Я взглянула на часы, висящие над дверью.

— Вообще-то время уже — полпятого, мы весь рабочий день угробили на поиски. Мы честно искали…

— Да, мы там всё перерыли, — поддакнула мне Наталья Петровна.

— А меня не интересует, что вы там перерыли! Найдите! В других отделах поспрашивайте, может, кто-то взял и не вернул!

— Ладно, — Наталья Петровна со вздохом взяла список, — завтра с утра снова попытаемся…

— А пытаться нечего, — возразила я, — мы ничего…

— Сегодня! — пролаяла Четвергова. — Продолжайте сегодня поиски. Мы сидим на работе до семи часов!

Наталья Петровна беспомощно взглянула на меня.

— А по закону, между прочим, рабочий день до пяти, — твердо сказала я.

Четвергова гневно сдула сосульки, свалившиеся ей на лоб, и открыла рот, чтобы что-то сказать.

Но продолжать ей помешала Анриетта, вошедшая в кабинет в совершенно новом образе. На ней красовался синий халат и непонятного цвета платок, завязанный на голове. Она внесла в кабинет ведро с водой и тряпкой, прислонила швабру к стене и прорычала:

— Так, Наталья, Альбина, уйдите с прохода, у меня уборка. И не топчите мне тут полы.

— Ага, летать сейчас начнем, — пробормотала Наталья Петровна и ушла к своему столу.

Я тоже села за свой стол, недоумевая, что за метаморфоза произошла с Антриеттой. Что за уборка? Они что, по очереди кабинет убирают? Но почему нигде не вывешен график?

Анриетта между тем принялась с остервенением и грохотом бить шваброй с тряпкой об пол, приговаривая своим прокуренным голосом:

— Убирай тут грязь за вами. Я твои черные волосы, Наталья, замучилась уже вымывать! Ты бы косички, что ли, заплетала. Или ходила в туалет расчесываться.

— Ты уборщицей здесь подрабатываешь? — решилась я спросить. — Или вы по очереди убираетесь? Или как?

— Или как! — Анриетта с грохотом поставила ведро поближе к себе. — Сейчас здесь уберусь, потом побегу еще в трех кабинетах убираться. А потом мне еще ребенка из садика забирать! А потом по магазинам в очередях стоять! А потом жрать готовить себе и ребенку! И так изо дня в день! Кручусь, как белка в колесе!

— Анька у нас стахановка, — хмыкнула Садовская, припудривая лицо и глядя в маленькое зеркальце. — Ладно, я побежала. Кто со мной до остановки? Кто со мной — тот герой!

— У меня работы полно, — хмуро ответила Четвергова, — я до семи.

— А я лучше Ане помогу, — сказала Лилька, вставая из-за своего стола.

— Я с тобой пойду, — сказала Наталья Петровна Садовской, — все равно на один трамвай.

Я честно дождалась, когда на часах будет ровно пять вечера, и только тогда пошла на станцию. Ходу было всего две минуты, но электричка только что ушла, а следующая ожидалась по расписанию через полчаса. Ну вот, — расстроилась я, — а вышла бы чуть пораньше, и уже на полпути к дому была.

Я плюхнулась на лавочку. Все тело гудело после беготни по приставной лестнице. Ноги в туфлях нестерпимо болели, особенно пальцы, которые весь день находились в скрюченном положении. Я скинула туфли и осмотрела ноги. Так и есть, стерла в одном месте до крови. Какая-то женщина, проходя мимо, посмотрела на меня с неодобрением. Как же, расселась тут, на глазах у всех туфли сняла. Неприлично.

К горлу подступили слезы. Может, кроссовки носить на улице, а туфли только в помещении? Но сейчас не принято с юбкой носить кроссовки.

И это еще хорошо, что мне не надо после работы бежать по магазинам, стоять в очередях, а потом весь вечер жариться у плиты. Всеми хозяйственными вопросами у нас занимается дед, дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни.

Еле живая, голодная, как волк, доплелась я до дома. Во дворе не видно было ни деда, ни Ритки.

В прихожей меня никто не встретил. Из зала доносились оживленные голоса, но мне было не до них. Я с облегчением скинула туфли и босиком прошлепала в ванную умываться. Приложила полотенце к разгоряченному лицу и пошла в зал.

Посреди комнаты стоял разложенный и накрытый скатертью стол-книжка. За ним сидели дед, Ритка, Володька и его дочки. Все с наслаждением ели суп. Всё, как положено — солонка, перечница, порезанный ломтями хлеб, масло в масленке для бутербродов.

— Ой, Альбина с работы пришла, — обрадовался дед, — сейчас принесу тебе тарелку супа. Ты садись.

— Привет, сестрёнка, — Володька промокнул губы платочком, — а мы с девчонками решили зайти. Спасибо папе, что накормил нас.

— Не за что, — ответил, не оборачиваясь, дед и пошел на кухню.

— Хорошо хоть папа, а не «старик», — тихонько сказала я.

— Да, укатали сивку крутые горки, — неожиданно произнес Володька, — если бы ты знала, как я раскаиваюсь, как мне жаль…

Лицо мужчины покраснело, глаза увлажнились. Похоже, он еле сдерживался, чтоб не заплакать. Притихшие девочки старательно работали ложками и не поднимали глаз от тарелки.

Вернулся из кухни дед, поставил передо мной тарелку аппетитного горячего супа.

— Спасибо, папа, — сказала и я, поймав себя на том, что впервые так назвала его.

— Да все нормально, что вы заладили, — дед сел на свое место, — ешьте давайте.

По его взгляду я поняла, как он рад, что мы все у него есть. И даже собираемся иногда за большим столом.

— Как Нинка? — спросила я у Володьки.

— Да как, плохо, — пожал он плечами, — недавно опять в больницу увезли. Врач же говорил, если хуже станет, вызывайте «скорую». Ну, вот мы с тещей и вызвали.

— Так теща к вам перебралась?

— Да, с нами теперь живет. А по-другому не получалось никак. Альбина, я уже говорил, пока тебя не было. И опять скажу, для тебя. Вы тоже приходите к нам в гости, ладно?

Я взглянула на Володькиных дочек. Обе выглядели не по-детски серьезными. Ну еще бы. Хоть и маленькие совсем, а все понимают.

Неожиданно раздался звонок в дверь. Ритка сорвалась со своего стула и побежала открывать. Из прихожей донеслись восторженные голоса, и вскоре в зал вошли Маша с Юрочкой. Началась оживленная кутерьма, приветствия, разговоры.

— Так, Маша, Юра, — сказал дед, — мойте руки и тоже садитесь за стол.

Я пошла на кухню за чайником. И такое чувство меня охватило — как будто все силы разом вернулись. Как будто и не было этого отвратительного рабочего дня.

Однако, поесть новым гостям была не судьба. Юрочка, едва вернувшись в зал после мытья рук, попал в водоворот Риткиного веселья и воодушевления.

— Побежали на улицу!

— А ты обещала Хомочку показать, — напомнил мальчик.

— Ой, так мы и ее с собой возьмем!

Тут я, конечно, вмешалась:

— Никаких улиц. Хомочка у нас домашнее животное, и на улице ей совершенно нечего делать!

— Ну и ладно, с Хомочкой мы потом поиграем! А сейчас бежим, я в соседнем дворе такой турник нашла! — и Ритка потянула братика за собой.

Надо будет объяснить ей потом, чтобы не вздумала водить на улицу хомячку. Не дай Бог, убежит и потеряется. Или заразу какую поймает.

Володькины девочки тоже оживились, глядя на своих двоюродных брата и сестру. И побежали за ними.

Маша уселась было за стол, и даже поднесла к губам кружку с чаем. Но скромной девушке быстро сделалось неловко — потому что Володька не сводил с нее пронзительных глаз.

— Дядь Лёнь, я, пожалуй, тоже пойду на улицу, хорошо? А то дети в соседний двор побежали.

— И что? — не понял дед. — Ты удивишься, наверно, но они не только возле дома играют.

— Все равно, я лучше присмотрю. Извините.

Она стремительно вышла. Хлопнула входная дверь.

— Ну и что ты на нее так уставился? Дырку хотел прожечь? — упрекнула я Володьку.

— Да ничего я не уставился.

— А то я не вижу.

Дед принялся убирать со стола, и я встала, чтобы помочь. Потом мы сложили стол и поставили его на место — в угол, рядом с балконной дверью. За окном было еще светло, летний вечер горел жаркой истомой в облаках, подсвеченных яркими солнечными лучами. Шелестел ветерком в ветвях деревьев, в золотых шарах и космеях на клумбах под окнами.