— Уверена, что мы сможем что-нибудь придумать. — добавляю я.

— И я уже большая девочка. Я могу сама о себе позаботиться. — Моя дочь вмешивается, вызывая улыбку и у Сиси, и у меня.

— Дай мне одеться, и я пойду с тобой на ужин. — Она вздыхает и достает чистый наряд.

Мы все направляемся в большой зал и, стараясь избегать других монахинь, занимаем места за столом в самом дальнем углу. Я уже привыкла к пристальным взглядам и злобному шепоту, но я всегда стараюсь свести к минимуму воздействие этих вещей на Клаудию. К счастью, еда оказывается лучше, чем раньше, и все наслаждаются ею. Мы заканчиваем и относим свои подносы, чтобы их помыли.

— Могу я теперь пойти съесть шоколадку? — Клаудия дергает меня за рукав. Видя ее полное надежды лицо, я не могу заставить себя отказать.

— Конечно. Можешь идти.

— Ура! — восклицает она, убегая в сторону нашей комнаты.

— Ты ее слишком балуешь. — Сиси игриво отчитывает меня.

— Это меньшее, что я могу сделать.

— Я бы хотела, чтобы моя мама была такой, как ты. — Тоскливый тон Сиси напоминает мне о том времени, много лет назад, когда она попросила меня стать ее матерью.

Я быстро сжимаю ее руку в знак утешения.

Когда мы возвращаемся в комнату, в монастыре тихо. Вероятно, все готовятся к отбою.

— Клаудия? — зову я свою дочь, открывая дверь в комнату и войдя внутрь. Ничего.

— Клаудия? Это не смешно, — повторяю я и начинаю искать под кроватью, потом в шкафу. Сиси делает то же самое. Но в крошечной комнате есть только эти места, где можно спрятаться.

— Где она может быть? — Мое сердце набирает скорость, тревога зашкаливает. Я смотрю на место, куда положила шоколадку, и обнаруживаю, что она все еще там, нетронутая.

— Я не думаю, что она приходила сюда.

Повернувшись к Сиси замечаю волнение на ее лице, которое вторит моему.

— Ты займешься западным крылом, я — восточным. Мы найдем ее.

Мы тут же расходимся. Я бегаю вокруг, спрашивая каждую монахиню, не видела ли она Клаудию. Заметив группу монахинь возле графика, спешу к ним.

— Вы видели Клаудию? — Они ехидно смотрят на меня.

— Даже не можешь позаботиться о своем ребенке? — фыркает одна из них.

У меня даже нет времени обидеться. Я снова бегу, спрашиваю еще нескольких монахинь, видели ли они Клаудию.

— Думаю, да. Я не уверена, была ли это Клаудия. — Наконец-то кто-то может снабдить меня хоть какой-то информацией.

— Пожалуйста, все равно расскажите мне, — умоляю я.

— Она шла в сторону часовни.

— Спасибо! — Я взяла ее руки в свои в знак благодарности.

Это было на другой стороне монастыря, но мне было все равно. Я просто изменила направление и помчалась в сторону часовни. Зачем ей понадобилось посещать часовню? И в такой час? Пока еще не стемнело, с вступлением в силу летнего времени, все равно уже поздно. А Клаудия знает, как важно соблюдать комендантский час.

Когда я дохожу до часовни, я не вижу никого вокруг. Никаких звуков тоже нет. Надеясь, что дверь не заперта, я толкаю ее. Она сразу же поддается. Часовня в Сакре-Кер похожа на мини-готическую церковь. Она достаточно большая, чтобы вместить всех людей в монастыре, но по другим меркам она не такая уж большая. Внутри есть два ряда на каждом нефе, ведущие к алтарю, а справа находится исповедальня. С каждой стороны часовни стены украшают витражи, изображающие библейские события. Когда я вхожу в часовню, то прохожу центральный неф, направляясь прямо к алтарю. Конечно, ее здесь не будет….

Церковь окутана темнотой, но у алтаря все еще горят несколько свечей. Я прохожу половину нефа, когда различаю две фигуры рядом с алтарем. Одна из них — взрослая, а другая — детская. Чем дальше я продвигаюсь, тем больше различаю черты лица… и действия.

Это Клаудия, моя милая Клаудия, и отец Герра. И он… он запустил руку ей под платье. Моим легким перестало хватать кислорода, когда осознаю, что вижу. Даже не задумываясь, я бросаюсь вперед, намереваясь только вырвать мою девочку из рук этого человека.

Должно быть, они заметили мое присутствие, потому что отец Герра тут же убирает руку и успокаивается. Клаудия поворачивается ко мне, и я вижу в ее глазах что-то такое, что заставляет меня сорваться с места.

— Клаудия, иди в комнату. — приказываю я ей. Ее плечи слегка вздрагивают, не знаю, от того ли, что произошло, или от тона моего голоса. — Сейчас же! — повторяю я, когда она колеблется.

— Мама… — шепчет она, секунду глядя на меня, прежде чем выбежать из часовни.

— Каталина, это не то, чем кажется. — Отец Гуэрра тут же бросается на защиту. — Я просто поправлял ее платье.

— Поправлял ей платье? Или нижнее белье? — Мои ноги несут меня прямо перед ним, и внезапное желание причинить вред овладевает мной. Он положил свои руки на мою дочь — мою девятилетнюю дочь. Мне хочется разбиться и заплакать, но я не могу позволить этому человеку уйти без наказания.

— Каталина, я уверен, что мы сможем прийти к взаимопониманию. — Он поднимает руки вверх в успокаивающем жесте.

— Какому пониманию? Что ты чертов педофил? — Я даже не узнаю свой голос, когда кричу на него. — Мать-настоятельница узнает об этом. Я позабочусь о том, чтобы ты получил по заслугам, ты, отброс человеческого рода. — В моем голосе так много яда, но он все равно не передает того, что я почувствовала, когда увидела, как он прикасается к Клаудии.

Отец Гуэрра смеется. У него хватает смелости делать это.

— И кто, по-твоему, тебе поверит? Ты, которая трахалась неизвестно с кем и забеременела? Даже твоя семья не хотела тебя. — Мое лицо опускается, когда он продолжает говорить. — О, ты думаешь, я не знал? Ты действительно думаешь, что я хотел быть добр к тебе? Такие шлюхи, как ты, не должны быть допущены в место Бога. — Он смеет говорить о Боге… Моя рука вырывается сама собой. Она с громким щелчком соприкасается с его щекой.

— Ты… ты… — бормочу я.

Он кладёт руку мне на щеку и медленно потирает ее.

— Чертова шлюха! — выплевывает он за секунду до того, как его рука обхватывает мое горло, ограничивая поток воздуха. Он толкает меня назад, пока я не натыкаюсь на алтарный стол. Я пытаюсь вдохнуть воздух, но он продолжает сжимать свою хватку.

— Никто даже не будет скучать по тебе, если ты уйдешь. — Злоба, исходящая из его голоса, ощутима… Я должна была прислушаться к своей интуиции. Вместо этого… Господь знает, что он сделал с моей Клаудией. Эта мысль подстегивает меня. Он прикоснулся к моей дочери. Я раскинула руки на столе, ища что-то… что-то, что я могу использовать, чтобы заставить его отпустить меня. Секунды пролетают незаметно, и я чувствую, как угасаю.

Нет!

В этот момент моя рука нащупывает предмет… нож. Я обхватываю пальцами рукоять и со всей оставшейся силой погружаю острие в его шею. Его глаза расширяются, он смотрит на меня так, как будто такой сценарий совершенно невозможен. Он медленно отпускает мое горло, а его рука идет к ножу, вонзенному в его плоть.

В тот момент, когда мое горло освобождается, я кашляю, пытаясь перевести дыхание.

Отцу Гуэрра приходит в голову блестящая идея вытащить нож из шеи. Кровь вытекает струей, как гейзер, из раны на пол. Он несколько раз задыхается, его колени подгибаются под его весом. Отец Гуэрра падает на пол… и не двигается.

Я все еще пытаюсь взять себя в руки, когда осмыслить масштаб своих действий.

Я… убила его.

Когда это осознание приходит, я начинаю сходить с ума. Я убила человека… человеческое существо. У меня почти начинается истерика от этой мысли, но потом я вспоминаю, почему мне пришлось сделать это. Он тронул Клаудию… Он собирался убить меня… Внутри меня бушует война. Я не могу решить, должна ли я сожалеть о том, что сделала, или нет. Есть часть меня, которая радуется, что монстр мертв; но есть и другая часть меня, которая не может поверить, что я своими руками лишила жизни человека. Я пытаюсь анализировать это. Это ведь не конец света, верно? Он был злым человеком. Да… Он был злым человеком, и миру лучше без него. Но как насчет меня? Что со мной будет, когда они узнают? Возможно, меня посадят в тюрьму… Нет! Это не вариант. Я не могу оставить Клаудию. Я не могу оставить свою дочь одну.