— Управляющего поместьем казначея Ингерманландии? — удивился Хайнц — Тогда и жена генерал-риксшульца замешана. Это высокое дело должен решать королевский суд.

— Это по праву, а по делу может взяться герр Гюленштерна. Ты его видел, он — боевой и церемониться не станет, — Грюббе говорил исчерпывающе и убедительно, как мог бы говорить заряженный пулею пистолет со взведённым курком. — Мы должны всё держать в руках. Ты поедешь с ленсманом. Надо присмотреть, чтобы с убийцей ничего не случилось. Ингмар должен быть предан суду и дать исчерпывающие тайны преступлений показания, а потом казнён, к удовлетворению генерал-губернатора и всех бюргеров Ниена. Зло должно быть уничтожено у них на глазах. Так, чтобы все убедились в этом.

Старший письмоводитель поднял брови.

— Но зачем, Калле? Нет Ингмара — у нас нет вины за сокрытие и прочего, чем угрожала тощая сука Тронстейн.

— Она угрожала, чтобы мы ничего не делали. Мы обещание выполнили, и она это знает. Нам ничего не грозит. Купец сделал всё за нас. А вот сумасшедший дикарь должен предстать перед судом. Он обязательно утопит в ходе дознания Хильду и её тоже казнят. Стен фон Стенхаузен не препятствовал бы. Ему выгодно, чтобы наследник совершил преступление и был казнён, а его имущество, находящееся в доверительном управлении, осталось в распоряжении королевского казначея. Мы разом вычистим поляну вокруг себя и заслужим благодарность генерал-риксшульца. Поэтому Ингмар ценен. У тебя на глазах Штумпф его не прикончит. Следи за ним.

— За Ингмаром? — уточнил Клаус Хайнц.

— За ленсманом.

Простенькие саночки — полозья, доски их скрепляющие, и немножко соломы поверх — едва вмещали троих. Петрович притулился на передке, вожжами стегал лошадку. Клаус Хайнц лежал навзничь, как покойник, иногда привставая, но быстро опускаясь, когда санки начинали покачиваться. Ленсман Штумпф ехал спиной вперёд, лицом к старшему письмоводителю. Было не до разговоров. Заколодевшие сапоги стучали о каменные ботфорты. Палаш ленсман пристроил с левого бока и локтём придерживал, чтобы не цеплял за снег, сам держась за салазки. Меж ног угнездил охотничье ружьё, заряженное крупной дробью, как на волка. Надежд Игнац Штумпф не питал и ехал охотиться.

После ночлега в дальнем кроге фру Коновой мороз смягчился. Санный поезд, сопровождаемый драгунами, продолжил погоню. Убегающего преступника нетрудно было выслеживать. В темноте дорога пустовала, а расспросы в деревнях подтверждали, что верховой проехал недавно. С утра нашли избу, в которой он останавливался на ночлег. Как бы ни был гоним страхом Ингмар, он понимал, что и коню, и ему требуется отдых.

Ленсман предполагал, что двигаются они с одинаковой скоростью. По снегу верховой не опередит лёгкие сани. Когда лошади давит на спину, она проваливается глубже, чем когда тянет хорошо скользящий груз. Это было заметно по драгунам, которые не вырывались вперёд. А уж сани на четверых ездоков, влекомые парой коней, так и вовсе могли дать фору.

Юстиц-бургомистр, командующий погоней, решил не отрываться от преследования, зная, что средств на дорогу у преступника нет, а из оружия — короткий нож. Когда ему придётся грабить, он столкнётся с сопротивлением, которое может не пережить. Раненый он тоже никуда не уйдёт, тут погоня превосходящими силами его и схватит. Кроме того, с конём ещё раньше может что-то случиться.

Была возможность загнать и взять преступника живым. Игнац Штумпф, как старый охотник, это начинание поддерживал.

Нарвская дорога вывела к высоким, поросшим лесом холмам. На развилке погоня остановилась. Снег тут оказался избит полозьями и копытами, так что не определить, куда ушёл верховой.

Дальше по главной дороге справа виднелось озеро и большая мыза на берегу. Это была усадьба прежнего генерал-губернатора Ингерманландии Юхана Бенгтсона Шродеруса, барона Шютте и Дудерхоф, но он в ней давно не жил.

Налево дорога огибала холмы и проходила мимо деревень барона Дудерхофа.

— Варикселля и Кавелахти — это поселения эвремейсов, — заявил Игнац Штумпф, он единственный из людей служивых здесь бывал. — Вряд ли Ингмар найдёт у них радушный приём. А вот тут поближе к усадьбе стоит Пиккола-бю, в ней живут савакоты. Эти могут приютить шведа, особенно, если он им заплатит. Я бы начал с неё.

— Тогда разделимся, — решил юстиц-бургомистр. — Я поеду на мызу с драгунами, а вы с мушкетёрами проверяйте деревни. За холмами дороги сходятся?

— Нескоро, если объезжать, но вам от хофа прямо, не заблудитесь. Там будет как раз Кавелахти, ждите нас в деревне.

— Встретимся за холмами, — кивнул Грюббе. — Если не задержимся в Дудер-хофе, поедем вам навстречу.

За саночками с ленсманом и старшим письмоводителем потянулись развалистые сани, в которых, кроме кучера, сидели три мушкетёра и оставалось место для беглеца.

Ехать было недолго, впереди чернели избы. Хайнц больше не ложился. Сидел, держась за санки, смотрел на ленсмана. Солнце проглянуло в разрыв пелены и ярко осветило белую заячью шубу, сталь ружья и дерево приклада, бороду и щёки, но глаза Игнаца Штумпфа были тусклые. Старший письмоводитель сильно тревожился, что Ингмару не жить, и порешил не отрываться от ленсмана во что бы то ни стало.

Было тихо до звона в ушах, когда они подъехали к деревне. В Пиккола-бю как будто всё сдохло.

Но вот — замычал в избе телёнок, отозвалась из хлева корова. Скрипнула дверь, из сеней выглянул мужик.

— Хэи! — крикнул ленсман по-фински. — Тут всадник проезжал? Молодой. Останавливался у вас?

— Да, был, — хозяин махнул рукой дальше по дороге. — У Тауно ищите.

— Где этот Тауно? — рявкнул ленсман. — Веди показывай.

Приказной тон человека с ружьём, приметная форма трёх мушкетёров и изобилие оружия подействовали на финна бодряще. Он выскочил со двора и побежал перед санями, увязая до колена. Снег здесь только падал. Его никуда не сдувало под прикрытием высот, и он не таял.

Кони шли не быстро.

— Сюда, — указал мужик, и все увидели следы человека и лошади, которые заходили на двор, а потом выходили со двора. Но как рано?

Мужик вызвал Тауно. Оказалось, молодой швед убыл не так давно. Накормил коня и поел сам, но заплатил пеннинг. Наскребал по карманам.

— Добудем! — сказал довольный ленсман, подсыпая на полки порох.

Он прыгнул на сани. Петрович стегнул башкирку.

— Будем тропить как волка, — Игнац Штумпф подмигнул, и глаза у него заблестели.

Дорога огибала огромный холм. Вдалеке они заметили две тёмные фигуры — коня и человека, возящегося с ним. Человек много времени провёл возле оседланного коняшки, понимая, что нет никакого толку, и всё-таки не решаясь бросить последнюю надежду.

Расчёты Игнаца Штумпфа сбылись.

— Вот он! — закричал ленсман и уставил на беглеца свой железный палец.

И тотчас же бросился Ингмар прочь от дороги и побежал на гору по кривой заснеженной просеке, а Клаус Хайнц вытащил сапоги из ботфортов, приткнул пистолет за пояс и, опираясь на трость, поспешил за ленсманом, а три мушкетёра ринулись за ними.

В заснеженном лесу пролетала смерть. Мушкетёры палили в его сторону, чтобы показать серьёзность намерений, и призывали сдаться.

Загнанный и напуганный Ингмар Тронстейн бежал от них прочь, мало что видя вокруг. Он был молодой и сильный. Он думал оторваться от преследования, затеряться в лесу, выйти на другой склон, в зарослях спуститься незамеченным, как будто его не найдут по следам, и скрыться. Где? Он и сам не знал.

«Из Ингерманландии бежать некуда», — думал Хайнц, спеша за ленсманом, хромая и спотыкаясь. Только трость выручала его на подъёме.

Задыхаясь, он лез за Штумпфом, а тот пёр с ружьём в руках перед собою, не опираясь ни на что, вверх и вверх, и сапоги увязали до середины голени.

Здесь снег со склона сдувало ветром, и чем выше они забирались, тем его становилось меньше. На вершине стало совсем легко идти, и оттуда Ингмар Тронстейн повернул налево — в лес. На новую вершину, самую высокую в Ингерманландии.