— Значит, я пойду один, волк, — тихо заявил я.

— Не называй меня так! — вздрогнул Леон.

— Как скажешь, — не стал спорить я.

Я занялся мертвой кобылой, снял с неё все снаряжении и поклажу Леона. Накрыл волка его серым плащом. Набрал воду в котелок, засыпал туда травяного чая и поставил на огонь. Затем оттащил лошадь с помощью магии подальше в лес, а там зажег магическим огнем, чтобы не бросать здесь труп несчастного животного. Огонь ел кобылку жадно и быстро. Меня же качнуло от еще одной траты энергии.

Истощенный и энергетически, и физически я плюхнулся на землю, прислонившись спиной к теплому боку Чуда. Надо было хоть немножко восстановиться перед дорогой. Волк молчал с отсутствующим видом. Я добавил в костер дрова, разлил чай по кружкам.

— Леон, что это было? — спросил я, протягивая волку его чай. — Это тьма, что нас чуть не прикончила, что это?

Леон взял кружку, обхватив её двумя руками, посмотрел на меня, словно только что заметил, что я вообще здесь с ним рядом всё это время находился.

— Всё просто, — пожал плечами волк. — Зло порождает зло, тьма, порождает тьму. Раньше гиблые земли были меньше. Сейчас границы сильно сместились, тьма потихоньку разрастается, становится плотней. Она столько лет питалась страхами и отчаяниями, что нажралась до самой черноты и накопила большую силу, такую большую, что может при желании доползти до вашего Веросити, но пока что-то её удерживает.

— Как ты думаешь, что?

— Думаю, отсутствие пищи, пока люди живут в относительном мире, не зная страхов и отчаяний войны, ей нет туда дороги, но, когда начнется война, она придет к вам… — Леон плотнее закутался в плащ и с тоской посмотрел в огонь. — Эти полнолуния, всегда сводят меня с ума…Тебе не пройти по этим болотам, мальчик, оставь эту затею. Это верная гибель, не только тела, но и хармы.

— Что тебе показала тьма? — не обращая внимания на зловещее пророчество, продолжал допытываться я.

Волк громко отхлебнул из кружки с горячим чаем. Кажется, даже не почувствовав, что явно обжёгся кипятком.

— Я проклят, — тихо сказал он. — Я стал волком, потому что меня прокляли. Знаешь, ли ты, что значит быть волком? Это не тот светлый дар, что у тебя, сокол. Быть волком — это вечная тоска по человеку в себе. Я в плену тьмы, что вечно алчет. А луна будит во мне лютую злобу и голод. Меня прокляли, и ладно бы просто безликие сотни и тысячи людей, чьи жизни я сгубил во время войны в борьбе за власть. Меня прокляли самые близкие.

Волк замолчал. Снова припал к кружке, выпив остатки чая залпом, долил себе из котелка. После отставил кружку, взял веточку, зажег её о костер и стал внимательно наблюдать, как огонь, поедая дерево, всё ближе подбирается к его пальцам.

— Кто? — не вытерпел я затянувшейся паузы.

— Моя собственная мать, — огонь дошел до руки Леона и погас, словно бы его затушила оторвавшаяся от пальцев, тьма. — После гибели младшего брата. Моя мать меня прокляла, плюнув мне в лицо. Она была служительницей богини Аве и презирала мой выбор. Богиня жизни отвернулась от меня, оставив без своей защиты, а богиня смерти за это преподнесла мне свой дар, а точнее проклятье!

Мать, которая служит жизни, вряд ли стала бы обрекать своего сына на вечные муки, только за его выбор, скорее всего, за выбором следовало что-то ещё. И младший брат упомянут здесь не случайно.

— Как погиб твой брат?

Я осторожно отпил из своей кружки всё еще горячий чай, и, ошпарив себе язык, выругался.

— А ты не глуп, — невесело рассмеялся Леон. — Да, ты угадал, сокол. Я…я убил его… Здесь, на поле брани. Натан всегда был восторженным романтиком, что с возрастом обычно лечится. Но ему не дали на это времени. Его глупостью воспользовались мои враги, натравив братишку на меня. Я не знал, что он выступит с остатками защитников города против моего конного отряда. Я не хотел его убивать… Это вышло случайно…

Леон обхватил голову руками и закачался, словно пытаясь утешить свою боль. Потом как пружина выпрямился и продолжил с каменным лицом.

— Мне сообщили, что против нас в очередной раз выступила из города горстка воинов. Они были закованы в доспехи. Мы вышли в поле, наши войска сошлись. Натан, всегда, вместо того, чтобы, как грамотный военачальник, управлять войсками на расстоянии, точно дурак, бежал вперед всего войска, дыбы личным примером вдохновить своих людей. Я видел лишь придурка в прекрасно сделанных доспехах, на порядок выше других, явно вожака стаи и понимал, что эта моя главная мишень. Я взял арбалет и выстрелил в него, я попал ему в отверстие в плече, но стрелы были отравлены… Потом началась заварушка. Он какое-то время даже держался на ногах, размахивая мечом. Натана вынесли его войны с поля боя и унесли умирать в город к нашей матери. Я не хотел убивать Натана! Я даже не сразу узнал, что убил своего брата…

Волк опять надолго замолчал, жадно отхлебывая из кружки, руки у него дрожали.

— Через месяц, после этого ничем не примечательного для меня сражения мы взяли столицу. Я первым делом пришел в храм к матери. Она встретила меня недобро, не гнала, но и будто совсем не замечала, словно я был ей совсем чужой. Когда я спросил ее про Натана, она показала мне его могилу, стрелу и доспехи. Я узнал те доспехи, они были славно выкованы, я узнал и мою стрелу, которой я убил Натана. Когда-то в детстве нас научил мастерить такие стрелы отец, их отличало особое оперение, которое позволяло им бить без промаха в любую цель, мы охотились ими в лесу на кроликов. Секрет изготовления этих стрел был нашей семейной тайной, — Леон горько рассмеялся. — По моей реакции, мать убедилась в своих подозрениях и после этого прокляла меня.

Леон снова зажег ветку и снова огонь пополз к его пальцам, но на этот раз навстречу огню поползла тьма, явственными щупальцами отделившись от руки волка, и с шипением затушила огонь.

— Я испугался горя и гнева матери и ушел бродить по городу, где царствовал хаос. Но я ничего не замечал вокруг. Мне стало так тоскливо и одиноко. Тогда впервые я почувствовал звериную тоску. Тогда впервые я выл на луну. Я пришел к матери на следующий день, знал, что она не простит, но не мог не прийти. Однако к тому времени её, как и других служительниц Аве, уже убили, надругавшись над ней… Я не подумал, почему-то, что её нужно взять под защиту… Проклятье окрепло, так как это предсмертное проклятье и я стал… тем, кем стал…

Теперь многое в истории Леона становилось более ясным.

— Поэтому ты решил уйти от ворона? — озвучил я свою догадку. — И зачем он тебя потом пытал?

Я подбросил в костер еще дров. Несмотря на яркое пламя, было холодно и влажно.

— Нет, — возразил Леон, — даже после случившегося я был готов служить ворону. Хотя… что-то во мне тогда сломалось. После того, как мы взяли столицу. Я еще мог понять жестокость к живым, отчасти мог понять, но не к мёртвым… Для меня было диким, что Вард решил привязать хармы всех воинов и жителей, обороняющих город к земле, и помножить их страдания на вечность. В том числе и страдания моего брата и матери. Да, сокол, хармы Натана и моей матери тоже здесь. Бродят заключенные в вечной ненависти ко мне. Потому я и решил с тобой пойти…Я подумал, что, возможно, ты сможешь что-то сделать, а я, возможно, смогу помочь тебе в этом…. Но я ошибался. Они обречены.

— Значит, ты ушел от ворона, после этого ритуала? — продолжал проявлять свое любопытство я.

— Нет, сокол, я был с вороном до самого конца… Запомни, держи друзей близко, а врагов еще ближе. Хотя, к чему тебе мёртвому эта наука? — усмехнулся волк. — Я ошибался.

— Ты не ошибался, Леон, — уверенно возразил я. — Я разрушу эту богомерзкую магию. С тобой или без тебя, я пройду эти болота, уничтожу идолов и освобожу все хармы, что томятся здесь в неволе, а потом спасу Фила. Ты сам говорил, что только крепкая воля поможет победить. Так настало применить теорию на практике.

— Воля, а не глупость, — поправил меня Леон, недовольный, что оказался бит своей же картой.