– Мне кажется, я знаю, зачем ты это сделала, и хочу, чтобы ты знала: я не думала причинить тебе зло. Я надеюсь тебе помочь.

Я наклоняюсь вперед, ближе к камере, и представляю, что она сейчас смотрит на меня – насмешливо, с вызовом поблескивая глазами. Смелее, говорит она. Если ты так уверена, что способна помочь мне, если ты воображаешь, что во всем разобралась, давай докажи.

На память приходит символ, который я нашла в трейлере рядом с ее постелью.

– Я видела Андромеду, – говорю я. – И помню, как ты сделала татуировку.

Моя ладонь непроизвольно тянется к плечу, я физически чувствую укол воображаемой иглы. Мы тогда пошли в салон вместе, собираясь сделать парные татуировки, но в итоге решилась только она. Я струсила, как будто с самого начала знала про несчастный случай, который позднее сделал нашу затею бессмысленной.

Я помню мастера, которая набивала ей тату; волосы у нее были кроваво-красного цвета, но с глянцевым отливом, каким отличаются спелые помидоры. На груди у нее пылало сердце, обвитое колючей проволокой.

– В тот раз я сдрейфила.

Знаю, она вспомнит, она поймет, что я обращаюсь к ней, и только к ней.

– Но на этот раз я не буду дрейфить. Обещаю.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, затем устремляю взгляд прямо в камеру.

– Я помогу тебе. Если ты разрешишь.

Нажимаю «Стоп», потом загружаю видео на сайт и выкладываю его в общий доступ. Интересно, скоро она его увидит? Я знаю, что она их смотрит. И смотрела с самого начала.

Теперь остается только ждать. Как бы я ни устала, спать не хочу. Слишком пугает меня то, что может скрываться там, в глубине. Что может всплыть на поверхность, если пристально вглядываться.

Поэтому, вместо того чтобы уснуть, я заставляю себя двигаться. Я завариваю крепкий горький кофе, густой, как ил, и наливаю себе чашку за чашкой. Я выключаю лампочки в гостиной и сижу в озерце света от экрана моего ноутбука. В оконном стекле видно мое отражение, но ничего больше. К дому снаружи подступает темнота. Черное ничто; даже луну не найти, она прячется за облаками. Я знаю, что Дейзи там. Ты сбежала, говорит она, в то время как я вполне могла лежать в земле. Ты хотела, чтобы я гнила там.

Я делаю глоток кофе. Меня потряхивает. Наверное, это все кофеин. Экран ноутбука меркнет, переходя в спящий режим, и комната погружается в темноту. Глаза закрываются. Я клюю носом. Мгновение черноты, потом сквозь нее проступает ее лицо, и я с нечленораздельным возгласом вскидываюсь, сгоняя с себя сон.

Наливаю еще кофе и цежу его медленными глотками. Экран ноутбука снова светится во мраке.

Я посматриваю на часы, то погружаясь в забытье, то вновь выныривая. Но даже когда не сплю, я пребываю в состоянии оцепенения, зыбкой полудремы. Такое впечатление, что мое тело превратилось в марионетку, в манекен. Нитки перерезаны. Часы тикают и тикают без остановки. «Дождь» плавно перетекает в «бурю».

Около полуночи меня выдергивает из забытья короткое «пип»: на сайт загружено новое видео. Меня вдруг охватывает абсолютное спокойствие, я точно знаю, что там и от кого. Делаю глубокий вдох, набираю полные легкие воздуха, потом пробуждаю компьютер. Вот он, мой шанс спасти Дейзи. Мой шанс попросить у нее прощения за содеянное. Мой шанс вернуть ее дружбу.

Экран черен и пуст. Я запускаю воспроизведение. В кадре возникают низкие облака, далекая луна, то вплывающая в фокус, то выплывающая из него, потом изображение стабилизируется. На экране появляется Блафф-хаус.

Картинка дрожит, а в следующую секунду, низкий и грубый, нарочито искаженный, но пугающе знакомый, слышится женский голос:

– Я сейчас здесь. Приходи одна.

Переступая через порог Хоуп-коттеджа, я испытываю ощущение, что больше сюда не вернусь. По соседству у Моники горит свет, в окне второго этажа мелькает чья-то тень, а изнутри доносятся голоса. Даже не остановившись, чтобы подумать, я стучусь и жду.

Дверь открывает Моника:

– Алекс!

Вид у нее удивленный. Выгляжу я ужасно, это точно. Ненакрашенная, на голове черт знает что, всю ночь не спавшая. Я не знаю, что сказать. Думала, наброшусь на нее, как только увижу, но теперь понимаю, что не могу ее ненавидеть. Она кажется такой жалкой. Такой слабой.

– Можно войти?

Она смотрит на меня ничего не выражающим взглядом:

– Сейчас не самый подходящий момент.

Я изо всех сил заставляю себя говорить спокойно. С ней я разберусь потом, после того, как поговорю с Дейзи и узнаю, что натворила. В конце концов, Моника не знает, что именно мне известно. Она понятия не имеет, что я видела.

Мне вспоминаются ее же слова, сказанные тогда по телефону.

– Она вернулась, – сообщаю я. – Вы это знаете, и я это знаю.

Моника озадаченно склоняет голову набок. Ее попытка изобразить недоумение почти забавна.

– Бросьте, – усмехаюсь я. – Давайте перестанем валять дурака и будем откровенны.

На секунду кажется, что Моника вот-вот захлопнет дверь у меня перед носом, но она передумывает.

– Лучше будет, если вы зайдете в дом.

Я обвожу взглядом комнату. На диване никого нет, на кофейном столике стоит одинокий бокал из-под вина. Голоса, которые я слышала, несутся сверху: по телевизору в спальне идет какая-то мыльная опера.

– Вы же в курсе, что она у Дэвида?

– Кто?

– Дейзи.

Я вижу, как ее зрачки расширяются, но она тут же отворачивается, чтобы взять сигареты. Она присаживается на край кресла напротив и чопорно скрещивает ноги, снова овладев собой, затем придвигает пачку ко мне. Я не обращаю на сигареты внимания.

– Вы ошибаетесь. Она мертва. – Моника говорит ровным тоном; ее слова звучат неубедительно. – Она спрыгнула со скалы. Я видела…

– Расскажите мне правду. Дейзи не прыгала со скалы.

– Я видела собственными глазами.

– Она жива. Она вышла со мной на связь.

Моника нашаривает зажигалку.

– Каким образом? Через этот ваш ролик? Знаете, мы все его посмотрели. – Огонек неохотно вспыхивает, и она закуривает. – Вы, посторонний человек, приехали сюда, чтобы разворошить прошлое…

– Нет, – возражаю я, но она не обращает на меня никакого внимания.

– …прошлое, о котором не имеете ни малейшего понятия.

Я делаю шаг вперед, пытаясь сохранять спокойствие. Ее злость – это самозащита. Думаю, ей страшно. Я задаюсь вопросом, что именно ей известно.

– Это не так.

Она выпускает струю сизого дыма, уже совершенно овладев собой.

– И все это ради того, чтобы снять свой очередной фильм. Про нас.

Я качаю головой, не желая сдаваться:

– Она жива.

– Мы хорошие люди, понимаете? Она бросилась со скалы. Это печально, но именно так все и было. Она бросилась со скалы и умерла. И вы с вашими нелепыми обвинениями нам тут не нужны.

– Нет, – говорю я. – Над ней издевались. У меня есть видео. А вы, конечно, не подозревали об этом?

– И что же это за видео?

– С Дейзи. Она умоляет о пощаде. Она его мне послала.

Сигарета застывает посередине между губами Моники и пепельницей.

– Что здесь происходит? – спрашиваю я.

– Ничего. – Она опускает глаза. – Ничего, клянусь.

– Вы лжете. Я знаю, что вы к этому причастны.

Она вскидывается и ехидно смотрит на меня сощуренными глазами:

– Что?!

Я повторяю свои слова, но теперь она держит себя в руках. Она холодна и невозмутима, как изваяние. Как пробить ее броню?

– Моника, в том видео она плачет. Умоляет сохранить ей жизнь. Расскажите мне, что происходит. Что вы делаете с девочками?

Она снова подносит сигарету к губам. Рука у нее трясется, но она ничего не говорит.

– Можете сказать мне правду. – Я перехватываю ее взгляд. – Я все равно все знаю. У меня есть доказательства.

– Ничего вы не знаете.

– Я знаю, что происходит на конюшне.

Она замирает.

– Я знаю про наркотики. Про выпивку. – Я некоторое время колеблюсь. – И про вечеринки.