— Отведи меня к графу. Немедленно, — приказал он слуге, который пытался, сливаясь со стеной, пробежать мимо. — Или я сам пойду искать его, и ты меня не остановишь.

Слуга немного побледнел.

— С-следуйте за мной, — заикаясь, произнес он.

Они шли по коридору, пока не уперлись в двустворчатые черные двери. Слуга замялся, но, обернувшись на Кеймрона, распахнул их. За ними скрывался длинный переход, в конце которого были две открытые двери. За дверью справа посреди пустой крохотной комнаты стоял огромный горшок, в котором росло низкое дерево с тусклой желто-бурой листвой.

— В-вам с-сюда, — слуга, совершенно белый от ужаса, показал на дверь слева.

Кеймрон вошел в стеклянную оранжерею, неухоженную и даже как будто заброшенную. Здесь не было тропинок, выложенных плиткой, не было аккуратных секторов с различными растениями, не было цветов — только серая, какая-то сухая земля и тонкое дерево в центре с яркой осенней листвой. Кеймрон удивился: зачем держать одно дерево в тесном горшке в комнате, когда его можно было бы посадить в оранжерее, рядом с другим?

Слуга потрусил к графу, который стоял у дерева с серебряной леечкой в руке. Граф Нойтарг был щуплым мужчиной чуть старше пятидесяти, с длинными черно-седыми волосами, маленькими руками и ногами. Услышав шаги, он повел головой.

— Подожди, — повелел он слуге, изящно взмахнув рукой с огромным перстнем на указательном пальце, и багровый камень в украшении вспыхнул зеленым, алым и синим.

— Г-господин Олден… Не м-может ждать… — сдавленным голосом сказал слуга.

Граф обошел дерево и остановился, когда вода в леечке закончилась. Слуга забрал ее и бесшумно исчез.

Наконец, граф повернулся к гостю лицом, и его черные глазки впились в Кеймрона, а верхняя губа под тонкими усиками дернулась. Остроносый, с маленьким лицом, он напоминал какого-то неприятного зверька.

— Итак, господин Олден, что нужно? Будь краток, у меня много дел.

И Нойтарг замер под деревом. Кеймрон проследил, как оторвавшийся лист чуть не упал ему на голову.

— В городе появился монстр, — в пустой оранжерее его голос звучал гулко. — Он звероподобен, не горит в огне, его не берут пули. Известны ли вам подобные существа?

Граф дослушал Кеймрона, и тогда его плечики мелко затряслись, запрыгала рассыпанная по ним паутинка волос. Но смеялся он беззвучно, только открывая искривленный усмешкой рот.

— Какая ирония, какая ирония! — всхлипывая, заговорил он. — Столетия моя семья изучала причины угасания магии, шесть лет назад мне запретили продолжать дело моего рода, а теперь, когда появилось что-то неизвестное, слуги этого сопляка прибежали ко мне! Что, ненужные старики оказались полезны? — и он, резко оборвав смех, зло посмотрел на Кеймрона.

— Вы окажетесь полезны, если вам что-либо известно. Пока вы не ответили на мой вопрос.

Брови графа пришли в движение: дернулись вверх, потом вниз и замерли.

— Хо! С таким отношением мне и говорить не охота. Уходи.

Словно поддерживая его, на дереве задрожали листья.

— Я отношусь к вам так, как вы того заслужили. Если вы забыли, я на себе ощутил все ваши методы изучения угасающей магии, — и Кеймрон снял с правой руки перчатку. — Вы ничего не смогли с этим сделать. Кто вы, если не бесполезный старик?

Граф задохнулся.

— Наглец! Мне нечего сказать тебе. Убирайся!

— И все же я настаиваю на ответе, — продолжил Кеймрон. — Или отвечать будете вы. Перед императором. За увечья, нанесенные сыну барона Олдена.

Граф скривился и посмотрел на дерево, а потом, скосив глаза на Кеймрона, ядовито высказал:

— Как можно ему, такому славному лорду, признаться, что он считает собственного сына монстром? Признаться, что он отдал отпрыска на опыты ради возвращения человеческого облика? Барон Олден никогда и ни в чем не обвинит меня!

— Он — нет, — легко согласился Кеймрон и сделал паузу. — А вот я могу. Я уже вырос, граф, и я могу принимать собственные решения.

— Как у барона Олдена мог вырасти такой нахал⁈ — и его губы дернулись, обнажили желтоватые зубы.

— Вашими стараниями, граф, вашими стараниями, — ответил Кеймрон со злобой.

Где-то наверху загудел ветер, зазвенели задрожавшие от его удара стекла.

— Тебе никто не обещал успеха! И твоим родителям я тоже не давал никаких гарантий! — Нойтарг запрокинул голову. — Но я предлагал тебе дальнейшую помощь, а ты от нее отказался. Ты сам предпочел остаться монстром, так почему сейчас злишься на меня, угрожаешь?

— Потому что вы уже не тот благонадежный слуга короны, как говорилось в отчетах Шестого отделения, написанных еще при прошлом императоре.

Глаза графа Нойтарга блеснули, он покрутил головой, взмахнул рукой с перстнем, заметил соринку на камне и стряхнул ее.

— Будь у вас что-то против меня, разговор состоялся бы в другом месте и в другом обществе. Или это предупреждение? Император ненавидит меня, я знаю, отлично знаю! И если он хочет меня уничтожить, я приму свою судьбу со смирением и покорностью! Вам же ничего не стоит создать доказательства того, что монстра сделал я!

Кеймрон поморщился. Слова были пропитаны фальшью настолько, что ей можно было захлебнуться.

— Императору есть, за что вас ненавидеть. Ваши опыты были бесчеловечны.

— Но все в них участвовали добровольно, — зевнул граф, мигом успокоившись. — Я никого не заставлял. А делать что-либо с согласия людей не запрещено.

— И только поэтому вы избежали виселицы.

Глаза графа загорелись, как раскаленные угли.

— Пошел вон!

— Уйду, когда ответите на мой вопрос.

Руки мужчины тряслись — Кеймрон выводил его из себя своим хладнокровием. Граф сжал руки за спиной, выпрямился и, прищурившись, ответил:

— Я ничего не знаю об этом, никогда не слышал о подобных монстрах. Единственный монстр, которого я видел, стоит передо мной.

Кеймрон развернулся, чтобы уйти. Под ногу ему попал ярко-желтый лист, и на нем остался тусклый отпечаток подошвы.

Слуга вывел его из дома. Кеймрон опять прошел через небольшой сад, и острые ветви кустов царапали чешую, скреблись по ней. Он сел в автомобиль, завел двигатель, тронулся — все на рефлексах. Так же механически он выехал на дорогу к городу, и только спустя время очнулся.

Пыльная, полная рытвинами и ухабами сельская дорога, извиваясь, бежала между печальными черно-коричневыми полями. Кеймрон съехал ближе к краю и остановил автомобиль, вышел из него. Ледяной ветер обнял, подбросил волосы, и он достал из кармана шнурок, завязал их. Свинцово-сизые тучи, тяжелые, низкие настолько, что, казалось, они вот-вот своими брюхами должны сесть на вершины деревьев, затягивали небо. Его голубая, нетронутая высота осталась только над самим Кеймроном, и он смотрел в нее, как в колодец.

Шея быстро затекла, и он опустил голову. С одной стороны вдалеке синели на холме вековые ели, с другой — жались друг к другу деревца, на которых еще трепетали последние грязно-бурые листья. Чахлые желтые остатки трав склонились к земле, покрыли ее, затянули дырявым покрывалом, и в них падали с неба хищные птицы за добычей. Где-то на горизонте над слепившимися в черную точку домами поднимались тонкие струйки дыма.

Осень готовилась уступить свои права зиме, и вся природа засыпала, затихала, замирала, предчувствуя скорые холода.

«До чего же мерзкий старик», — подумалось Кеймрону, и он невольно коснулся правой руки. Проклятой руки. Чешуйки были горячее кожи, и он быстро надел перчатку.

Кеймрон не брался утверждать, что семья считала его монстром — он сам тяготился оставшимися изменениями, и, возможно, родители хотели сделать как лучше, когда предложили ему посетить дом графа Нойтарга.

— Его семья исстари занимается исследованиями, связанными с магией. Если кто и может помочь, то только он, — сказала Кеймрону его хрупкая, миниатюрная мать и обняла.

Тогда Кеймрону было всего двадцать лет, и он не умел скрывать эмоции. Граф, как только его увидел, сразу все понял и совершенно правильно выбрал слова, которые смирили Кеймрона.