Я проследила за взглядом девочки и увидела маму того самого нашего соседа по купе в поезде. Надо же, я видела ее всего раз в жизни, а узнала. Интересные свойства у человеческой памяти. Вроде и забыл давно, а увидел и сразу вспомнил. Женщина была в том же самом цветастом трикатиновом платье. С поджатыми губами она проверяла билеты на входе в зал.

Конечно же, мне, взрослому человеку, совершенно неинтересно было смотреть детский спектакль. И деду, по всей видимости, тоже. Через полчаса после начала он засобирался на улицу покурить. Я увязалась за ним.

Знакомая нам мамаша стояла у телефонного аппарата возле гардеробной и шипела в трубку:

— Ты домой не собираешься? Не надоело еще по общажкам мотаться?.. А при чем здесь эта, как там ее? Я тебя спрашиваю, когда ты вернешься домой и станешь жить, как человек? Ну и что, что тебя ее родичи так хорошо принимали, что с того? Еще бы, увидели москвича, вот и принимали! А я тебе сразу сказала…

Мы вышли на улицу и встали возле массивной бетонной урны.

— Ее с одной стороны можно понять, — я постаралась стоять так, чтобы противный табачный дым не шел в мою сторону, — сколько таких историй, когда невестку люди прописывают, а она потом с сыном разводится и начинает квартиру делить. Но, с другой стороны, зачем звонить и мотать нервы? Ну, устроились люди в общаге, и пусть себе живут.

— Ой, ты бы видела, как меня приняла мама Валентины Николаевны, — соглашаясь, сказал дед, — как родного! Она так рада, что ее дочь нашла себе человека, и не одна на старости лет останется. Нормальные родители радуются за своих детей, а тут ерунда какая-то. Сама их в общагу вынудила убраться, а теперь звонит.

Двери театра открылись, и на улицу вышла эта тетка в цветастом платье. Зыркнула на нас со злобой и тоже встала возле урны, достав мятую пачку «Родопи» и коробок спичек.

Целых два паровоза возле меня.

— А Валентина Николаевна приехала в Москву или пока у матери осталась? — спросила я.

— Осталась у матери, — ответил дед, — у сестры не очень удобно. В двухкомнатной, считай, две семьи живут. Сама сестра, ее муж, взрослая дочь со своим мужем и их ребенок. Валентине уже неудобно их стеснять, так что она пока у матери поживет, потом через Москву вернется в наш город. Хочет поближе к дочери, да и вообще.

Дед умолк, не желая распространяться при посторонних. Ладно, потом договорим.

После театра мы прогулялись по Тверской и поехали к тете Рите.

В зале надрывался телефон. Я мигом скинула туфли и бросилась к аппарату.

— Альбина, ты? — услышала я в трубке треск и голос Пашиной. — Ты что трубку не берешь, я уже полчаса звоню? Тут такие очереди к автоматам, я еле как пробилась!

— Да мы только зашли, в театре были…

— В каком театре? Я ненадолго к автомату вырвалась, чтобы тебе позвонить! Тебе вчера передавали, что я звонила?

На линии то и дело происходили помехи — шипение, треск, — приходилось по несколько раз переспрашивать.

— А ты где? Не дома, что ли? — я невольно тоже повысила голос.

— Да мне ли дома сидеть! — возмутилась Валюша. — Ты же знаешь мою ситуацию! Третьи сутки в аэропорту торчу, и ночую здесь. Пытаюсь билет достать на ближайшее время.

— Ну и как успехи? Есть подходящие билеты?

— Есть, как же, на октябрь есть! А мне надо мой поменять с конца августа на ближайшие дни. А билетов нет! Женщина, ну вы не видите, я разговариваю? — заорала она на кого-то. — Да тут поговорить не дадут, за мной очередь.

— Подожди, так ты говоришь, билетов нет? А зачем ты там тогда трое суток околачиваешься?

— Да я не околачиваюсь, а пытаюсь выстоять свободный билет! Мало ли, вдруг кто-то сдаст или опоздает на рейс. И я тут не одна такая бедолага, нас тут знаешь сколько? Вон, у меня номерок на руке, я уже тридцатая в очереди.

— И как, получается? Очередь двигается?

— Да двигается, но очень медленно. За трое суток только одному повезло улететь. А я тут замучилась стоять. Ни помыться, ни поесть по-человечески, ни причесаться, ничего! В туалет бегаю умыться и бегом назад. Представляешь, трое суток в аэропорту проторчать?

— Да, дела…

— Я что звоню?.. Женщина, ну подождите, мне же договорить надо! — опять крикнула она кому-то. — Я звоню спросить, а как у тебя дела? Ты узнавала насчет билета на поезд?

Я чуть не расхохоталась. Как у меня дела? По ее мнению, у меня только и дел, как бегать доставать для нее билет!

— Валя, я вчера ездила в Московское управление, — горячо заверила я Пашину, — мне сказали, что пока на ближайшее время нет. Но, как только билет появится, они мне сразу же сообщат. Я им свой номер оставила.

— Ага, номер оставила, а сама по театрам шастаешь! — с досадой выпалила она. — А ты на какие числа спрашивала?

— Как на какие, на ближайшие!

— Да мне хоть на какие только возможно! Мне даже подойдет на десятое августа — это самый крайний срок! Ты спрашивала про десятое августа?

— Нет, — растерялась я, — я думала, тебе надо буквально в ближайшие дни.

— Ну так съезди еще раз, скажи, даже на десятое подойдет!

— Хорошо.

— Через сколько мне тебе позвонить? Ты когда поедешь?

У меня аж зубы заскрипели от такой наглости.

— Вообще-то я только пришла и хочу есть…

— Ну вот поешь и сразу езжай! Хорошо, хорошо? А я часика через три перезвоню.

Вроде такая умная женщина. Почему она считает, что весь мир вокруг нее одной вертится? И все только и думают, как бы помочь ей со всякими махинациями. Ах, да, Альбина же в ее глазах — простодушная гостеприимная дурочка, от которой она не ожидает ни ума, никакого понятия о своих интересах. Ну-ну.

Я положила трубку с твердым намерением выбросить из головы все услышанное.

— Кто звонил? — поинтересовался дед.

— Пашина, та, которая Валюша с вязанием. Не та, которая Падшина с обоями.

— А что ей надо?

— Хочет пораньше уехать домой, — пожала я плечами, — у нее билет на конец августа, а надо прямо сейчас. Третьи сутки в аэропорту стоит в очереди.

— А ты-то чем можешь помочь?

— Просит, чтобы я достала билет на поезд, чтобы хоть так уехать.

— Ой, а Анечка? — вскинулась Ритка. — Она что, тоже уезжает? А мы хотели еще раз в парк сходить.

— Да никто еще никуда не уезжает, — успокоила я девчонку, — попробуй в такое время билеты достать. Люди в отпусках, и все ездить хотят.

Мы спокойно поужинали, поиграли с Хомочкой, посмотрели телевизор. Потом пришла с работы тетя Рита.

А потом раздалась телефонная трель.

Я со вздохом взяла трубку. Опять Пашина, кто ж еще?

— Альбина, — я чуть не подпрыгнула в кресле, услышав встревоженный голос Димы, — срочно приезжай. Прямо сейчас.

— Что-то случилось? — испугалась я.

— Приедешь — расскажу.

В трубке запищали короткие гудки.

Я заметалась по квартире. Так, макияж уже смыла, значит, надо по новой накраситься. Хорошо, сейчас лето, и много надевать не надо. Достаточно платье накинуть да причесаться.

— Да что случилось? — недоумевали родственники. — Куда тебя несет в такое время?

Опять заверещал телефон.

— Если Пашина, скажи, что я еще не вернулась из управления! А мне надо к Падшиным! — предупредила я деда и, схватив сумочку, выскочила за дверь.

На улице сгущались сумерки, во многих окнах домов зажигался свет. Становилось прохладнее и свежее. Не пошел бы дождь, а то ни зонтика с собой, ни капюшона, ничего.

На метро до Димы ехать около часа, и всю дорогу меня не покидало чувство тревоги. Теплилась слабенькая надежда — а вдруг Дима просто очень сильно захотел меня увидеть — прямо сейчас, — потому и выдернул так поздно из дома. Однако, вряд ли. Вряд ли, — в очередной раз понимала я. Не тот у него характер. Не стал бы он ради сиюминутной прихоти так поступать. Дима, конечно, любит пошутить иной раз, но такие розыгрыши точно не в его стиле. Так что, скорее всего, что-то случилось. Что-то, не терпящее отлагательств.