— Если бы ты знала, сестренка, — заныл Володька, — как мне жаль, как жаль, что все так получилось!

— Нам тоже жаль, уж поверь, — я привычно опустилась в свое любимое кресло рядом с журнальным столиком.

— Да я про Машу, — неожиданно признался он, — вот смотрю на нее и думаю: ну какой же я остолоп, какой дурак!

— Не переживай, ты не дурак. Ты просто подлец. И предатель.

— Ох, Альбина, — Володька скривился, как будто его заставили отведать теплого пива в жаркий день, — вам, женщинам, такого не понять. А я, как увидел Нинку, так дышать без нее не мог, понимаешь? Как будто вся планета остановилась, а в голове только и стучит: «Нинка, Нинка». Молодая, красивая, женственная.

— А Маша разве не такая?

— Я ж говорю — вам, женщинам, не понять. Да я же летал, как на крыльях! А после свадьбы началось — требования, скандалы, склоки. С моими ста… — он опасливо взглянул на меня, — родителями она ругается, на моих друзей плюет, с их женами скандалит. Понимаешь, я понял, что живу с ненормальным человеком. И тогда я дал себе слово — как только девчонкам восемнадцать исполнится, в тот же день я от Нинки уйду.

— Так долго терпеть? — ужаснулась я. Ведь его дочкам сейчас лет шесть, не больше.

— Так это же его дети, — встрял дед, — можно понять. А теперь куда он уйдет, раз жена болеет?

— Теперь да, никуда не денется.

— А сейчас смотрю на Машу, — продолжал Володька упавшим голосом, — и так мне тошно! И так я себя ругаю! Ну как же можно было через три дня знакомства бежать на ком-то жениться, когда рядом была прекраснейшая из женщин? Как кошмарный сон какой-то. Хочется время назад отмотать и не совершать такую ошибку. И чтобы все по-прежнему, и чтобы мы вместе с Машей растили Юрочку…

Он запнулся и замолчал, видимо, борясь с желанием заплакать.

Я взглянула на деда:

— Ты ему водки не наливал случайно?

— Нет, что ты! — испуганно замахал тот руками.

— А чего он разнылся-то?

— Да тяжело мне, понимаешь? — Володька постучал себе кулаком в грудь. — Так тяжело, как никогда в жизни! Только теперь понять, что я, дурак, натворил, — врагу не пожелаешь. Смотрю на Машу и понимаю — вот же она, моя, моя женщина! А теперь-то как? Простит ли она меня? Захочет хотя бы поговорить, объяснить всё?

— Что? — насмешливо фыркнула я. — Ты хочешь опять ей голову задурить? Так я тебе скажу, дорогой братец — не получится. То, что ты ее обидел — это одно. А вот то, что ребенка бросил — и именно в тот момент, когда был так ему нужен, — это совсем другое. Так что никто тебя не простит, и не надейся.

— Жаль, если не простит, — понурился Володька.

— А как же твоя новая женщина с Угольной? — поинтересовалась я.

— Ой, да там сложно всё, — вздохнул он. — Моя жизнь в какой-то кошмар превратилась. В командировки не могу ездить — жена больная, — заработки упали. Теща по пути с работы девчонок из садика забирает, и сразу домой, за Нинкой ухаживать. Я прихожу из депо и помогаю ей. Вдвоем весь вечер простыни меняем, стираем…

— Ой, Володя, — испугалась я, — давай без подробностей. Так страшно, аж мороз по коже. А когда Нинку в больницу увезли?

— Вчера вечером, теща с ней поехала. А мне хоть на стенку лезь. И выпить хочется, и нельзя. Двое детей несмышленых на руках. А сегодня шел с работы, дочек забрал, да так к вам захотелось! Хорошо, папа дома был.

— Да теща скоро вернется, — предположил дед, — не будет же она жить в больнице. Придет домой — дочек ей спихни, да и выпей. Тебе надо расслабиться.

Вскоре из прихожей донеслись детские голоса и шум, и в зале появилась Ритка в компании своих двоюродных сестрёнок.

— А где Маша с Юрочкой? — встрепенулся Володька.

— Так они с нами до подъезда дошли, а потом пошли домой, — ответила Ритка жизнерадостно.

— Как же так? Их же надо проводить до дома! — вскочил он. — Девочки, бегом за тетей Машей!

Ну вот и разошлись гости.

А я вспомнила про те самые калоши, которые были на Альбине в первый день моего попадания. Может, в них на работу поехать? Кто там в такую рань будет на меня смотреть? Люди в час пик бегут на работу и ни на кого не обращают внимания. Или найти те разношенные синие туфли на танкетке. А в кабинете переобуться. Кстати, надо поискать в аптечке пластырь, ноги заклеить.

Утром на платформе царила приятная прохлада — дул ветер с моря. Я все же надела синие туфли на танкетке и решила не переобуваться. Туфли, хоть и не новые, зато удобные. Хоть одной проблемой меньше.

В кабинете я увидела Наталью Петровну и Лильку. Остальные еще не приехали, по-видимому.

— Как добралась? — приветливо улыбнулась Наталья Петровна и убрала в стол расческу.

— Да нормально, а вы?

— Ой, у меня же с утра одни приключения, — начала она, — я на сопке живу. Пока спущусь до Баляева, пока трамвая дождусь…

— Слушайте, давайте не будем терять время и сразу пойдем по кабинетам, — предложила я.

— По каким кабинетам?

— Ну как же, Четвергова вчера сказала, чтобы мы ходили по всем кабинетам и спрашивали, не брал ли кто РД.

— А, — вспомнила Наталья Петровна и принялась водить помадой по губам, — пойдем, конечно.

Мне хотелось пойти прямо сейчас. Во-первых, я абсолютно не желала наблюдать утренний ритуал Анриетты по выпусканию пара. Совершенно не хотелось выслушивать этот вульгарный голос. Во-вторых, мне хотелось скорее познакомиться со всеми сотрудниками Управления. Мало ли, вдруг повезет и удастся с кем-нибудь наладить крепкие связи.

Когда я работала на кафедре в той, прошлой жизни, к нам перешла женщина из бухгалтерии. Там ее буквально съедали безобразные тетки вроде Четверговой. Но у нее были хорошие отношения с нашим Пал Санычем, и он взял ее на кафедру завлабом. Со временем она стала преподавать, у нее хорошо получалось, и бывшие коллеги завистливо кусали локти.

— Пойдемте, Наталья Петровна, — поторопила я, и очень вовремя.

Едва мы вышли в коридор, как увидели Анриетту, которая неслась к кабинету с горящими глазами.

— А вы куда? — заорала она. — Прохлаждаться вздумали? Рабочий день уже начался.

— А мы по рабочим делам и идем, — хмуро бросила я.

Коридор был наполнен людьми, спешащими в свои кабинеты. Среди них показалась и голова с сосульками.

— Доброе утро, — сказала, подходя, Четвергова. — Вы нашли недостающие документы?

— Идем искать, — спокойно сказала я, не считая нужным напоминать, что рабочий день едва начался.

Вообще-то можно было сначала подумать, кому они могли понадобиться, чтобы не соваться во все кабинеты подряд. Но сегодня у меня был общеизвестный принцип «солдат спит — служба идет». И я сказала Наталье Петровне:

— Может, начнем с первого этажа и обойдем все кабинеты по порядку, чтобы ничего не пропустить?

Она не возражала, и мы стали стучаться ко всем. И в отдел кадров, где в принципе эти РД не нужны, и в бухгалтерию. Даже у вахтеров спросили. Все вежливо отвечали, что не видели ничего такого. Зато многие предлагали выпить с ними чаю и охотно вступали в разговоры.

Перешли на второй этаж. Один кабинет, второй, третий. Вдруг открылась неприметная дверца, и оттуда вышли наши великие специалисты — Садовская и Четвергова. Скользнули по нам высокомерными взглядами, но ничего не сказали. Закрыли дверь на ключ и пошли дальше работать.

— Подождите, — я аж остолбенела, — так это же наш туалет.

Ключ от неприметной дверцы висел на гвоздике в кабинете, и я уже знала, что там всего лишь одна кабинка.

— Ну да, — кивнула Наталья Петровна.

— Они что, в туалет вместе ходят? Но зачем?

— Да дружба у них такая… сортирная, — со злостью ответила она, — в туалет вместе ходят, зато помогают друг другу за деньги.

— Как это? — опять остолбенела я. — Разве так бывает?

— Еще как бывает. Однажды сыну Садовской понадобилось импортное лекарство, а у Четверговой блат есть в аптеке. Так вот, она взяла с нее и стоимость лекарства, и еще сверху — за то, что достала.