— Ты тоже молчал! — кричит то, что было казнено, — Ты тоже молчал!

Бок взрывается болью, кажется достал меня гад.

Четвертый сон за один заход это уже много. Я поднялся с пола, в который уже раз и осмотрелся. Вокруг белым-бело будто в облаке находишься пушистом и светлом. Ярко светит солнце, но не может разогнать туман вокруг.

Из тумана навстречу выходит белая, сияющая фигура, похожая на ангела и я отступаю. Я тоже в белом. Широкие рукава, свободная легкая, как паутина одежда, жаль такое бывает только во сне.

— Теперь ты понял? — спрашивает фигура и подходит ближе. Я вглядываюсь в неё и узнаю. Это Федор Крюков, изменившийся напрочь, его светлая копия. Он весь в белом, гладко выбритый, причесанный, а может быть и постриженный. Никаких морщин, кругов под глазами, прыщей. Даже походка и постановка головы изменились.Теперь он уверенный в себе и своих силах, шагает так, как будто перестал бояться навсегда. Держит голову прямо, как римский император. Смотрит на меня так, что мне хочется опустить глаза, а не наоборот.

— Здравствуй, Игорь. Теперь ты понял?

— То, что ты хотел сказать? Думаю да.

— Расскажи мне. Расскажи им. Ты хочешь выйти?

— Я еще немного побуду. Это последняя сцена? Это всё, что ты хотел показать?

— Я ничего не показываю. Меня здесь нет. Разве ты не видишь? Это просто твой сон и работа подсознания. Что ты понял?

— Ты изменился. Похорошел. Умылся даже. Есть попить, а то в горле пересохло?

Он было потянулся куда-то идти, но замер.

— Может есть, а может и нет. Что ты делаешь, Игорь?

— Ищу символы. Вот же… Во сне не могу соврать. Правда, и ничего кроме правды. Спроси меня о чем-нибудь постыдном, посмотрим, смогу ли я увильнуть?

Крюков замер и молчал. Во сне не любят говорить о символике и образах. В отличии от нас, тех, кто пришел извне.

— Есть кто дома? Федька, ау?

— Что ты увидел во время этого путешествия? Расскажи мне, Игорь.

— Мне нравится, как ты разговариваешь здесь. Не то что вовне. «Детки-конфетки, 'боюсь-боюсь, что делать»? Тебе следует поучиться у своего сонного приятеля, как вести себя в обществе.

— Что ты увидел на детской площадке?

— Не бубни, Федька. Но раз уж так хочешь.

Я сделал вид, что вспоминаю и пару секунд смотрел вверх, почесывая подбородок.

— Вспомнил. Я видел там детей. Счастливых, радостных веселых детей, которые играют в любимые игры и счастливы. Так? А за ними следит строгая, но справедливая и ответственная воспитательница.

— И что это значит? — продолжал допрашивать меня человек из сна.

— Наверное то, что ты любишь детей. Желаешь им добра. Может быть иногда подглядываешь за ними, только ради того чтобы защитить их. Воспитательница это ты? Твой образ?

— Что ты видел потом?

— Так значит? Допрос. Ну, окей. Во втором сне я видел падающих с неба детей и мне пришлось их спасать. Почти как Дед Мазай и зайцы. Это значит, что дети в опасности и кто-то должен прийти им на помощь? Так? Верно? Чего молчишь.

Сияющая фигура молчала и искрилась. Но ни что не длится вечно, а во сне не бывает тишины и пауз.

— Дальше, пожалуйста.

— Вот как? Уже просьба. Что же было дальше? Дай вспомнить. А, там начался совсем жестяк. Если честно, я не понял. Ты прошелся по зеленой миле, а рычаг нажал тот, кого нельзя называть одним именем. То есть Касьян Безымянный. Вроде бы как наш союзник, хоть и немного злой и больно дерётся, но наш. Или нет?

Человек из сна молчал. Думал. И заговорил.

— Теперь когда мы встретились, что ты скажешь, друг? Что ты сделаешь с Касьяном? Мы справимся?

Хорошо, что в этой мантии есть карманы и то, что я нес сквозь сны осталось со мной. Я сунул руку в карман и сжал резинового утенка. Он крякнул. В тишине это прозвучало как выстрел. Я вытянул игрушку и протянув руку сжал кулак. Сквозь пальцы потекла вода и капли шипя падали на пол.

— Что? — теперь человек из сна шагнул назад, а я заговорил.

— Прихватил с детской площадки. Так захотелось. Я что-то понял уже тогда и сейчас убедился окончательно, но можно поспорить.

— Что? — беспомощно повторил сон.

— Был у меня небольшой опыт в разгадывании символов. Нырял и выныривал удачно, поэтому меня такими дешевыми постановами не проведешь. Начнем с начала. Детская площадка с маленькими воробышками.

Я сплюнул в лужу, образовавшуюся у ног после утенка.

— Что могло пойти не так? Долго думать не пришлось.

Я сделал паузу, ожидая ответа или нападения, но не дождался.

— На площадке были только обычные дети. Только наши. Ни одного вампирёныша, домового, оборотня, призрака, гномика — никого. Только наши, местные, чистая кровь. Ни одного пришельца. Что странно, пропали ведь и те, и те. Переживать ты должен был за всех деток, потому что носил конфетки по всему городу. Это была первая зацепка. Как тебе это, Иван Дурак?

Он не повелся даже на прямое оскорбление. Держал марку, но мне было о чем ещё рассказать.

— Знаешь, что я заметил в лодке? Дети улыбались. У них не было страха в глазах, они не кричали. Детки улыбались, будто играли в игру. Опять фейковый сон, напущенный чтобы запутать проверяющего или ты просто дурачок? Не думаю.

«Сонный Крюк» вздохнул, но так и держал руки за спиной, будто прятал что-то. Еще немножко осталось чтобы добить его.

— Третий сон почти провел меня. Это было круто придумано: электрический стул и Касьян у рычага.

— И что же тебе не понравилось? — открыл рот Крюков. В голосе чувствовалось напряжение.

— Ты не боялся смерти. Я много видел умирающих солдат, видел как пытают пленных, много чего насмотрелся в своё время. Напуганные до смерти люди выглядят не так. Есть что-то у них в глазах, чего нет у других. А у тебя было только притворство. Я должен был пройти все эти стадии и спросить у тебя в конце. Хорошо, я спрашиваю. Где дети, Федя?

Федор Крюков больше не молчал. Он наконец-то перестал прятать руки за спиной. На правой руке была натянута старая кожаная перчатка. На четырех пальцах блестели длинные почти по полметра длиной острозаточенные лезвия.

— Вскрываем карты?

— Давай. Толкай финальную злодейскую речь.

— Да хрен тебе!

Он бросился вперед размахивая клешней. Взмах. Я нырнул под руку и зарядил ему в челюсть снизу так, что хрустнуло в костяшках. Он вытянулся в сторону и махнул рукой, зацепив рукав мне и щеку. Второй удар бросил его на землю. Он упал, раскинув руки и бренча лезвиями, как доспехами, но почти сразу вывернулся ужом и полоснул по ноге лезвиями.

Больно, обжигающие полосы прошлись горизонтально. Больно, но терпимо. Я наступил ногой на его запястье, прижав извивающиеся клешни и левой рукой схватив его за голову правой начал обрабатывать голову так что только кровь летела.

Лицо Фёдора из сна быстро менялось. Сначала он хмурил брови, рычал, пыхтел пытаясь вырваться, сопротивляясь. Потом ноздри раздула ярость и он шипя рванул с трехкратной силой выплевывая зубы наперекор боли пытался вырваться из плена и броситься на меня, полосуя перчаткой, но и не таких удерживали.

Я продолжал уродовать его ударами. Лицо залило кровью и распухло, целых зубов почти не осталось, противник харкал кровью и продолжал дергаться, но уже слабее и без фанатизма. Он все понял и смирился, хотя верить твари во сне было бы наивным. Даже когда его вбивают в реальность из сна он может что-то выкинуть. Поэтому я продолжал держать его и выбивать из него дух, пока мы наконец-то не вывалились в мою реальность.

Вынырнуть я вынырнул, но как воды в рот набрал. В ушах гудит, как в турбине самолета, тошнит как после контузии, глаза хотят выпрыгнуть на волю и покатиться по щекам улитками без панцирей. Мир вокруг кружит и посерел изрядно, как в занудном авторском кино. «Сопля ползет по проволоке» и всё такое.

Короче говоря все эти насильственные магические погружения в чужие сны не очень-то и полезны. Выход из такой прогулки всегда тяжелый и на голову давит. А когда во сне умираешь, просто ранен, или попадаешь еще в какой-нибудь замес «нехорошеть» будет пропорционально пережитому ужасу.