— Ты не буддист.

— Ну… я в церковь захаживал. Молился.

— Искренне?

Поймала.

— Произносить вслух какие-то слова и молиться — это разные вещи, Громов.

Вот… могла бы и не издеваться. Сам знаю. И что ходить в церковь так, как я ходил… да смысл в том? Смысл был в плане пиара и нужного образа, но к вере отношения это не имело.

— Всё равно…

— Ты не крещён. Не посвящён вашему богу. Ты не веришь в него. И никогда-то не просил милости.

— Уже почти готов.

— Не стоит, — это прозвучало предупреждением. — Не спеши… нам уже немного осталось. Я здесь могу находиться лишь как гостья…

Вздох.

И в какой-то момент стены палаты покрываются изморозью. Седые узоры, такие, будто из мутного стекла. Они расползаются по полу, по покрывалу и даже по коже моей. И прибор начинает подмигивать, цифры на мониторе скачут, а я делаю вдох и пытаюсь открыть глаза.

Я вижу это движение.

И чувствую свою неспособность шевельнуться.

— Василий Громов был силён. И умён. Он зашёл дальше многих. И я возлагала на него большие надежды. А потом он исчез. Просто исчез. И его душа не пришла ко мне. Это значит, что она или уничтожена, что сделать очень непросто, или пленена… как и души иных Охотников. Кто-то собирает их.

Мора перешагнула порог.

И я за ней.

— Светозарный?

— Его детям приходится ничуть не проще, чем моим. И сколь бы мы ни были антагонистичны друг другу, я должна признать, что он весьма дотошен в соблюдении договоров. Нет, это кто-то из людей… кто-то, кто решил, что человечество достаточно окрепло для этой войны.

— И ты хочешь, чтобы я его нашёл?

— Было бы неплохо.

— А книга? Та, чёрная книга, она…

— Моя. Это… своего рода вместилище силы. Когда был заключён договор, я поделилась с людьми кровью и силой. Кровь они приняли. А сила… тело не было способно вместить много. И мы использовали вещи. Разные.

Клинок.

Тот чёрный, будто обугленный, в руках старика. Он показался мне странным.

— Именно, — согласилась Мора. — В определённых условиях сила помогает проснуться искре моей крови. Не всегда. И не всем. Не каждый способен пройти путём мертвых. Особенно, если их столько.

В мой адрес шпилька.

Ну да, путь у меня своеобразный.

— Савка…

— Боюсь, у него бы не вышло.

И тянет сказать, что получилось бы. Что он хороший парень. Славный.

И правда ведь. хороший. Славный. Только слабый. Сам ли по себе или жизнь такая.

— Тот… старик… он ведь убил меня?

— Убил.

— То есть, там тело умерло?

— Нет.

— Это как?

— У тех, кто стоит на страже путей, есть свои… возможности, — обтекаемо произнесла Мора.

В этом я не сомневаюсь. Возможностей у неё всяко больше, чем у меня. Но где их граница?

— То есть, ты можешь его… оживить?

— Вернуть.

— Душу в тело?

— Не его.

Что-то наш разговор начинает отдавать таким глубоко душевным бредом.

— Мою?

Туплю.

— Твою.

— Почему?

— Ты сильный.

— Ага. И жить хочу. И опыт какой-никакой собрал, большей частью дерьмовый, но это, может и в плюс. Ещё не крещён и не верую…

— Видишь. Добавь, что сообразителен, — теперь в её голосе чудятся ехидные ноты.

— Савка…

— Нет, Громов, — Мора покачала головой. — Он уже ступил на ту дорогу, с которой нет возврата. Его душе позволили покинуть тело. И в нём душе тяжко. Это… вот как если бы тебя сейчас заживо закопать и в могиле поддерживать жизнь.

Образненько.

— Но… — вопрос извечный и всё-таки, раз у нас беседа такая, не задать не могу. — Почему я?

— Потому что ты — это он.

— Да неужели?

— Почти он. Отражение в зеркале. Вселенная многомерна и изменения не ограничиваются четырьмя, как кажется вам. И во многомерности её существует бесчисленное количество миров. Ветви их связаны в единое мировое древо. Какие-то миры ушли друг от друга далеко, какие-то похожи друг на друга, как родные братья. А какие-то — как…

— Близнецы, — завершил я.

— Именно. И люди в этих мирах не одинаковы, но похожи. Ты его отражение. Он — твоё. Этого даже я не скажу. Главное, что у вас много общего… нельзя взять любую душу и впихнуть в любое тело.

Новый уровень трансплантации, чтоб вас.

Главное, звучит довольно убедительно. С органами тоже так. Родство нужно. Группы крови там. Антигены какие-то и прочая мутотень.

— Тот человек, который проводил обряд и привязывал душу обратно к телу, не слишком хорошо понимал, что делает. А Савкина душа уже стояла на распутье, как и твоя…

— Моя была в теле.

— Всегда ли?

Молчу.

Она знает… и про лечение. Про обмороки. Боли. Про чувство, когда голова рассыпается на части, даже в отключке. И хочется сгинуть куда-то совсем вглубь себя.

Сбежать.

— Ты знал, что умираешь. И душа твоя знала. Близость смерти ослабляет связи.

Поэтому чудо-шаман — найду, точно руки вырву по самые локти — запустил сеть широко и заарканил не только Савку, но и меня.

— Почему же…

— Сперва твоя связь была слабой. А его — сильной. Он не сполна осознавал своё состояние. Кроме того его мать делилась с ним жизненной энергией. А материнская любовь — это то, с чем не спорят ни боги, ни заклятья… но она сгорела.

И Савка попал в детский дом.

Болезнь снова очнулась. Связи тела с душой ослабли, как и мои. Поэтому меня и притянуло. Совпадение? Высшая воля?

— И теперь ты предлагаешь мне взять и занять Савкино тело? Которое то ли мертво, то ли нет? Чудом воскреснуть и… спасти мир?

— Громовых, — сказала Мора. — Только Громовых. Род должен уцелеть. А мир, поверь, сам о себе позаботится.

— Даже если катастрофа?

— Даже если она… скорее всего катастрофа мир изменит, но не уничтожит. А вот за людей я не поручусь…

Очень успокаивает.

— И если я откажусь… вот… реально… откажусь? Ты меня вернёшь сюда? Или туда? К мертвецам?

— Верну. Сюда. И даже сделаю так, что ты поправишься. Проживёшь… сколько ты хочешь ещё? Лет двадцать? Тридцать? Могу и сорок. Будешь долгожителем. Построишь ещё одну империю…

Заманчиво?

Или нет?

— А потом?

— А то, что будет потом, только от тебя и зависит, Громов. Повторюсь, я лишь страж…

— Мертвецы те… откуда?

— Из твоей головы. Твоя душа должна очиститься, прежде чем ступить на дорогу. А у каждого очищение своё.

— То есть, нет ни рая, ни ада?

— А нужен?

— И чистилище мы носим в себе? Каждый своё?

И моё пахнет могилой, по обе стороны которой выстроились мертвецы. Дерьмо какое… а главное, даже не пожалуешься, потому что её правда — сам сотворил.

— Говорю же, сообразительный.

— А убрать их как-то… — я поёжился. Встречаться с мертвецами не хотелось.

— Ты сам хозяин в своём аду. Так что от тебя и зависит, Громов. Всё зависит только от тебя.

Ну да, я сам кузнец своего незнамо чего. И чувствую, количеством построенных церквей тут не отделаешься. Даже если креститься надумаю или вон в монастырь уйду, слабо поможет. Но я не уйду. Чего мне в монастыре делать-то? И самое смешное, что веры вот не прибавилось. Вроде с высшей сущностью разговариваю. Вот оно, доказательство, бери и щупай, а веры… веры не прибавляется.

— Вера от доказательств не зависит, — говорит эта женщина. И я ей верю. А потому киваю.

— И всё-таки, что я должен буду сделать конкретно? Извини, я просто привык оговаривать условия контракта. Спасти Громовых — очень уж расплывчато. Вдруг там кто завтра с лестницы навернётся или самоубиться решит? Или ещё чего? Давай, если так, конкретней. Ну, знаешь, там… колечко до вулкана донести. Змею башку отчекрыжить…

Смех у неё звонкий.

— Конкретно? Выживи… сперва выживи… сохрани кровь.

— Имя?

В таких контрактах лучше уточнять нюансы.

— Главное — кровь. Имена важны людям.

— Женская линия? Мужская?

— Не важно. Как и законность рождения. Пока жив хоть кто-то из рода, кровь можно пробудить.