— У меня такие проблемы на работе, — не преминула я пожаловаться, — представляешь, наша старшая предложила мою кандидатуру на какую-то должность в Управлении. А я не хочу, понимаешь?

— Ты хлеб бери, — дед открыл хлебницу.

— Я уже привыкла сменами, так удобней, — продолжала я делиться своими горестями, — правда, это не точно. Могут туда и не взять.

— Так ты откажись, — пожал плечами дед, — раз душа не лежит к такой работе.

— И отказываться тоже не резон, — засомневалась я, — предприятие меня на учебу направило, учебные отпуска будет оплачивать. И вообще я же учиться пошла для чего? Для того, чтобы продвигаться, верно? Ой, а где Ритка?

— А она позвонила Маше, спросить, когда можно приходить на занятия. А та зазвала ее в гости. Как теперь она возвращаться будет по дождю? Может, пойти ее встретить с зонтиком?

Но тут прозвенел звонок в дверь. На пороге стояла Ритка, насквозь вымокшая, как и я сама полчаса назад.

На следующий день я приехала на Угольную, чтобы принять ночную смену. Навстречу мне кинулась Нина Петровна:

— Альбина, ну наконец-то! А я домой не ухожу, тебя жду.

— Что случилось?

— Тебя вызывает Кандюшин.

— Кто? — я чуть сумочку не выронила. Кандюшин — это же начальник нашего Управления.

— Да-да, сам вызывает.

— А зачем? — я пристально смотрела на нашу старшую. — Что ему от меня понадобилось?

— Откуда ж мне знать? Мне передали, я тебе передала. Зачем, не знаю. Завтра, как смену сдашь, езжай сразу туда.

— Вы что, уже и до самого добрались? — не сдержалась я. — Уже и ему мою кандидатуру предложили, будь оно неладно!

— Альбина, не дерзи! — и без того постоянно красное обветренное лицо Нины Петровны стало еще краснее. — Мне сказали передать, я передала. Владлен Степанович будет тебя ждать ровно в девять ноль-ноль. Он человек занятой, и опаздывать нельзя ни в коем случае. Поэтому я и советую выехать сразу после смены.

Кассирша, передающая мне дневную смену, приглушенно захихикала. Метнув в нее гневный взгляд, я решила взять себя в руки. Не пророню больше ни слова. Я сделаю по-другому. По-хитрому.

Да, я завтра туда приеду — всё, как мне передали. И пусть я не высплюсь после ночной смены, пусть. Но я приду к Кандюшину и объясню так: не мне не подходит работа в их Управлении, а я не подхожу для Управления. Я не имею такого опыта, какой им нужен, и в кассе от меня гораздо больше будет толку. В конце концов, правильно дед сказал: «Ты же можешь отказаться».

Отказаться, и никак по-другому! У меня ведь еще одно важное дело — научиться вязать. Я Диме пообещала, что свяжу ему новый свитер. А для этого время требуется.

Какой, оказывается, драгоценный ресурс — время. Мы привыкли тратить львиную долю времени на работу. И на всякие бесполезные занятия — чего греха таить. А потом — бац! — и тебе тридцатник. Или сороковник, или полтинник. И тогда задаешься вопросом: а что я полезного-то сделала за столько времени? Чем свою душу обогатила? Что буду вспоминать в старости? Чем гордиться? Вот Альбина связала свитер, и Дима до сих пор вспоминает, как он его грел.

Работать сменами — времени на хобби гораздо больше. После рабочего дня и ночи — два дня отдыха — вяжи, сколько влезет. Да и в ночную смену можно будет с собой вязание брать. И тренироваться, пока не уснешь.

А в кабинете Управления даже подумать некогда будет о том, чтобы заняться в рабочее время невинным хобби.

Можно, конечно, пойти по пути наименьшего сопротивления и просто заказать свитер какой-нибудь вязальщице. А Диме наплести, что сама связала. Но такой путь чреват опасностями. Все тайное так или иначе становится явным. Да и не будет это греть душу — ни ему, ни мне самой.

Утром я напилась кофе, привела себя в порядок и стала ждать сменщицу. Ровно в восемь часов зазвонил городской телефон.

— Доброе утро, с вами говорит секретарь товарища Кандюшина, Жанна Александровна, — услышала я низкий женский голос.

— Доброе утро, — ошарашенно ответила я, — Новосельцева Альбина Леонидовна, билетный кассир станции Угольная.

— Звоню напомнить вам, товарищ Новосельцева, что товарищ Кандюшин ожидает вас сегодня в девять ноль-ноль.

— Да, я помню, буду к девяти ноль-ноль.

— Без опозданий, пожалуйста. Третий этаж, приемная начальника.

— Хорошо, — пробормотала я, слыша в трубке отбой.

Я себя чувствовала, как затравленный зверь. Идти к начальству на ковер всегда неприятно, и первые мысли — а вдруг я что-то по незнанию натворила? А вдруг сейчас огребу по первое число? Хотя сейчас другая ситуация, и это как-то связано с моим возможным переводом. Может, начальник хочет побеседовать и лично убедиться в моей компетентности, черт его знает.

Я быстро передала смену и, с тоской оглядев помещение кассы (вполне возможно, никогда здесь больше не появлюсь), переступила порог и пошла на электричку. По пути мне встретился начальник станции, приветливо кивнул:

— Вы нас покидаете, говорят, в Управление переходите?

— Это не точно, — грустно кивнула я в ответ.

От Угольной до центра города ехать довольно прилично, но мне не удалось ни успокоиться, ни расслабиться, ни подремать.

На входе протянула вахтерше свою бордовую корочку:

— Мне в приемную товарища Кандюшина.

— Третий этаж налево, — сказала она.

За столом в приемной сидела полная женщина в возрасте с черными короткими волосами.

— Жанна Александровна? — неуверенно спросила я.

— Присаживайтесь, я о вас доложу.

Минут пять я сидела на диванчике, стараясь унять бешеный стук сердца и без надобности поправляя оборки на платье.

Вскоре секретарша вышла из кабинета начальника:

— Проходите.

В кабинете мне бросились в глаза белые нарядные шторы-маркизы и на их фоне — представительный мужчина средних лет в железнодорожной форме.

— Здравствуйте, Альбина Леонидовна, присаживайтесь, — сказал он.

Я села на мягкий стул у лакированного стола, поздоровалась.

— Ну что, — он положил руки на стол и сцепил ладони, — поздравляю вас! Вы поднялись на еще одну ступеньку по карьерной лестнице. Да-да, и не смотрите на меня с таким ужасом. Вопрос насчет вашей кандидатуры решен, и решен положительно. Это будет не стажировка, не испытательный срок, вы сразу становитесь полноценным сотрудником коммерческого отдела.

Вот так, то есть моего согласия никто даже не спрашивает. И говорит начальник таким тоном, будто дарит мне сногсшибательные возможности. Ну прямо предложение века! И, конечно, я должна испытывать эйфорию, которая охватила бы любую актрису, позови ее сам Герасимов на главную роль в «Тихий Дон».

— Но… — я решила не упускать последний шанс отбрехаться. — Понимаете, я — человек крайне ответственный, и не хочу никого подвести. Дело в том, что у меня абсолютно нет опыта для такой работы. В моем послужном списке лишь должность билетного кассира. И я могу не справиться с теми объемами, которые на меня возложат. Если исходить из здравого смысла, в кассе от меня толку больше.

Кандюшин откинулся в своем кресле и расхохотался. Смешно ему, видите ли!

— Ой, Альбина Леонидовна! — проговорил он, утирая клетчатым платочком набежавшие от смеха слезы. — А вы еще и скромница, как выясняется! Зачем же так умалять свои способности, скажите на милость? Вопрос ведь решался не просто так. Начальник отдела кадров позвонил в институт.

— В какой институт? — прикинулась я дурочкой.

— А в который он выписывал вам целевое направление.

— Да, я летом поступила на заочное.

— И сразу на третий курс! — поднял указательный палец Кандюшин. — На кафедре вас очень расхваливали. Говорят, вы показали незаурядные знания по нашей специальности, и вас в индивидуальном порядке зачислили не на первый, а на третий курс.

Видать, нарвались на самого Пал Саныча, а уж он расписал им меня, как крепостной художник деревянную тарелку. Вот же, — я скрипнула зубами, — недаром говорят, что инициатива наказуема. Да, в тот момент — когда я впервые переступала порог института, — мне хотелось продвинуться на железной дороге, сделать карьеру, обеспечить себя теплым рабочим местом в кабинетике.