Его вид, такой скользкий и самодовольный, даже у Глостеров вызывал презрение.

— Об этом ваше пророчество ничего не говорит, — хмуро заметил Джейкоб.

— Это потому что запоминать будет некому, — скрипуче рассмеялся Арчибальд.

— Вы так уверены в этом Седрике…

Я проснулся весь мокрый от пота, голова гудела, хотелось пить, но вставать было лень. Я уткнулся взглядом в паутину, которую паук сплел в углу камеры. На паутине жужжала муха, пытаясь вырваться из клейких сетей на волю. Но паук уже был готов прокусить её, желая отведать её жизненных соков.

Исходя из увиденного, напрашивался вывод, что вся эта катавасия со склепом была заранее спланирована Арчибальдом и Глостерами. Они просчитали каждую мелочь, и не просто просчитали, а в помощь им было некое пророчество.

Я ошибался, заговор был устроен не со стороны Варда. Не ворон стоял за всеми этими пешками, а какой-то жалкий Арчибальд. Как назвал его Вард — тень человека, гомункул. Даже как-то неловко стало за герцогов, что они так легко повелись на столь сомнительную авантюру.

Аристократы не верили в меня, вот в чём корень всех бед. Я казался им всем просто слабым безвольным мальчишкой. Они поддались панике, и нашли такой вот выход из ситуации, решив вышибать клин клином. Да только ума, чтобы подумать наперед, видимо, им не хватило, или они считали, что Седрика одолеть будет легче, чем ворона.

В какой-то степени их можно было понять. Они знали Эрика Герберта, то есть ещё не меня, а настоящего, с самого рождения, до того как его телом завладел я. И судя по всему это был безответственный малолетний дебил — оболтус и ходок. Это впечатление укоренилось в обществе у всех, и его не так-то просто было переломить, тем более, откровенно говоря, я не очень-то и старался.

Дверь камеры с грохотом открылась, пробудив ото сна Фила, который подскочив, как ужаленный, вмиг оказался на ногах. Прямо на пол нам поставили поднос с блюдами, в которых аппетитно дымилась еда.

— Ваш завтрак, — процедил стражник, с опаской косясь на Фила. — Суд состоится через полчаса.

Меня уговаривать дважды не пришлось. Я встал, продрал глаза, плеснул в лицо холодной водичкой и сразу набросился на еду. Кормили, надо сказать, в этой тюрьме не хуже, чем в каком-нибудь столичном ресторане. Тут вам и икорка, и масло, и запашистая каша на молоке, и даже кофеек.

Фил присоединился к трапезе без особого энтузиазма.

— Кажется, твой аппетит не может испортить ничего, — хмуро заметил он, размазывая кашу по чашке.

— Война войной, а обед по распорядку, — рапортовал я, откусывая смачный кусок хрустящего белого хлеба густо смазанного маслом с икрой.

Я подъел всё — за себя, и за Фила, и почувствовал, что силы и энергия при мне, а значит, я еще повоюю.

Пришли стражники. Нас заковали в кандалы, и теперь я понял, о каком магическом блоке говорил брат Лесли. Магию сковало намертво, так, что испуганный сокол во мне затрепыхался, забил крыльями. Мне стоило немалых усилий успокоить птицу в себе. Без магии я почувствовал себя каким-то неполноценным и абсолютно беззащитным. Да, к хорошему привыкаешь быстро.

Между тем нас посадили в экипаж и привезли к залу правосудия Триликого. Это было красивое старинное здание с колоннами и куполообразной крышей. На вратах изображена голова Триликого, а по краям этой здоровой грозной головы, стояли два брата в полный рост. У одного на цепях чаша, в которой полыхал алый костер, а у другого, золотой.

Меня тригернуло, вспомнился мой первый день в этом мире. Суд Триликого и сгоревшего заживо Урика.

Здание оцепили стражники. На улицах было не протолкнуться. Люди шумели, глазея на нас.

Вдруг кому-то удалось пробить цепь стражников. Ко мне в ноги, упала женщина с младенцем на руках.

— Если вы воистину наш спаситель, — горячо взмолилась она, — сделайте милость, исцелите дитя. Лекарь сказал, что ему остался день-два жизни. Пожалуйста, помогите.

Стражники растеряно переглядывались друг с другом, не решаясь прогнать женщину с больным ребёнком. Я тоже, честно говоря, сначала опешил от такой просьбы.

Но уже в следующее мгновение желание помочь этой женщине пересилило все остальные чувства.

— Снимите с меня цепи, — спокойно попросил я стражников.

— Чего захотел? — хмуро процедил один из сопровождающих нас, судя по одеждам, кто-то чином повыше обычных рядовых стражников, он дал знак стражникам следовать дальше, а женщину ткнул носком сапога. — Пшла вон!

Я, не раздумывая, кинулся к нему и мгновенно перекинул свои цепи ему через голову и, соорудив тем самым удавку, стал душить мерзавца.

Поганец захрипел, брыкаясь в моих руках, но выпутаться не он мог. Краем глаз я видел, как сбегаются из зала братья ордена Триликого, как два брата, сложив руки, пытаются навести на меня чары.

Я чувствовал магическое воздействие со всех сторон, но на каком-то интуитивном уровне я сумел переформатировать магический блок на кандалах в щит, и все их заклятья отлетали от меня.

— Эрик, отпусти сэра Купера, — попросил брат Лесли, единственный, кто осмелился ко мне подойти близко.

Я слегка ослабил хватку, понимая, что ещё чуть-чуть и убью этого урода всерьез и надолго.

— Я отпущу этого выродка, брат Лесли, — пообещал я, — если вы дадите мне слово, что снимите с меня кандалы, чтобы я помог этой женщине.

— Обещаешь ли ты, что после того, как поможешь этой женщине, пойдёшь в зал суда добровольно, вновь надев кандалы? — громко спросил брат Лесли.

— Обещаю, — быстро кивнул я.

— Снимите с него кандалы, — велел брат Лесли.

Я отшвырнул от себя обмякшее тело Купера. Ко мне подошел один из стражников и трясущимися руками, старательно избегая смотреть мне в глаза, освободил меня от цепей.

Я подошел к перепуганной насмерть женщине. Помог подняться ей с земли. Кивнул ободряюще. Посмотрел на её ребёнка, оценивая его состояние.

Девочке было меньше года и жизнь в ней, действительно, едва теплилась. Она была в коме. Я понял, что если спасу её, то истрачу изрядное количество энергии и силы, но не помочь я просто не мог.

— Что произошло? — тихо спросил я женщину.

— Это несчастный случай…я… он не хотел, я пошла в магазин и оставила Мэри с сыном, а он надумал её подбрасывать, он любит, когда Мэри смеется. И не удержал… Она упала и ударилась головой… — сбивчивый рассказ женщины закончился рыданиями.

Я оглядел толпу и разглядел в ней мальчишку лет девяти, который смотрел на нас во все глаза, переминаясь с ноги на ногу.

— Пусть ваш сын подойдет к нам, — потребовал я. — Стража пропустите его,

Тот самый мальчик, которого я приметил, смело вышел к нам.

— Это моя вина, ваша светлость, — четко сказал мальчик, было видно, что ему страшно, но он свой страх побеждал. — Накажите меня, но пусть Мэри будет жива и здорова!

— Это хорошо, что ты осознаёшь ответственность за свой поступок, — серьёзно кивнул я. — Если бы твоя мать не была такой смелой и отчаянной женщиной, тебе пришлось бы нести груз вины за смерть сестры всю жизнь.

После этого краткого нравоучения я приступил к лечению девочки. Пришлось попотеть, потому что при падении пострадала голова, и кость черепа вдавилась в мозг. Девочка открыла глаза, а вместе с глазами раскрылся и рот. Раздался оглушительный рёв.

Я же качнулся, и вынужден был присесть на землю, обливаясь потом.

— Вы спасли её, слава Богине жизни Аве и её соколу! — толпа подхватила и тоже стала славить богиню жизни и её сокола. — Вы спасли моё дитя!

Женщина наклонилась и хотела обнять меня, но стражники вежливо отодвинули её в сторону, видимо, памятуя прошлый опыт с сэром Купером и чувствуя настроения толпы, они были с ней предельно вежливы. Женщину с детьми проводили обратно в толпу.

— Идите, — сказал брат Лесли, — вы обещали.

Я поднялся и покорно, как и обещал, протянул одному из стражников руки. Кандалы вновь защелкнулись на моих запястьях.

Я слышал, как бушует за моей спиной толпа. Они требовали свободу соколу, но их крики встречали голоса братьев, требующие тишины и порядка.