— Он предпочитает имя Тринадцатый. Отличный шофер, молчаливый. Хорошо владеет рукопашным боем и стреляет с двух рук.

— Пойдет, — кивнул я. — Игорь — это это моё. Маленький с волосатыми руками — это Яцек.

Я посмотрел на девочку и замялся. А как же её зовут? Неужели мы не знакомились? Ну да, ведь нежить не называет своих настоящих имен.

— Майя, — сказала она. — Так мы едем?

— Куда? — включился в разговор Тринадцатый.

— Центральное кладбище. Прямо ко входу. Там, где колодец, из которого попы воду черпают.

Если мне не изменяет память, именно там стоит аккуратная будка сторожа.

— Не люблю такие места, — сказал Тринадцатый и завел машину. — Плохие воспоминания.

— Я у окна, — уточнил Яцек и посмотрел на меня, как будто я собирался возражать.

Поехали!

Пока машина летела по вечерней провинции, я украдкой разглядывал мелкого. И правда, как для подростка, у него слишком волосатые руки. Такие кудрявые, вьющиеся заросли спускаются по предплечьям, что хочется взять ножницы. Черно-белая футболка подчеркивает мускулатуру — турник, не иначе.

Широкие, выдающиеся вбок челюсти, узкие, как у волка, глаза, мохнатая, как гнездо, шапка темных волос.

Напряженный паренек будто готов в любую секунду прыгнуть вперед и, оттолкнувшись от кресла, вылететь через лобовое стекло в облаке стеклянной мишуры.

— Оборотень? — спросил я негромко.

— Перекидыш, — буркнул он еле слышно. Ребята впереди не слушали или делали вид, что им не интересно.

— Ясно, — сказал я и повернулся к девчонке. Она скромно уперлась в дверь, как можно дальше отодвинувшись от меня и делала вид, что наблюдает за дорогой сквозь замутненное стекло. — Привет.

— Здрасьте, — прошептала призрак и вдруг покраснела.

— Мы уже рядом. Шеф, притормози здесь!

Как ни странно, меня послушались, будто приняв за аксиому, что главный сегодня человек из Пункта Выдачи, и остановились, не доезжая метров триста до кладбищенских ворот.

Вдоль дороги уже включили фонари. Ресторан напротив кладбища темнел стенами, движение там было только утром и днем. Пустынная дорога змеёй тянулась в оба конца, проглотив все одинокие машины без остатка. Только мы и свет из окошка в одинокой будке впереди.

— Значит так, — сказал я, размявшись, — пойду я и волосатый пацан для моральной поддержки.

Он даже не обиделся и сразу встал по правую руку, молча и в полной боевой. Шофер угрюмо отвернулся и полез в бардачок. Первый тоже не сильно обрадовался.

— И что нам здесь делать?

— На стреме сидеть. Девочку охранять — ребенок мелкий, но шустрый.

Легкая ухмылка пробежала по лицу угрюмого, но «ребенка» он не прокомментировал.

— Касьян Уважаемый не предупреждал, что мы здесь вместо такси.

Тринадцатый достал наконец зажигалку и подкурил с заметным наслаждением.

— Берите пример с друга, — кивнул я, — наслаждайтесь каждым мирным моментом жизни. А если нам понадобится помощь, то вы об этом точно узнаете. Нам только в ту будку пройтись и поговорить с одним человечком, а тогда ещё одно быстрое дело и погнали по домам. Пошли, как там тебя, Яцек. Быстрее начнем — быстрее закончим.

По дороге я немного проинструктировал парнишку.

— Нужно шугануть этого придурка. Напугать так, чтобы нам за это ничего не было, а он больше нос не сунул в кварталы особенных. Чтобы даже не смотрел в сторону детей. Я начну, а ты уже подключишься по желанию. Главное — никакого членовредительства. Придурок должен остаться с двумя руками и ногами, двумя ушами, носопыркой и с обоими глазами. Ты понял меня? Все кусочки мяса должны складываться на нем как пазл. Тютелька в тютельку.

— Хорошо, — согласился парень, пытаясь идти в ногу. Если бы он захотел, то рванул бы так, что только кладбищенская пыль закрутилась воланчиками перед носом главнокомандующего, но он продолжал «рысить» вприпрыжку рядом. Хороший песик.

На воротах не было замка, но они были плотно прикрыты, как и калитка слева. Будка сторожа, сделанная из списанного вагончика, стояла у входа, рукой подать, и из-под створок проглядывал свет и звучала музыка.

— Ладно, — подумал я вслух, — главное не сомневаться.

И перестал сомневаться.

Нащупал ручку, и калитка со скрипом открылась, пропуская вечерних гостей. Открылась и сразу захлопнулась следом за нами, стукнув ржавым железом о железо, как в ладошки.

В вагончике кто-то напевал тонким голоском и притоптывал по железному полу босыми лапками.

— Кто-то едет, — прошептал Яцек.

Я обернулся, но не увидел ничего сквозь тьму едва светящихся уличных фонарей.

— Далеко?

— Достаточно. Но в нашу сторону и минут через десять проедет мимо. Или остановится.

— Тогда нам лучше не стоять снаружи.

Я выдохнул и взялся за ручку.

— Надеюсь, у него там не будет распятых голеньких детей и тушенки из человечины.

Оборотень наподдал ногой, так что дверь открылась с грохотом и всосала нас внутрь.

Внутри было жарко, как в сауне. Потому что железо, потому что без окон, и включённый инфракрасный обогреватель на ножках поворачивал башку вокруг своей оси, раскалённый и обжигающе горячий. Именно поэтому Федя Крюков танцевал в одних трусах, что-то раскладывая на столе и не замечая вторжения.

Слева — односпальная металлическая кровать с грязным бельём и разорванным пакетом поверх простыни. Из пакета вывалились сердечки. Множество красных бумажных сердечек усеяли простыню, как цветы в кровати любовницы. Также они веером рассыпались на полу, одно сердечко приклеилось к мокрой от пота спине хозяина и открывалось-закрывалось от каждого его движения.

У правой стенки — небольшая тумбочка, на ней ржавый чайник, грязная железная кружка, разорванный пакет с засохшим хлебом, уже покрывшимся чёрной плесенью, и вазочка с конфетами. Дверца тумбочки покосилась вниз и висит как сломанная рука на перевязи. И, конечно, пару красных сердечек зацепилось здесь, одно мокрое и растоптанное лежит с унылым видом под ножкой уродливой табуретки.

На гвозде висел допотопный приёмник на шнурочке и с треском воспроизводил какой-то джазово-лайтовый микс, под который дёргался новый знакомый, раскладывая что-то на столике. Я подошёл ближе и, подмигнув Яцеку, заглянул ничего не подозревающему маньяку через плечо. Сначала не понял… а потом как понял.

Он аккуратно сортировал подписанные сердечки-валентинки по небольшим пакетикам, как мексиканский наркоторговец сортирует своё добро. Сначала брал небольшой пакетик из кучи, левой рукой подхватывал бумажное сердечко, просматривал, что там написано, и, фыркая, опускал послание в пакет, а сверху клал три-четыре конфеты. Закрывал пакетик и откладывал в сторону, на уже готовую кучку. А потом любитель детишек почувствовал моё дыхание на ушке и обернулся.

— Конфе.? — успел спросить он и, закричав, упал на стол.

Я не люблю бить людей. Очень не люблю причинять боль живому существу. После драки переживаю и не сплю по ночам, трясясь от приступов адреналина и совести. Но не на этот раз. На этот раз что-то в голове щёлкнуло. Эти разбросанные кругом сердечки, как пятна крови. Эти конфетки. Эта его голая спина и белые тощие ноги. Шипящая музыка по радио. Усталость после работы. Вот и навалилось. Нет, я не жалею о содеянном. Но и гордиться этим не буду.

Половину вагончика будто раскрасили красной краской, после того как Яцек оттащил меня в сторону.

— Живой? — не помню… будто вырвали с корнем… извиняюсь, — бормотал я, усаживаясь на койку.

Шизоид Крюков лежал под столом, болтал ногами и трясся, как при сильной температуре. Я не стал рассматривать подробнее и трусливо отвёл глаза. Так нужно было сделать. Так, чтобы он больше не лез к детям.