И, да. Я тоже молчал. Хотя мог бы закричать. Почему сейчас и не вспомнить. Не в чужом сне.

Четыре поплавка с одной стороны лодки и четверо с другой. Одна уже тонет, я узнал этот взгляд — будто себя со стороны увидел.

— Ну ладно, — и прыгнул с лодки.

Врезался лбом во что-то твердое так что загудел колокол в ушах и хрустнула челюсть. Кто-то хихикнул или мне показалось? Я так и стоял в позе страуса пару секунд пока не пришел в себя. Да, на четвереньках и лбом в пол.

Похоже я в новой сонной реальности. В первой было детской счастье, во второй страх за детей, что же у нас сейчас? А, ясно.

Я поднялся.

— Привет, Игорь. Как голова? Как водичка?

Страх смерти?

Нас было трое в комнате. Я, Федя Крюков и Касьян.

— Какие люди, — сказал я осматриваясь и потирая ушибленный лоб. Вырастет большая шишка, — и что это вы здесь делаете?

— Правосудие, — сказал Касьян, и Федька застонал.

А как ему еще реагировать? Даже во сне страшно сидеть на таком стуле, к которому подводят веселый ток. А когда тебя еще к нему и привязали.

Фёдор Крюков сидел на электрическом стуле. На жуткой деревянной коричневой фигне, которую я раньше видел только в кино. Сам стул стоял на платформе. Ноги несчастного ремнями стянуты внизу, руки привязаны к подлокотникам. Вокруг туловища плотно затянуты два кожаных ремня. Макушка выбрита так что виден голый череп. Шлем еще висит на спинке.

Касьян стоит рядом с большим настенным щитком и улыбается. Вот кого ты боишься больше всех Федя? Нечистого, который казнит тебя?

Нормальный сон. Кажется я пропустил этап суда, сбора доказательств и так далее.

— Всё есть, — сказал Касьян, — всё будет.

Касьян одет можно сказать празднично. Красный пиджак, белая рубашка с алым платком. Черные широкие штаны, такие широкие, почти юбка. Он идеально причесан, наглажен и напудрен. Он счастлив и в руке у него на шнурке болтается железный старинного вида ключ. Он вешает ключ на шею и медленно подходит к Феде. Наклоняется и достает ведро из-под трона, вылавливает губку и тщательно выдавливает воду. Капли воды бьют по поверхности как пули.

— Начнем? — смотрит.

— Меня спрашиваете? Федькин сон — его правила. Мы тут гости в его кошмаре.

— А с чего ты взял, что это сон?

— Бывает.

Он выпрямляется, и Федька дрожит, когда Касьян кладет мокрую губку ему на лысину. Насколько я знаю это для хорошей проводимости. Чтобы осужденный был убит мгновенным электрическим выстрелом в мозг, а не поджаривался на медленном синем огне. Надеюсь, что Касьян хорошо намочил губку, а не так, как в одной известной книжке.

— А с чего ты взял, что я здесь гость?

— С подключением, — сказал я оглядываясь. Выхода из комнаты не было. Даже дверки рядом с пультом не было и через стекло никто не наблюдал за казнью. Полностью замкнутое вокруг стула пространство, хорошо что я не клаустрофоб. И попробуй скажи, что это не сон. Очень плохой, но сон.

— А может и ты не гость?

— Что сказать то хочешь?

— Показать, — сказал Касьян снимая шлем со спинки и расправляя ремешки, — именно показать.

Он надел шлем на голову бедного паренька и завязал шнурки. Вода из-под губки течет по лицу бедолаги и тот слизывает одну каплю синим языком. Касьян закончил, сняв ключ с шеи отправился к трансформатору и открыл его. Там был пульт с множеством проводков и конечно длинный рычаг.

— Обычно таких рычагов несколько и нажимают их одновременно, чтобы никто не знал кто именно убийца, но я сильно угрызениями совести страдать не буду, поэтому сделаю все сам.

Федька завыл, так что у меня спина замерзла от холодных мурашек. Даже для сна это слишком реалистично.

Мне кажется я понял, что ты хочешь мне сказать. Ты боишься за свою жизнь и не доверяешь Касьяну. Ты думаешь, что это он украл детей? А зачем?

— Убери-ка руку с пульта, патлатый, а то я тебе покажу, что мы в молодости делали с волосатыми панками!

Он не послушал, но и нажимать не спешил. Когда-то закончится казнь, и сон уйдет в следующую фазу. А поддельный Касьян уходить не спешил, наверное что-то сказать хотел.

— Ты такой же как они. Глупый человеческий ребенок. Рожденный в провинциальном роддоме глупой кричащей маткой. Вы приходите в этот мир разрываясь и уходите крича на разрыв. Сейчас продемонстрирую.

Он вдруг полез под плащ и вытянул клинок, сверкающий, с зазубренным лезвием почти в мой локоть. С любовью осмотрел его, чмокнул губами и хитро покосился в мою сторону. Несмотря на то, что я знал где нахожусь все равно стало не по себе. У меня ведь оружия не было. И подручных средств для обороны не наблюдалось, а клинок страшно выглядел не скрою. Я уже чувствовал как острое лезвие разрезает кожу, прорывается сквозь мясо и кончиком достает до сердца. Какое оно холодное инородное тело внутри меня.

— Страх, — сказал я, стараясь не фальшивить, — страх за собственную жизнь перевешивает все остальные. Только материнская ответственность за ребенка способна перебить страх за собственную жизнь.

— Хороший философ — мертвый философ.

Касьян отделился от стены и мягко пошел в мою сторону. Клинок смотрел вниз, будто чертил невидимую линию.

— Это всего лишь сон, — я начал пятиться, — давай поговорим, как нормальные сновидения.

— Сюда. Просто не мешай и быстро проснешься на том свете.

Сонники говорят про смерть во сне, рассказывают что это некое предупреждение от подсознания. Нужно что-то менять, пришло время, хватит тянуть. А ещё говорят, что смерть во сне это долгая жизнь. А еще, что это к деньгам. Каждый сонник мелет по своему, да.

Зато насильственная смерть в чужом сне это однозначно нехорошо. Может развиться депрессия, переходящая в алкоголизм, гипнофобия почти сто процентов и минимум неделька ночных кошмаров. Я не проходил, но видел кое-что, о чем и вспоминать не хочется. Синяки под глазами, бледная кожа, попытки заснуть при свечах и паника, когда свечи тают на глазах. Потом связанные руки и ноги, кляп во рту и наконец приезжают врачи, которые забирают визжащее тело. Не хотелось бы.

Свистнуло лезвие над ухом и прыжок в сторону. Довольная ухмылка Касьяна. Этот волосатый кот не промахнулся — он играется со мной, как и положено кошмару он не хочет заканчиваться.

— Федька! Ты не хочешь помочь?

Еще один свист. Чуть задело рукав, разрезая ткань у запястья.

— Это твой сон и ты здесь хозяин!

Ещё удар!

— Знаешь песню? «Встань! Страх преодолей! Встань в полный рост!» Так это про тебя. Только встань и отгони этого металлиста!

Удар кулаком в плечо, такой сильный, что я сжимаю ушибленное место, как открытую рану и, как краб, семеню боком от наступающей угрозы. Во сне я трусливый какой-то. Что за дела? Можно ведь сопротивляться, но так жмет одно место, что пальцы в кулаки не скручиваются.

— Если я умру во сне, то вряд ли помогу тебе в реале! Не заигрывайся!

— Ты понял? — открыл рот Касьян и пнул ногой зацепив бедро, так что треснула кость, — Понял всё?

— Конечно, — отвечаю я, хромая бочком и смотрю на лезвие, которое начинает подниматься, — яснее некуда. Отвали, нечисть поганая!

Вот жеж. Язык мой — враг мой. Касьян гудит, как трансформатор и поднимает оружие над головой, как самурай свой меч. Нет, это не он гудит. Это опустился рубильник на стене и Федька дергается на стуле покрывшись искрами как ёлка конфетти и огоньками.

— Хороший расист — мертвый расист, — медленно говорит Касьян и медленно опускает оружие. — Правосудие!

Трещит разряд и я прыгаю, но зависаю в воздухе горизонтально, между небом и землей. Синяя переливающаяся струя искр бьет и разлетается искрами где-то между ног. Я с трудом поворачиваю голову и вижу как поднимается ёлка со стула и как бьет синий луч, как разлетаются деревянные осколки и лопается трансформатор, а я всё еще в полете и вижу как движется объятый электричеством начальник кладбища. Выкручиваю шею и вижу как бьется в конвульсиях длинная фигура с поднятым оружием, а из клинка льется вверх ярко-синяя энергия, расплываясь черным живым пятном на потолке.