Усилием воли я отгоняю эту мысль и концентрируюсь на дороге. На въезде в Молби трасса изгибается, пересекая реку. Далеко позади в утреннем свете темнеют монастырские развалины. Через минуту-другую навигатор сообщает, что я на месте.

Домик у родителей Зои совсем маленький, годов, я бы сказала, тридцатых постройки, с грубо оштукатуренным фасадом и запущенным садиком, подступающим вплотную к входной двери. В холле горит свет, на моих глазах зажигается окно в соседней комнате. Женщина отдергивает штору и с любопытством глядит на мою припаркованную машину. Судя по всему, это мать Зои. Я вылезаю из машины, подхожу к дому и нажимаю кнопку звонка.

Изнутри не доносится ни звука, но в следующее мгновение дверь распахивается. На пороге стоит мужчина в джинсах и серой толстовке с капюшоном. Он уже начал лысеть; остатки волос, подстриженные совсем коротко, открывают взгляду бугристый череп. Я протягиваю ему руку:

– Здравствуйте.

Он не отвечает на мой приветственный жест.

– Нам ничего не надо, спасибо.

– Я ничего не продаю…

Он явно намеревается закрыть дверь. Наверное, решил, что я из какой-нибудь религиозной общины вроде «Свидетелей Иеговы» или собираю подписи за очередного политика.

Из глубины дома слышится женский голос:

– Кто там, милый?

– Миссис Персон? – зову я, прежде чем мужчина успевает захлопнуть дверь у меня перед носом.

Появляется его жена:

– Откуда вы знаете мое имя?

Она моложе мужа, на ней мешковатая толстовка и обтягивающие джинсы. Сходство с дочерью бросается в глаза.

– Что вам нужно? – настораживается она.

– Меня зовут Алекс, – тараторю я. – Я приехала из Блэквуд-Бей.

– Да ну! А нам-то что за дело?

– Я хотела поговорить с вами о Зои.

По лицу женщины пробегает судорога боли, но она немедленно подавляет ее.

– Да неужели? – с неприкрытой враждебностью цедит она. – Знаете что, катитесь вы к черту.

– Я не журналистка, я не хочу вам докучать. Не могли бы вы уделить мне всего десять минут?

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я не даю ей:

– Пожалуйста! Я боюсь, с девушками творится неладное…

– Что?

– Дайте мне десять минут, и я все объясню.

Она колеблется, затем чеканит:

– Пять минут, и ни секундой больше.

Я благодарю ее.

– Можно мне войти в дом?

– Нет. Выкладывайте прямо тут.

Отец Зои делает несколько глубоких вдохов.

– Милая, – произносит он, – на улице холодно. Давай впустим девушку в дом.

И снова она сверлит меня взглядом, но потом смягчается. Я иду следом за ними в гостиную.

– Садитесь.

Она указывает на кресло. От комнаты веет уютом: старомодный телевизор, сервант, фарфоровые статуэтки. Хозяева бок о бок усаживаются на диван. Возникает ощущение, будто у меня берут интервью. Или допрашивают.

– Давайте выкладывайте.

Я открываю рот, но меня перебивают.

– Меня зовут Шон, – произносит отец Зои. – А это Джоди.

Признательно киваю, но мать Зои будто не слышала слов мужа.

– Вас, наверное, уже тошнит от всех, кто задает вопросы…

– Что есть, то есть, – отзывается Джоди.

Я скашиваю глаза на Шона. Он покусывает губу. У меня вдруг мелькает мысль: то, что я поначалу приняла за пренебрежение, может на самом деле быть страхом. Но кого он боится? Не меня же.

Он поворачивается к жене:

– Дай ей сказать, милая.

Значит, и не ее. Джоди сверлит меня взглядом.

– Я приехала сюда снимать фильм. Но честное слово, он будет не про Зои.

– Про что же тогда?

Я кратко объясняю, памятуя об отпущенных мне пяти минутах.

– И какое же отношение все это имеет к нам? – интересуется Джоди, когда я умолкаю.

– Понимаете, я со всех сторон слышу, что сначала Дейзи совершила самоубийство, а позднее и Зои сбежала…

– Ха! – Она сухо смеется, потом язвительно передразнивает меня: – «Самоубийство»!

Шон бросает на жену укоризненный взгляд:

– Милая!

Она умолкает.

– А что? – цепляюсь я. – Вы не считаете, что Дейзи покончила с собой?

Она отбрасывает волосы со лба.

– Кто может сказать наверняка? Многие сомневались. Пока Зои не «сбежала».

И снова саркастический тон.

– Вы полагаете, все было не так?

Джоди впивается в меня взглядом, но ничего не отвечает. Она похожа на фотоснимок; я практически вижу ее на черно-белом кадре, наполовину в тени, наполовину в ярком свете из окна, эффектную игру светотени. Вид у нее невыносимо печальный и в то же самое время вызывающий.

– Расскажите вашу версию, – прошу я.

Шон берет ее за руку.

– Мы же с тобой это обсуждали, помнишь? – произносит он мягко и поворачивается ко мне. – Разумеется, она сбежала. Какие могут быть варианты?

Джоди вырывает руку:

– Или ее увезли.

– Что?

Шон вскакивает с дивана, прежде чем она успевает ответить.

– Все, хватит! – восклицает он, но жена не желает сдаваться.

– Нет, не хватит, – настаивает она. – Зачем ей было убегать? От нас, от меня!

Шон устремляет взгляд на меня.

– Простите ее, пожалуйста, – просит он, но я не обращаю на него внимания.

– Была же и другая девушка, – наседаю я. – Как там ее звали?

– Сэди.

– Точно. Она тоже сбежала.

– Так говорят. Ходят слухи, что ее потом видели. Но я не единственная, у кого есть сомнения.

– Правда? А вы обсуждали это с кем-нибудь еще?

Шон снова предостерегающе смотрит на жену, но она игнорирует его взгляд:

– Лиз, например. Из кафе, знаете?

Я помню Лиз. Она вела себя со мной недружелюбно и подозрительно. Интересно, как же мне разговорить ее? Ладно, об этом я подумаю позже.

– Ясно. Как я уже сказала, я тоже обеспокоена. – Стараюсь подобрать слова. – И то, что побудило Сэди сбежать, Дейзи толкнуло на ее поступок, а Зои… В общем, боюсь, все это продолжается до сих пор.

Судя по всему, ни для кого из них мое предположение не становится неожиданностью.

– Джоди, – говорю я, – что, по вашему мнению, произошло?

Шон принимается ерзать в кресле, но она на него не смотрит. У нее вырывается тяжелый вздох.

– Я не знаю, – качает она головой. – Но как минимум некоторые люди утверждали, что Дейзи не стала бы прыгать со скалы. Они считали, что там было что-то другое. А наша Зои… Она изменилась. Мы перестали узнавать нашу девочку.

– Самые обычные подростковые выходки, – вмешивается Шон. – Хамство, выпивка, курево.

– Да скажи ты уже правду, – ядовито набрасывается на него Джоди.

– Какую еще правду?

– Все было куда хуже. Она росла такой хорошей девочкой, пока не связалась с ним.

– С кем?

– Да с каким-то парнем. Зои не хотела нам про него рассказывать. Но она начала прогуливать школу. Пропадала где-то допоздна. Шлялась по Блэквуд-Бей. Домой заявлялась пьяная. От нее несло.

– Несло?

– Табаком. Травкой. Она даже сделала себе татуировку.

– Значит, она принимала наркотики. Где она их брала?

– У него, разумеется. Он был старше ее.

Я думаю про Дэвида.

– Насколько старше?

– Без понятия. Мы никогда его не видели. Она встречалась с ним тайком. Мы лишь знали, что он не из школы. Одна наша соседка сказала, что видела ее с мальчиком постарше, но…

– С мальчиком? Не с мужчиной?

– Она сказала, с мальчиком. Но только я ей не верю.

– Почему?

– Потому что я вообще уже не знаю, чему верить.

Теперь она чуть ли не шепчет. Хочется обнять ее, взять за руку, но я сдерживаюсь. Вместо меня это делает Шон, и она не отстраняется, хотя и не отвечает тем же. Из нее словно выпустили воздух, осталась одна оболочка, сосуд, в котором нет ничего, кроме боли.

Наверное, то же самое я сделала со своей матерью, мелькает у меня мысль. В точности то же самое. Но потом я вспоминаю ее хахаля. Представляю, с каким облегчением он вздохнул, когда отпала необходимость терпеть мое присутствие в доме, и на мгновение меня охватывает уверенность, что в глубине души моя мать тоже была рада, когда я свалила.