то что? Ударишь меня? — усмехнулся голос. — Хотел бы я посмотреть на это... Но сейчас мы не об этом. — он прокашлялся. — Видишь ли, сейчас ты на грани отчаяния. Стоит только на тебя слегка надавить… — руки сильнее сжали мои запястья. — как тебе становится безразлично окружение.

— О, ты значится у нас психологом ещё заделался… — выдохнул я. — Может, хотя бы проконсультируешь врага-монарха? Чего ж свои дипломы не отрабатывать, верно?

— Ты про императора, — сказал он, причём без вопроса. — Ну скажем так, до него далеко.

— Насколько?

— Аха-ха… Так я тебе не скажу, — недобро засмеялся голос. — Ориентируйся на галактиках.

— Ладно, — нехотя пожал я плечами.

— Десять.

— Ебануться, сколько? — не поверил я услышанному.

— А ты что думал? — улыбнулся голос.

— Максимум в одной галактике отсюда, если не дальше.

— И откуда у тебя мысль о том, что ты находишься в пределах Вселенной? — я прямо слышу, как он едва сдерживается дабы не заржать.

— Что? — искренне не понял я.

— Ты нигде, — в одно мгновение мои руки отпустили, пропала повязка и тело стало моим.

Нехотя я приоткрыл глаза, фокусируя передаваемое изображение в мозг и привыкая к знакомой пустоте. Подставив руку и напрягшись, сел на пятую точку, осматривая тёмный силуэт парящего гуманоидного существа. Что удивительно, так это то, что его контуры буквально светились едва заметным свечением, как бы прорисовывая элементы меж неотличимых оттенков чёрного.

— Кто ты?

— Не имеет значения, — отрезал голос. — Можешь звать меня как захочешь, я не буду обижаться.