Моя машина стоит там, где я ее оставила, но теперь, рядом с ней, я не знаю, куда ехать. С чего я вообще взяла, что бегство – это выход? Представляю, что сказал бы на это Дэн, и понимаю: он прав. Закончи свой фильм.

Я иду дальше, в парк, толкаю тугую калитку. Ледяной гравий на дорожке хрустит под ногами. Впереди зловеще темнеет летняя эстрада, но ветер усилился, и я решаю укрыться там. Подойдя поближе, я вижу, что она не пустует: внутри кто-то сидит, сгорбившись и опустив голову.

Я не ухожу. Кажется, мое подсознание каким-то образом вычислило, что она будет здесь, и привело меня сюда. Поднимаюсь по ступенькам и останавливаюсь перед ней. Она курит. На ней застегнутая под самый подбородок теплая куртка, но она все равно дрожит от холода. Я осторожно кашляю.

– Кэт?

Лишь тогда она замечает меня и поднимает голову:

– Что вы тут делаете?

Резкий тон не слишком убедителен. Я вижу, что она рада. В глубине души, а может, и сама не отдавая себе в этом отчета. Я – это как минимум компания.

– Можно присесть?

– У нас свободная страна.

Я усаживаюсь рядом с ней, но не вплотную и с минуту или две смотрю на бухту и на открытое море за ней. Наверное, я тоже приходила сюда, когда была чем-то расстроена. Наконец Кэт заговаривает со мной:

– Как вы меня нашли?

– Я не искала. Даже не подозревала, что ты тут.

Она гасит окурок и скрещивает на груди руки.

– Что это вы сегодня ничего не снимаете?

– А что, надо? Я могу.

Ее негромкий отрывистый смешок больше похож на презрительное фырканье. Мы снова погружаемся в неловкое молчание.

– Вы видели Элли? – спрашивает она некоторое время спустя.

– Мельком, – отвечаю я. – Вчера вечером.

Кэт сопит. Я не могу понять, какие чувства ее одолевают.

– А ты?

– Они меня к ней не пустили, – качает Кэт головой.

– Кто? Ее родители?

– Она сказала, что хотела сбежать. Они считают, что я плохо на нее влияю.

Она смотрит на море, губы ее сжаты в ниточку.

– А ты хорошо на нее влияешь?

Кэт наклоняет голову в мою сторону. Губы ее недовольно кривятся, но кажется, я вижу еще кое-что. Пожалуй, это невольное уважение. С примесью гордости. Мы с ней одинаковые, она и я. Подруга явно в беде, а мы – справедливо или нет – берем вину на себя.

– Ты пьешь, я это знаю. И наркотиками, надо полагать, балуешься.

Она ничего не отвечает.

– Представь, я в твоем возрасте занималась тем же.

– Да неужели?

Ее ухмылка тоже выглядит не очень убедительно, и я негромко смеюсь.

– Ты бы очень удивилась. Больше-то все равно нечем заняться, правда?

Она снова устремляет взгляд на море.

– Знаешь, я прекрасно все помню. Ты слишком мала, чтобы пойти в клуб и даже чтобы выпить чего-нибудь в пабе. В моем случае это были спиды. Поначалу.

– Спиды?

– Так, самую чуточку. Потом… А потом чего только не было.

Она смотрит на свои руки, крутя туда-сюда кольцо на среднем пальце. Дешевенькое серебро тускло поблескивает.

– А ты что употребляешь?

– Только травку, – шепчет она. – И бухло.

– Точно?

По тому, как она пожимает плечами, я делаю вывод, что нет, но это все, что она готова признать.

– И Элли тоже?

Она качает головой.

– Где ты все это берешь? Ребята снабжают?

Я вспоминаю парня, которого мы видели с ней в кафе. Сердцееда с пляжа.

– Твой бойфренд?

Она отводит глаза в сторону и делает глубокий вдох. Плачет, что ли? Не пойму.

– Расскажи, что случилось с Элли.

– Я не знаю, но она точно не пыталась никуда сбежать. Только не она. А если пыталась, то зачем тогда вернулась?

– Выходит… – говорю я нерешительно, опасаясь ее спугнуть. – Выходит, ее увезли и выбросили на торфяниках?

Кэт ничего не отвечает, но я воспринимаю ее молчание как «да».

– Ты беспокоилась за Дэвида, – вспоминаю я. – Вчера вечером.

Она на мгновение замирает:

– С ним все будет хорошо?

– Не знаю, – как можно мягче говорю я.

Она оборачивается ко мне. Глаза у нее совершенно сухие.

– Дэвид твой друг?

– Да. И друг Элли тоже. – Она на секунду замолкает. – Это не то, что вы сейчас подумали.

– Я ничего сейчас не подумала.

– Он помогает нам с уроками. И подкармливает нас сэндвичами, когда… Ну, в общем, подкармливает.

Когда вашим матерям недосуг, думаю я. Или отцам.

– И больше ничего?

Она сует руку в карман куртки в поисках сигарет, и я вспоминаю сцену из другого времени. Дейзи сидит там, где сейчас я, а я на скамейке рядом с ней. Зима, темно, летняя эстрада кажется громадной пещерой. Мы обе курим. Я делаю последнюю затяжку и щелчком отправляю окурок под скамейку напротив, где она приземляется, рассыпая сноп рыжих искр.

– Говорю, он нормальный чувак, – произносит Дейзи. – У него есть телескоп, это так круто! Он дает нам посмотреть. В него можно разглядеть звезды и планеты, а один раз я видела целую галактику! Ты тоже приходи как-нибудь.

Меня пробирает дрожь. Телескоп. Кажется, я с самого начала это знала. Наверное, и правда знала.

– У него есть телескоп?

Кэт кивает.

– Где?

– На крыше.

Я закрываю глаза и вижу все в мельчайших подробностях. Дэвид снимает с телескопа пластиковый кожух и спрашивает у девочек, на что бы они хотели посмотреть. Сегодня ясно, говорит он, видимость просто отличная.

Видимость? Я сразу понимаю, что он имеет в виду: атмосфера практически спокойная, изображение будет четким и качественным. Но откуда я это знаю? Дейзи мне объяснила? Или он сам?

Закрываю глаза и вижу Дэвида. Он смотрит на мои руки.

– О, ты принесла свою камеру, – замечает он.

Я резко открываю глаза. Я снова сижу на летней эстраде в обществе Кэт.

Камера. Моя первая.

– Там Бетельгейзе, – говорит Кэт.

Она смотрит на небо, и я, проследив за направлением ее взгляда, вижу красноватую кляксу.

– Хочешь услышать кое-что интересное? – спрашиваю я. – Звезда, на которую ты смотришь, возможно, уже не существует.

– Но я ее вижу.

– Да. Но она так далеко, что ее свету требуется пятьсот лет, чтобы дойти до нас. Это означает, что картинка, которую мы сейчас видим в телескопе, это то, как Бетельгейзе выглядела в тысяча пятьсот каком-то году. А Бетельгейзе – сверхгигант, который приближается к концу своего жизненного цикла. Она может взорваться в любой день.

Мы обе устремляем взгляд на красную звезду.

– Только не забывай, что ты видишь прошлое. К тому времени, когда мы сможем наблюдать ее взрыв с Земли, он будет фактом уже свершившимся. Пятьсот лет тому назад.

Она с минуту молчит, потом спрашивает:

– Вам тоже она нравится больше всех других звезд?

Я ищу глазами Андромеду. Нет, хочется мне сказать. Но я молчу и лишь плотнее кутаюсь в куртку, пытаясь защититься от пронизывающего холода.

– Знаешь, что я думаю?

Не дожидаясь, когда она ответит, я говорю:

– Я думаю, что Элли увезли на торфяники, чтобы проучить. – Выдерживаю паузу. – Или предупредить.

Молчание Кэт красноречивей любой реакции.

– Предупредить, чтобы никому не рассказывала о происходящем. Вот что я думаю.

Она смотрит куда-то вдаль. Волосы падают ей на лицо.

– Я помогу тебе, – уверяю я. – Если ты разрешишь. Если расскажешь, кто тебя обижает.

Она молчит. Забытая сигарета тлеет у нее в руке.

– Это ведь не твой бойфренд? Или не только он. Кто еще?

Я жду, но она и на этот раз не отвечает. Тогда я сую руку в карман и достаю телефон.

– Можно, я кое-что тебе покажу?

Я нахожу видео, которое прислали сегодня утром, и запускаю воспроизведение.

– Что это?

– Смотри.

Она молча повинуется. Когда ролик заканчивается, она переводит взгляд на меня.

– Это девушка, которую они убили, – говорит Кэт.

Она не спрашивает, не раздумывает. У нее нет сомнений, она уверена: именно так все и было.

– Ты знаешь, кто прислал ролик? Кто мог его сохранить?