Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— А если встрянут какие-нибудь случайные бюргеры с показаниями? — сомневался Хайнц. — Например, против Грит. Давай не будем закрывать глаза. К ней часто приходили по ночам, чтобы вынимать плод или предотвращать рождение младенца. Многие захотят донести на соседа.

— А кто укажет на Ингмара? Эти безумцы все обречены, и Линда-Ворона, и даже Безобразная Эльза рано или поздно придут к Висельному дереву. У Тойво были причины убить повитуху, если Грит умертвила их с Утой младенца. Он в этом сознался. Не уточнил только, за что её зарезал, но с моей помощью рассказал, как спрятал концы в воду.

— Что насчёт Малисона?

— Попытался убить его, испугавшись мести за семью.

— А семью за что?

— Глумной Тойво вожделел Айну Малисон и собрался вершить насилие, но она стала сопротивляться. За время службы фогтом в Нюрнберге я видел великое множество лихо заплетённых побуждений, которые двигали людьми, ведя их к краю бездны. Навести язык дурака на что-то похожее оказалось достаточно легко, не вызывая подозрений у дознавателя.

— Ты и про священника ухитрился обосновать?

Карл-Фридер Грюббе желчно хмыкнул.

— Отец Паисий заподозрил его и однажды предложил покаяться, после чего Тойво не замедлил подкараулить попа в храме ночью.

— Дурачок сумеет это подтвердить?

— Сорок марок серебра штрафа за каждое нераскрытое убийство, а их восемь вместе с плотником, — напомнил юстиц-бургомистр. — Мы должны отчитаться перед генерал-губернатором во что бы то ни стало, любой ценой.

— Цена головы Тойво, — признал Клаус Хайнц. — А я бы и пеннинга не дал за Глумного.

Я ОБВИНЯЮ!

На слушание по делу Тойво Саволайнена в ратушу стащили все скамьи из «Бухты радости» и половину из «Медного эре» — столько вместилось в зал. Люди победнее толпились вдоль стен и в проходе. Съезжались мужики и бабы из дальних деревень, оставив скотину на детишек, благо, зима позволяла отрываться от хозяйства. Все хотели посмотреть на дьявола во плоти. Столь великого развлечения в Ниене от сотворения мира не было.

Судья Иеремиас Магнуссон не ожидал такого столпотворения. В ратуше образовался истинный Вавилон — шведская, германская, финская, карельская, водская, ижорская, славянская, датская и голландская речь звучали разом. Даже моряки, отставшие от корабля и севшие на мель в бордингаузе, упросили хозяев, к которым нанялись в батраки, отпустить на погляд и нашли понимание. Теперь эта пёстрая толпа покачивалась в зале собраний как великое мохнатое животное. Генерал-губернатор строго и пристально взирал на них, люди с трубками, сопящие, покашливающие, двигающие плечами и ногами, выжидательно поглядывали на него, а воздух густел от табачного дыма и незримых источений.

Судья посмотрел на Гюленштерну. Генерал-губернатор властно кивнул.

— Введите обвиняемого, — приказал судья.

Поджидающий у двери на лестницу Уве мышью шмыгнул на второй этаж.

Затопали шаги. Ровно и грузно — каблуки мушкетёров — и вразнобой, выдавая сильную хромоту, шаркали лапти подсудимого.

Когда конвой ввёл скрюченного Тойво, зал загудел. Кто слал ему приветствия, кто проклятия, кто доставлял то же самое своим соседям, но, в основном, беззлобно. Хоть сатана, а свой. Больше радовались, что представление началось.

Первым делом, судья вызвал свидетелей и потерпевших. Опрос начали с самого главного — с Егора Васильева Малисона.

Карл-Фридер Грюббе и Клаус Хайнц сидели рядом со столом обвинения и внимательно наблюдали за ним.

Губернаторский судебный стряпчий поднёс Евангелие, чтобы привести к присяге.

В первом ряду сидела Анна Елизавета Стен фон Стенхаузен с дочерьми Рёмундой Клодиной по левую руку и Марией Елизаветой по правую, рядом с женою приютился юнкер Якоб Конов. В начищенных ботфортах, новом камзоле с галунами и парадной, украшенной серебром шпагою он выглядел как любимая игрушка богатой девочки. За ними, на скамье второго ряда торчал как бревно Хильдегард Тронстейн.

Малисон пошарил глазами и нашёл Ингмара Тронстейна в проходе возле дверей. То ли запоздал, возясь с лошадьми, то ли места среди господ кучеру не было.

Ингмар впился в него глазами, и Малисон ответил ему пронзительным взглядом.

Когда торжественная клятва была принесена и судья приказал рассказывать, как было дело, Малисон расцвёл.

— Я обещал говорить чистую правду и в том клянусь! — Малисон поднёс руку ко лбу, груди и плечам, но не так, как делают лютеране.

Он понимал, что может в одночасье свалить всё нажитое в Ниене доброе имя со всем добром вместе как телегу в овраг, но согласиться с перекладыванием вины на непричастного под ликование настоящего убийцы, да и упускать случай разделаться со Зверем по Закону купец не мог.

— Я знаю, кто убийца моей жены и моих детей. Я знаю, кто убийца моего работника Яакко. Я знаю, кто покушался убить меня вместе с Яакко и это, Бог свидетель, не Тойво Саволайнен! Это не он зарезал Уту, столкнул с крыши плотника Ханса Веролайнена, оставив вдову с сиротами. Не он со звериной жестокостью заколол ножом настоятеля храма Спаса Преображения отца Паисия. Не Тойво Саволайнен, сын Валттери Саволайнена!

И Глумной Тойво расхохотался на весь зал смехом злым и порочным. Смехом одержимого бесом.

Малисон понял, почему Тойво нравился Линде.

Он осознал, почему Линда нравится ему.

Он догадался, почему и завтра зло будет торжествовать в Ниене.

И в мире.

Тогда он развернулся и, воздев руку, провозгласил во всеуслышание:

— Я обвиняю! Я требую справедливого суда! — сейчас Малисон чувствовал себя полноправным бюргером Ниена и подданным королевы Кристины. — Я требую отмщения!

Рука его оборотилась в задний конец судебного зала, к дверям.

— Вот убийца, которого следует наказать.

Палец был уставлен на Ингмара.

— Это Ингмар Тронстейн, сын управляющего поместьем Бъеркенхольм!

Все обернулись к нему и отодвинулись от Ингмара.

— Какие ваши доказательства? — железным голосом испросил судья Иеремиас Магнуссон.

Но прежде, чем купец ответил, и прежде, чем кто-либо успел что-нибудь предпринять, хотя бы схватить за рукав, Ингмар Тронстейн ринулся к двери, полоснул мужиков, невольно преграждающих путь, ножом по лицам и, дико крича, вырвался наружу. Прочь из магистрата и от общества.

— Взять его! — скомандовал генерал-губернатор.

— Держите его, — кричал судья.

Люди повскакали, даже юнкер Конов поднялся с решимостью исполнить долг, но с места не сдвинулся. Держась за шпагу, он так и остался охранять своё достояние. Дамы не дрогнули и не выразили смущения, а самые почтенные бюргеры, также не осуетившись, выдули толстые струи дыма.

— И деньги! — перекрывая шум, возопил купец. — Пусть антихрист вернёт мой кошель с деньгами.

НА ХОЛМАХ ДУДЕРХОФА

Лёгкие сани для скорого дела спроворился добыть Петрович.

Ингмар бежал, угнав верховую лошадь с коновязи, и теперь его надо было поймать и привести на суд хотя бы как конокрада.

После голословного обвинения и вполне реальной поножовщины к нему возникло сразу много вопросов у судьи и следствия. Чтобы получить ответы, в Ниеншанце седлали коней, а юстиц-бургомистр в своей комнате давал старшему письмоводителю категорическое напутствие:

— Держи наготове оружие. Возможно, нам придётся разделиться. Чёрт знает, куда поскачет этот дикарь. Он резвый.

— Скоро стемнеет. Кругом холод и снег, — пожал плечами Хайнц. — Куда он денется?

— Куда бы ни делся, ты знаешь, что значит для нас его признание.

— Что мы облыжно обвинили Глумного Тойво? — старший письмоводитель притоптывал безразмерными ботфортами, уминая солому, он готовился к затяжной езде по морозу. — Мы его всё равно повесим. За скотоложество. Все будут только довольны, начиная с отца и матери.

Юстиц-бургомистр тоже готовился и запахивал овчинную шубу, надетую поверх кафтана и камзола.

— Если губернатор захочет допросить Хильду, неизвестно, что она скажет.

49
{"b":"932469","o":1}