– Я приехала сюда снимать фильм. Гэвин помог мне решить кое-какие вопросы с местными.

– Не сомневаюсь. Так что вам от меня надо?

– Он не говорил, что женат.

– А он и не женат, – смеется она.

– Вы в разводе?

– Практически.

– Что произошло?

Она фыркает:

– Вас это совершенно не касается, но если вам так хочется знать, пусть сам ответит. Спросите его, что он сделал.

Поколебавшись, я задаю вопрос:

– Это имеет отношение к Зои?

– К пропавшим девушкам, – говорит она. – О да. Все, что он делает, только к ним и имеет отношение. Вы что, до сих пор этого не поняли?

Гэвин весело машет мне рукой, поворачивая на парковку, и я принужденно улыбаюсь в ответ. Дожидаясь его, я снимала виды деревни – чтобы успокоиться и убить время. Солнце висит над самым горизонтом, и длинные тени в теплом свете кажутся абстрактным рисунком. Гэвин уверенным шагом подходит ко мне:

– Доброе утро! Все в порядке?

– Почти.

– Что случилось?

Я обвожу взглядом парковку. На ней никого нет, но я все равно не хочу заводить разговор в общественном месте.

– Не здесь. Давайте зайдем внутрь?

– Хорошо.

Он достает ключ и, оглянувшись через плечо, отпирает дверь деревенского досугового центра. Лицо у него хмурое; теперь, когда ему известно, что что-то случилось, он явно встревожен. Хотелось бы мне знать, о чем Таня умолчала в нашем разговоре. Может, я зря считаю, что я в безопасности?

– В чем дело?

Я закрываю за собой дверь и вытираю ноги о коврик в вестибюле. Сразу слева от входа находятся туалеты, за дверью справа – небольшая кухня. В воздухе стоит какой-то слабый трудноопределимый запах: кажется, это смесь дезинфектанта и въевшегося кофе.

– Сколько вы уже здесь? В Блэквуд-Бей, я имею в виду.

– Я же вам говорил, – раздраженно отзывается Гэвин.

Мы переступаем порог маленького зала. На потолке висят люминесцентные лампы; в стене пробито раздаточное окно из кухни. В одном конце расположена небольшая сцена.

Гэвин поворачивается ко мне лицом:

– Почти год. А что?

– Мне сказали, что вы сюда приехали только пару месяцев назад.

Он закрывает глаза и медленно кивает. Этот жест напоминает мне об Эйдане: тот тоже так делал, когда я ловила его на вранье, что он не под кайфом, что он не пил, что у него все в полном порядке. Не пойму, трогает меня это или нет.

– Кто?

– Лиз, – отвечаю я. – Зачем вы мне солгали?

Он мнется:

– Я… В общем, я хотел вам помочь. Показать тут все, понимаете? Хотел сделать что-то полезное. Простите меня.

– Гэвин, я говорила с Таней.

Он морщится. Выглядит это почти смешно.

– Что?

– Она рассказала мне про вас.

Гэвин запускает в волосы руку:

– Что именно?

Я решаю рискнуть.

– Все. Она рассказала, что вы сделали.

Он роняет голову на грудь и что-то неразборчиво бормочет. То ли «вот черт», то ли «вот тварь».

– Гэвин?

Он не отвечает.

– Если ищете моего доверия, пора бы вам начать говорить правду.

– Это была не моя вина.

«Что – это? Ну же, колись», – думаю я.

– А Таня сказала, все было по-другому, – произношу я вслух. – Это правда?

Он придвигает ко мне стул:

– Давайте присядем.

Мы садимся лицом друг к другу. Вид у Гэвина покаянный, он расстроен и сердит. Он принимается ковырять заусенец на большом пальце. Выглядит это не слишком привлекательно. Я боюсь, что так он очень скоро доковыряется до крови.

– Я хочу услышать вашу версию.

Он закрывает глаза и делает глубокий вдох. Это попытка собраться с духом, и, когда он вновь открывает глаза, в них блестят слезы.

– Я был зол на нее. С моим же начальником! Неужели нельзя было выбрать кого-нибудь другого?

Я в упор смотрю на него. Роман? Судя по всему, да.

– И долго это продолжалось?

– Она сказала, несколько недель. Но как проверить?

Я представляю себе разнузданную Таню в деловом костюме и строгой блузке. Мелькает мысль, что, пожалуй, от нее можно такого ожидать, но я тут же понимаю, насколько это глупо. От нее можно ожидать? А что, разве от любого из нас нельзя – при определенных обстоятельствах?

– И что? Когда вы обо всем узнали…

– Я не собирался распускать руки.

Пан или пропал. Я предполагала совсем другое.

– Вы ударили ее?

– Она вам так сказала?

– А как тогда все было?

– Я ударил его.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться от накатившего облегчения. Пытаюсь представить эту сцену, вообразить Гэвина, подкарауливающего на улице своего соперника, а может, даже заявившегося к нему домой. Как все было? Возможно, он нанес удар холодно и расчетливо, трясясь от ужаса и переживая, к чему это все приведет, но считая, что альтернативы нет. Или гнев внезапно ослепил его, и все остальное просто померкло. Может, он сам себе удивился, опустив глаза и увидев на полу поверженного соперника, и лишь тогда осознал, на что способен?

– Вы ударили своего начальника?

– Он сказал, что заберет заявление из полиции, если я уволюсь, так что у меня не было особого выбора.

Хладнокровный Гэвин победил.

– Мне очень жаль, – говорю я.

– Сейчас, задним числом, я понимаю, что давно хотел перемен в жизни, – пытается он шутить. – Просто тогда я не отдавал себе в этом отчета.

Его оптимизм явно наигранный; не знаю уж, кого из нас он хочет обмануть. Впрочем, я молчу. В глубине души я даже испытываю облегчение: правда оказалась вовсе не такой ужасной, как я боялась.

– Ладно, какая теперь разница, – говорит Гэвин устало. – Это все дело прошлое. – Он вскидывает на меня глаза. – Да, кстати, я в курсе, кто вы такая.

Мне вдруг становится нечем дышать, перед глазами все плывет и двоится. Я будто смотрю на Гэвина сквозь треснувший объектив.

– Что?

Прикидываю, получится ли у меня сбежать.

– Здесь сложно сохранить что-то в тайне. По крайней мере, надолго… С вами все в порядке?

– Что вы узнали?

– О, лишь то, что это вы сами снимаете фильм. Зачем вы сказали, что просто помогаете собирать материал?

Меня снова накрывает волной облегчения.

– А-а, – тяну я. – Да так, совершенно без причины…

– Из скромности? Я все про вас прочитал. Даже не подозревал, что вы такая знаменитость. «Черная зима», да? – Он явно прошерстил Интернет, и я невольно чувствую себя польщенной. – Пока не успел его посмотреть.

– Вы и не обязаны.

– Я сам хочу.

Это действительно так. Я вижу. Это не попытка ко мне подольститься. А если и попытка, то очень тонкая. Некоторое время мы сидим молча, глядя друг на друга.

– Кажется, мы оба были не совсем откровенны, – замечает Гэвин.

Я внимательно изучаю крышу. Там, высоко над землей, висит зацепившийся за стропила уже слегка сдувшийся ярко-зеленый воздушный шарик.

– Похоже на то.

– Простите.

– И вы меня.

Он понижает голос:

– Я правда хочу помочь. Выяснить, что здесь происходит.

«Знаю», – думаю я. Он полон решимости, надо отдать ему должное.

– Может, раз такое дело, перейдем уже на «ты»?

Я пожимаю плечами.

– Я видела Лиз, – говорю я. – Она забралась ко мне в машину, практически меня похитила.

Гэвин аж рот разевает от неожиданности:

– Что?!

– Она хотела кое-что мне показать на торфяниках.

Я молча наблюдаю за его реакцией. Но ее нет, он лишь еле заметно нервозно морщится, терпеливо ожидая, когда я продолжу.

– Она считает, что там похоронена Дейзи. – Я выдерживаю небольшую паузу. – Или Сэди.

– Сэди?!

– Да.

– Но Сэди сбежала.

Я пересказываю ему то, что услышала от Лиз, и когда заканчиваю, он присвистывает:

– Звучит как полный бред.

– Я знаю. Но что, если они нашли тело Дейзи, когда его вынесло на берег? Я имею в виду, раньше полиции. И похоронили ее, чтобы скрыть улики.

– Кто «они»? И что на это сказала полиция?

– Лиз туда не обращалась.