— Нет… нет, — качает она головой. — Дьявол…. — Мать берет крест с алтаря и пихает его передо мной, вероятно, надеясь, что я буду страдать от каких-то побочных эффектов

святого креста.

— Мама, прекрати это. Я не дьявол, и ты это знаешь. Я твой сын.

Ее глаза на мгновение расширились, прежде чем она нахмурилась.

— Мой сын? — спрашивает она так, будто слышит это впервые.

— Да, а теперь, пожалуйста, брось нож, пока ты не поранилась. — Я делаю еще один шаг вперед, и она делает то же самое, ударяясь об алтарь.

— Нет… мой сын — дьявол… — Мать продолжает качать головой, ее глаза пустые, когда она смотрит на меня. И весь ее вид кричит о том, что эта женщина превратилась в оболочку человека.

Я пытаюсь протянуть руку, но она размахивает передо мной ножом, заставляя меня немного отступить.

— Давай бросим нож, хорошо? — я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос был спокойным. — Бог не хотел бы, чтобы ты причинила себе вред, верно? — Я меняю тактику, надеясь, что это как-то сделает ее более восприимчивой.

— Нет… Ты дьявол… Ты пытаешься искусить меня, не так ли? — хмыкает она, уродливый оскал меняет ее черты. — Да… Я знала, что ты придешь испытать мою веру. Но ты не победишь.

Она самодовольно ухмыляется и снова поднимает нож. Я думаю, что она собирается напасть на меня, поэтому инстинктивно делаю шаг назад.

Но это не так.

Она берет нож и приставляет его к одному уху. Мои глаза расширяются в понимании, но, возможно, на секунду слишком поздно. Я начинаю приближаться к ней в то самое время, когда она разрезает свою плоть и тащит нож от одного уха к другому, ухмыляясь, как идиотка, когда кровь стекает по ее одежде.

Мои ноги прикованы к полу, и я не могу сделать ни шагу.

Она задыхается, когда жизненная сила покидает ее тело, а я просто смотрю. Ручейки крови стекают вниз, пока не остается ничего. Я смотрю, пока последние капли крови не покинут ее тело. Она лежит на полу, ее глаза все еще открыты и вызывающе смотрят на меня. Ее губы все еще искривлены в мрачной улыбке.

И я не чувствую ничего, кроме облегчения.

Ее больше нет…

Я поворачиваюсь спиной и выхожу из комнаты, давая понять персоналу, что нужно убраться в комнате.

Смерть повсюду. Почему я должен заботиться об одном человеке больше, чем о другом?

Все мы рано или поздно умрем.

Мама просто ускорила свою смерть. Так же, как я ускоряю смерть многих других…

Смерть повсюду. И я наконец-то смирился с этим.

Глава 13

Марчелло

Мой план проходил гладко. Вот уже несколько дней мне в основном удавалось избегать Каталину. И я считаю это подвигом, видя, что она пыталась ещё раз поговорить со мной. После последнего раза, думаю, я пас. Просто знать, что она в доме… уже сильная пытка.

К счастью, я тоже был занят. С тех пор как просмотрел все финансовые счета и составил досье на все предприятия семьи, то стал лучше понимать, как она работает, вернее, как она должна работать, чтобы получить максимальную прибыль. Я сделал несколько заметок и работал над их реализацией, наняв нескольких бухгалтеров и специалистов по фондовому рынку, чтобы пересмотреть портфолио и предложить дальнейшие инвестиции.

Я не могу позволить себе быть спокойным, особенно когда все внимание приковано ко мне. Мне известно, что Николо просто выжидает время. Франческо следит за другими представителями семьи и ежедневно информирует меня. Мы также заплатили нескольким людям, чтобы они следили за подозрительными личностями, и мне не терпится узнать, что они обнаружат.

Было чуть больше пяти вечера, когда мне удалось добраться до дома. Весь день я провел в больнице со своим другом — бывшим другом. Адриан оправился от черепно-мозговой травмы, и я должен был признаться ему, почему предал его доверие. Мне никогда не пришлось «вонзать нож» в его спину, если бы мой долг не был так велик. Десять лет назад Валентино спас весь мой мир, а взамен я согласился делать все, что он попросит. Кто бы мог подумать, что мой выбор снова укусит меня за задницу? Я признался Адриану в своих самых темных секретах. Мне не нужна была ни его жалость, ни его прощение, поскольку я знал, что не заслуживаю этого. Но мне бы хотелось, чтобы он знал, что я ценю его дружбу.

Я вошёл в дом, собираясь отправиться в свою комнату. Когда я прохожу мимо гостиной, то вижу, что Венеция стоит, положив руки на бедра, и смеётся над кем-то. Я немного двигаюсь вправо, держась вне поля зрения, и замечаю Каталину, сидящую на диване напротив Венеции.

— Я была бы признательна, если бы ты хотя бы уважала мою дочь. Она ни в чем не виновата. — Голос Каталины спокойный, но решительный. Из своего укрытия мне удается заметить, что она смотрит Венеции прямо в глаза, бросая ей вызов.

— Почему я должна это делать? Она — твоя ответственность. — Возражает Венеция.

— Да, она — моя ответственность. Но и ты должна вести себя по-человечески. Я не понимаю, почему ты всегда устраиваешь скандалы, — продолжает Каталина, сузив глаза на Венецию. — Но это то, чего ты хочешь, не так ли? Ты хочешь устраивать детские истерики, чтобы привлечь к себе внимание. — Она в упор смотрит на Венецию, и та бледнеет от обвинения.

— Заткнись! — кричит на нее Венеция. — Ты ничего не знаешь!

— Понимаю… — тихо говорит Каталина. — Ты хочешь внимания, не так ли? От своего брата?

— Заткнись! — Говорит Венеция, поднимая руки и затыкая уши, чтобы ничего не слышать.

— Но он не уделяет тебе никакого внимания, что бы ты ни делала. — Каталина встает и делает шаг к Венеции.

— Нет… Я не хочу слышать то, что ты хочешь сказать! — моя сестра вскидывает руки вверх и собирается покинуть комнату.

Каталина двигается еще быстрее, и менее чем через секунду ее руки обхватывают Венецию и притягивает ее к себе.

— Все хорошо, Венеция, — говорит она, ее голос ниже, чем раньше, и мне приходится напрячься, чтобы уловить то, что она скажет.

Каталина поглаживает ее по спине, и Венеция замирает на несколько мгновений. Ее руки все еще застыли в воздухе, тело напряжено. Как будто она не знает, как реагировать. Рука Каталины опускается к ее голове, и она медленно поглаживает ее.

— Это нормально, что ты так себя чувствуешь. Но я не враг. Моя дочь — не враг. Мы не отнимем у тебя брата. Знаешь, я теперь и твоя сестра тоже. — Слова Каталины, похоже, стали бальзамом для Венеции, потому что я услышал несколько сдавленных всхлипов. Руки Венеции медленно опускаются, но все еще не касаются Каталины.

Каталина, видя, что это работает, продолжает говорить своим успокаивающим голосом. Даже я, находясь в стороне, чувствую себя более расслабленным, просто слушая ее мелодичный тон.

— Я… — начинает Венеция, но прежде чем она может продолжить, она испускает громкий вопль. Затем она разрыдалась от души, наконец, вернувшись в объятия Каталины. Она плачет и плачет, а Каталина продолжает ее утешать.

Я чувствую, что увидел достаточно, и пытаюсь незаметно уйти в свою комнату, пока меня не заметили. Если я еще не знал, на что способна Каталина, то теперь мне известно… После того, как Венеция обращалась с ней все эти дни, меня удивляет, что у нее было столько терпения. Она была просто прелестна. Улыбка играет на моих губах. Она — нечто иное… Каталина… Лина.

Иногда, в потаенных глубинах своих мыслей, мне нравится называть ее Линой, знакомое прозвище согревает меня. И снова мне хочется, чтобы все было по-другому. О, Лина… в другой жизни… может быть.

Я трясу головой, прогоняя безнадежные мысли, и возвращаюсь к работе.

Внезапный стук дверной ручки заставляет меня нахмуриться. Я дал Амелии строгие указания, чтобы меня не беспокоили, пока я нахожусь в своем кабинете.

Затем он прекращается.

Я качаю головой и возвращаю свое внимание к документам на столе. С тех пор как были заблокированы точки ввоза товара, мы понесли значительные убытки. Я дал обещание, что решу это, а теперь похоже, это не только вопрос решения эмбарго, так сказать. Мне нужно придумать, как компенсировать потери. Одна мысль об этом заставляет меня стонать. Я не привык решать подобные вопросы, и от этого у меня болит голова.