— Нормально? — спросил паренёк, участливо заглядывая в глаза. Он почему-то тоже был голый по пояс. — Сейчас моя очередь.

— Э, — сказал я.

— Конфетки, — простонал лежащий на земле, и я закрыл рот. «Конфетки», значит. Пусть оборотень тоже поговорит, раз так.

Мальчик обрастал шерстью с каждым шагом. Я видел, как чёрная проволока лезла из пор, как в ускоренной в тысячи раз плёнке. А потом хрустнули кости, выступили решёткой из-под кожи рёбра и выгнулось тело. Перевёртыш упал на колени и завыл, поднимая вытянувшееся лицо к потолку. Клацнули зубы, и он встал на обе ноги, упал на четвереньки и пошёл к завывающему от страха дураку.

— Скажи ему про детей!

Не помню, читал ли я запугивающую лекцию придурку, но ему нужно понять, чего от него хотят и что будет, если он не послушает.

Я поднялся и, пошатываясь, побрёл к ним.

Засигналила машина. Резко, громко, неожиданно, будто летающая тарелка зависла и осветила домик светом чужеродных фар. Я замер. Волосатый кусок ярости замер. Любитель маленьких детей тоже замер.

— Кто это? — спросил я. — Начальство? Родственники?

— Конфетки, — прыснул кровью из разбитого рта Фёдор.

— Поговори с ним, — я поднялся. Сигнал прозвучал ещё два раза. Быстро, один за другим. Как бы наши крестоносцы не всполошились и не наделали ошибок. Девочка ещё там, не самая умная.

— Поговори с ним. И, гляди, чтобы не кричал.

Я нашёл взглядом ведро с водой и быстро отмыл руки от крови. Посмотрел в зеркало и, убедившись, что не похож на доморощенного рэкетира, вышел на свежий воздух. Яцек зажал рот Фёдора волосатой лапой и грозил длинным, заточенным как кинжал, ногтем.

На дороге стояла машина, освещая фарами кусок дороги перед собой. Из окошка выглядывал водитель.

— Эй, Федька, ты где! Давай быстрее, у меня заказы.

Я быстро открыл калитку и прошёл к машине, на которой красовалась надпись «Кушай-ка! Доставка за пятнадцать минут или вернём деньги».

Шофёр, дядька лет сорока, изменился в лице и оглянулся по сторонам, но окошко закрывать не стал, а я и не подходил слишком близко.

— Человек?

— Человечнее некуда, — ответил я. — А ты?

— Дык я тоже. Доставка продуктов. Просто ты выскакиваешь из кладбища с таким белым лицом, что я подумал, Федька с упырями начал тусоваться, придурошный.

— Сам ты упырь. Что привёз, шеф?

— А где Федька? — недоверчиво спросил он.

— У себя. Заболел он. Я передам.

Доставщик всё ещё смотрел подозрительно и пакет в правой руке держал крепко.

— Ну ладно. Не отдавай. Поставим соответствующую оценку в приложении, от постоянного клиента. Или пошли сам отнесёшь. Он в постели, чихает и кровавые сопли пускает.

Я показал рукой на ворота, за которыми торчал вагончик и начиналась аллея, ведущая сквозь тысячи крестов, склепов, могил и памятников умершим людям.

— Ну ладно, — решился мужик и протянул мне большой пакет. — А вы кто?

— Администрация. Контроль захоронений и проверка уборки территории.

— Ясно, — сказал он с сомнением. — Там ваш бус стоит?

— Наш-наш. Вас разве время не поджимает?

— Передайте ему конфеты. И передайте, что будет столько есть, попа слипнется.

И будто испугавшись того, что ляпнул, он продолжил:

— Но работник он очень хороший. Никто ещё на наше кладбище не жаловался.

— Ну, давай уже свои конфеты наконец.

Когда я вернулся, волк ещё рычал на струхнувшего начинающего маньяка.

— Сказал?

— РРР!!!

— Ладно, давай я.

Убедившись в том, что машина точно уехала и рядом с жильём никого нет, я вернулся к клиенту и взял за шкирку. Он продолжал мелко дрожать, как будто батарейки внутри всё ещё работали, поддерживая моторчик страха. Ненависть я не чувствовал, но эти шизики хорошо умеют скрывать свои эмоции.

— Ещё раз полезешь к особенным детям, я конфеты растоплю, сделаю из них липкий шар и запихну в глотку, чтобы задохнулся. Закопаем тут, и никто не найдёт. Понял меня?

Оно продолжало дрожать.

— Кивни, если понимаешь.

Оно покосилось за мою спину и кивнуло, не переставая смотреть.

— Яцек, вернись в нормальный облик, не даёшь ему соображать.

За спиной клацнули зубами, согласились, наверное.

— Посмотри на меня. Не смотри на него. Смотри на меня. Если придёшь за детьми, мы вернёмся. Я приду и трое таких как он. Только постарше, помощнее и намного грубее. Родители детей и они уже жалеть не будут.

Лицо у охранника покойных вспухло и начало синеть. Нехорошо. Будут следы побоев. Если надумает идти в полицию, то он знает, где меня искать.

— Если настучишь и со мной что-то станет, то они вернутся без меня. Понимаешь?

Я чуть сжал его за плечо и тряхнул бестолковку.

— Пойдёшь в полицию?

— Фёдор не стукач, — просипел он вдруг. — Фёдор мужик.

— Вот и хорошо. Ты извини за это, — я ткнул пальцем в морду, — приложи холодненького. Я про лёд, если что, а то ещё выкопаешь кого. Поболит пару дней и пройдёт. Ты сам виноват. Нечего к маленьким детям приставать. Зачем это всё?

Фёдор задрожал с утроенной силой, глаза полезли из орбит. Я почувствовал дыхание парня на шее, но не стал оборачиваться, только слушал.

— Ещё раз подойдёшь к моим сёстрам, обгрызу череп, оставив только кости. Ещё раз появишься в нашем районе, ведьмы сварят тебя в котле и подадут на стол по частям.

Хотелось его остановить, даже у меня по коже проскакали табуны холодных ножек, но делать этого я не стал. Пусть говорит. Пусть настойчиво говорит и очень убедительно.

— Если хоть один ребёнок пожалуется, мы найдём тебя в любой части города, сложим в мешок и отнесём туда, где не появляется полиция. В самые глубины Квартала. А там тебя уже будет ждать специальная дыба, на которой подвешивают животных перед тем, как снять шкуру и освежевать перед прожаркой.

Фёдор икнул, затмив мою невольную дрожь. Слюна маленького оборотня капнула мне на плечо. Хорошо, что не кислота.

— А мясо мы любим живое, сочное, ещё трепыхающееся на вилке. Я ещё не пробовал — маленький. Да и времена уже не те. Но отцы могут вспомнить, как снимать шкуру с ещё живого пленника и поддерживать в нём жизнь, отрезая по кусочку.

Бедный Федька так заорал, что пришлось заткнуть ему рот и смотреть в выпученные от страха и мокрые от слёз глаза.

— Хватит, — сказал я и отодвинул свободной рукой парнишку за спину. — И ты перестань, руку мне отгрызёшь, тогда никто не спасёт. Успокойся. Дыши ровно, я забираю ладонь.

Сейчас мы уйдём, но перед этим вопрос не по теме. Ты вообще соображаешь, когда с тобой говорят?

Псих закивал очень усердно. Мы с пацаном переглянулись и не поверили ему.

— Не похож ты на того, с кем можно серьёзно говорить. Ты вообще слова кроме «конфетки» знаешь?

— Знаю, — прохрипел Фёдор. — Всё знаю, хозяин. Не бей.

Прогресс.

— А чего ж ты молчишь постоянно?

— Б-боюсь. Не люблю разговаривать. Б-боюсь людей.

— Дурак. Если бы говорил, может быть и без всего этого обошлось, хотя вряд ли. Таких как ты, любителей детишек, нужно лечить током и кулачками.

Он промолчал, не стал спорить или отнекиваться, просто испуганно хлопал глазами.

— Мы сейчас уйдём, но ещё немного погуляем по твоим владениям. Холод приложи к синякам, но из кабинки своей не выходи. Никого подозрительного здесь не видел в последнее время?

Распухшее лицо пожало плечами.

— Ясно. Ладно, сиди — отдыхай. И подумай о чём мы тут с тобой говорили, хорошо подумай.

Отмахнувшись от плохого настроения и угрызений совести, я поднялся и показал парнишке на выход.

— Никуда не уходи.

Бедный Федя дрожал, вытирая красные сопли руками.

Бус виднелся во мраке вдали. У парнишки зрение было получше, и он подтвердил, что видит их — ждут.

— Что дальше, дядя Игорь?

— Полегче, нашёл дядю. Как думаешь, не перегнули палку?

Всхлипывания были слышны даже на улице, и я до сих пор чувствовал себя неловко.