— Что? — он скинул плащ, который был накинут на голый торс. Волосы потемнели от влаги, по крепкой груди катились сверкающие на свету капельки, они скользили по рельефному прессу и исчезали за поясом штанов. И я чуть было не забыла о своем вопросе, если бы не многозначительное хмыканье Тайлинга и его всепонимающая улыбка.

— То, — буркнула я. — Чего это ты вдруг такой активный стал? М? Ты такой настойчивостью не отличался даже тогда, когда я твоей рабыней была. А сейчас, как банный лист прилип и тискаешь по поводу и без. И даже моего согласия не спрашиваешь.

— Если бы ты была не согласна, меня бы откатом от договора приложило, — весело заметил он и подмигнул. Скинул обувь, схватился за штаны, задумчиво оглядел меня, спрятанную под одеялом, и передумал оголяться полностью. За что ему отдельное спасибо. Развалился рядом, закинул руки за голову и уже совершенно серьезно продолжил: — Ты мне нравишься, Марго. Ты красивая, интересная женщина. Яркая, даже эмоции твои яркие, вкусные, чистые, — он улыбнулся и повернулся ко мне.

А я чувствовала, как я сначала бледнею, а потом начинаю краснеть от внезапного озарения — я перед ним, как открытая книга. Он чувствует все мои эмоции. Менталист же! Гад! И я — дура! Уговариваю себя, что нельзя давать ему повод что-то там обо мне подумать. Дура, дура, дура! Что бы я ему не показывала, он чувствует правду.

— Ты! — выдохнула, сгорая от стыда, злости и смущения. — Ты! Прекрати это делать со мной! Прекрати лезть в мои чувства!

— Я и не лезу, — глаза мужчины были честные-честные. Захотелось влепить ему пощечину. И я едва сдержалась. — Просто улавливаю, когда они слишком сильные. Не злись, колючка. А что, касается твоего вопроса, — поторопился он съехать со скользкой темы, — пока я не знал правды, ты была для меня слишком уж подозрительной. Я наблюдал, но сближаться не собирался. Хотел уличить тебя во лжи, но ты умело отделывалась полуправдой. Но было несколько проколов, из-за которых я все же держал тебя на расстоянии и искал правды.

— Какие?

— Ручки свои видела? — он схватил мою руку и поднял. Одной рукой держал, а второй щекотно водил по ладони едва касаясь, — нежные, мягкие, холеные, — сжал ладонь и опустил, — это я заметил, когда в первую ночь тебе стало плохо. Тоже мне деревенщина, — фыркнул он и снисходительно посмотрел на меня. Я ответила кривой улыбкой. Да уж, моя легенеда была шита белыми нитками. — Потом были еще несостыковки. То, как ты держишься, ходишь, говоришь. Если бы ты сказала, что ты дочь или жена какого-нибудь внезапно разорившегося торговца или аристократенка, было бы куда правдоподобнее. Но Белый Элл подложил тебе дробленое стекло под колесо, рассказав версию, которую знал. Да и ты сама… На шпионку ты была не похожа. Ты напоминала загнанного зверя, который ждет нападения и готов броситься в атаку.

— Примерно так я себя и чувствовала. Боялась всего и не могла расслабиться ни на секунду. Но теперь, когда нет договора о рабстве, ты знаешь правду, стало легче. Я доверяю тебе, Тай, и безумно благодарна за помощь и защиту. Но прошу тебя, — замолчала, глубоко вдохнула, медленно выдохнула, — давай останемся друзьями и партнерами. Отношений у нас не получится. А то, что может получиться, меня не устроит.

— Доживем, посмотрим, — он откинул прядь волос с моего лица, — спи, Маргарита. Спи, партнер, — криво усмехнулся, сгреб меня прямо в одеяле в охапку, прижал к груди, положил подбородок на мою макушку, и светлячки тут же потухли.

Горы. Огромные, темные, они выглянули из-за леса к середине третьего дня. Их вершины прятались за пушистыми шапками облаков. Облака же с трудом переваливались через хребты гор, цепляясь за вершины, сбрасывая стены дождя на противоположный от нас склон. Горы надвигались на нас, нависали, падали на землю огромной тенью, стоило солнцу спрятаться за ними. Утром четвертого дня мы ехали уже вдоль горной гряды по извилистой тропинке. Над головой нависали каменные глыбы. Я видела, что с другой стороны склон укрыт густым лесом, который, будто зеленое покрывало, укутал гору. Шевелился, шуршал и волновался. А здесь, скала была голой, угрюмой. Темный камень с трещинами и сколами, словно кто-то очень сильный выдрал огромный кусок лесного пейзажа, обнажив камень. Тропинка вильнула, уткнулась в сверкающую мелкую горную речку. Отошли чуть в сторону от дороги, спешились, чтобы немного освежиться. Вода была чистой, задорно журчала между гладких камней и огромных валунов, сбивалась в пену на переходах и тихой рябью скользила в более глубоких местах. Теплая, как парное молоко, нагретая ярким солнцем и прозрачная, как слеза. Мелкие рыбешки сновали стайками туда-сюда и бросались врассыпную от малейшего движения. Я чувствовала себя безмерно счастливой от осознания, что уже через несколько часов мы прибудем в небольшой городок Кертач. Шахтерский городок, основная масса жителей которого и составляла рабочих шахт и их семьи. И пусть после волшебных рук Тайлинга я чувствовала себя гораздо лучше, и тело, наверняка, смирилось и прекратило бастовать, отзываясь болью на каждое движение, я с нетерпением ждала, когда уже наступит тот миг, когда мы с лошадью не будем видеть друг друга хотя бы сутки. О том, что меня ждет еще и путь назад, старалась не думать. Потом буду страдать, когда время придет. А сейчас порадуюсь, что пережила этот кошмар.

Кертач растянулся в долине между двумя сопками. Я вертела головой, смотрела на возвышающуюся гору, на снежную шапку, сверкнувшую на вершине, когда облака вдруг разошлись. Руки вдруг начали подрагивать. Запоздало пришло осознание, что велика вероятность, что мой кошмарный сон вдруг станет явью, что то отчаяние, запах безысходности и плесени, накроют меня с головой, стоит только ступить в пещеры. Вдруг отчетливо поняла, что безумно боюсь и не хочу туда идти. Что лучше бы мои сны так и остались всего лишь снами, и ничего общего не имели с этими горами. Иначе, я даже представить себе не могла, как объяснить все это. И что с этим делать. Как, будучи жительницей Земли, я могла увидеть горы другого мира?

От этих мыслей меня отвлек резкий оклик Тайлинга и едва не прилетевшая в лицо низкая ветка.

— Ты в порядке? — он остановился сразу позади меня.

Огляделась. Хм, странно. Тропинка вела на северо-запад, в город. Я же, задумавшись, сильно отклонилась на северо-восток, и даже не заметила, как начала продираться по бездорожью в чащу леса.

— Я? Да, — неуверенно ответила и настороженно огляделась. — Тай, а там? — махнула в гущу леса, сама не понимая, что хочу узнать. Оглянулась на него, будто молчаливо молила, чтобы он объяснил мне мое же поведение.

— Там горы упираются прямо в море, там нет никаких дорог, — он же вглядывался в мои глаза без тени насмешки. Настороженно, внимательно, остро. — Ты что-то…

Он не договорил. У меня вдруг загудела, закружилась голова. Я зажмурилась и обхватила ее руками. Вздрогнула и распахнула глаза.

— Сон. Я помню еще один сон. Совсем недавно. Почти перед тем, как тут оказалась.

— Когда ехали сюда?

— Да нет же, Тай. Тогда, перед тем, как меня сюда перенесло. Знаешь, как бывает, снится что-то, а утром глаза открываешь и как ни пытайся, не вспомнишь, что снилось. Вот, — я говорила, быстро, захлебываясь, перескакивая с мысли на мысль. — Помню утес, такой небольшой. К нему тропинка. Спускались. Страшно так. Холодно. Море внизу темное, грозное, штормовое. О камни бьется, разбивается. И я иду. Рядом… Кто-то. Сил почти нет. Тяжело идти. Только знаю, что надо. И страшно. Камешки из-под ног скатываются и в море падают. И так страшно, так надоело, что хочется вниз сорваться. Прыгнуть. И все закончится. Прыгнуть в объятия черной воды, раствориться в белой пене, разбиться об острые скалы.

— Марго, — он встряхнул меня так, что голова только чудом на плечах сохранилась. Проморгалась, словно из транса вышла, огляделась. Тай стоял на земле. И меня, видимо, с лошади стащил. Меня колотило. Зубы отстукивали чечетку, губы дрожали, да и меня всю била дрожь так, словно у меня припадок эпилептический. Тай прижал меня к себе, обернулся к нашим спутникам. Их лошади нетерпеливо переступали на месте, пофыркивали и тихо ржали.