Москвич заметил, как прислушивается мелкий чернявый немец — отводит взгляд, а в глазах понимание. И старшина обоза ушёл.

Тогда они выпили ещё за упокой невинных душ, набили трубки и закурили. По избе поплыл вкусный запах английского табака. Малисон вспомнил, как хорошо начинался в лавке день.

«Надо брать работника из Спасского», — решил он.

Ещё он подумал, что надо найти деньги Тронстейна. Украденный кошель мог разрешить его беду. Он не мог воскресить умерших, но мог привести к отмщению. Сатана, в чьём обличии теперь ни ходил бы по земле, пребывал где-то рядом.

Помочь отыскать Зверя мог только Бог.

— О-ох, — простонал Малисон, отрывая голову от овчины.

В доме было пусто и почти темно, только под киотом горела лампадка. Купец обнаружил, что лежит на ларе возле стола — место, на котором никогда не спал, а теперь пристрастился.

— Как ты, голубь? — тут же спросила с полатей Аннелиса.

— Дай-ко… сяду.

Служанка кинулась подсовывать ему под спину сложенный кожух, который служил всю ночь подушкой.

— Вставай, силач, — приговаривала она. — Ты пивка выпей, полегчает в голове.

Она схватила со стола кувшин, наплескала в кружку, пена поднялась до краёв, поднесла к устам его.

Малисон подумал, что ночует здесь, дабы служанке было легче следить за ним и не ходить далеко. Он хлебнул, потом ещё. И ещё. Пока деревянная кружка не опустела. Аннелиса долила, видать, заготовила. Сказала только:

— Ты, дорогой мой, вставай. Да хоть помнишь, что вчера было?

Малисон сразу посмотрел на руки. Кулаки были целы.

«Бог уберёг», — подумал.

— А что? — спросил он, сам себе не веря.

Скажи кто — доверится без тени сомнения, а ведь сам потом и не поверит ничему сказанному, ибо не в своём уме после удара по голове.

— Ну, как тебя из лавки утаскивали? Помнишь, как на рынок ходил?

— Нет, — честно признался Малисон. — Как и не ходил вовсе.

Он ещё не совсем проснулся.

— Что в лавке? — спросил он.

— Заперли на замок. При людях, — быстро добавила Аннелиса.

— А что я на рынке делал?

— Кошель свой искал.

— Нашёл? — сразу же спросил купец.

— Нет. Да не было никакого кошеля…

— А я говорю, был. Мне деньги дал Тронстейн, а чёрт унёс. Когда найду их, найду и убийцу.

«Всё правильно сделал», — подумал купец при этом.

— Вор его унёс, — попыталась вразумить Аннелиса. — Теперь уж не вернёшь. Понапрасну терзаешь себя, голубь.

Купец громко рыгнул. Пиво ударило в нос. Засопел шумно, чихнул. Утёрся рукавом. Перекрестился.

— Утро вечера мудренее, — сказал он.

На следующий день после похорон ленсман Штумпф привёз на телеге связанного бродягу, подозреваемого в убийстве Уты Хооде. К ратуше сбегался народ посмотреть на злодея.

Это был не старый мужик, рослый, но измождённый. Продранные поршни на ногах, грязные онучи, тиковые портки в заплатах. Серая рубаха и бурый полукафтан с торчащими, как языки пламени, клочьями. Спутанные космы до плеч, шапки нет. Он не проспался и мало соображал, бессмысленно ворочая мутными глазами.

— В кроге фру Коновой на Нарвской дороге взял, — хвалился ленсман. — При нём кошель и вот это, — он показал на ладони серебряный крестик. — Зуб даю на вырывание, что снял с трупа!

— На йомфру Уте крестика не было, — письмоводитель и юстиц-бургомистр переглянулись.

Карл-Фридер Грюббе шумно засопел и потёр ладони.

— Это как же ты его добыл, Игнац?

— Объезжал свой участок и заглянул в Лахта-Вморе-бю, — ленсман самодовольно выпятил пузо, разгладил большими пальцами складки под ремнём и пояснил: — Проверить крог. Для порядка.

«Для порядка взимания мзды, — подумал Хайнц. — Тут сроки пропускать нельзя, а то учуют слабость и отвыкнут платить. Свой карман надо наполнять строже казны».

Новость разнеслась по ратуше, и даже главный бургомистр Ниена Генрих Пипер прервав заседание магистрата, на котором обсуждали важный вопрос об устроении колодца в конце Средней улицы, вместе с ратманами вышел посмотреть на злодея.

Писарь Уве был послан в крепость известить коменданта о поимке подозреваемого. Слотсгауптман Ниеншанца был обязан всячески содействовать городским властям в содержании преступников и свершении правосудия. А также в восстановлении порядка — важном для портового города, в навигацию наполненном чужеземными купцами, обозниками, матросами, боцманами и забредающими в трактир финнами.

Ждали у телеги, карауля злодея, пока не прибыл на вороном коне подполковник Томас Киннемонд, из присягнувших шведской короне шотландцев, а с ним четвёрка мушкетёров и капрал — конвоировать в цитадель опасного разбойника.

— Этот? — только и спросил Киннемонд, свирепо взирая на бродягу.

— Этот, — с ухмылкою ответил ленсман Штумпф, а юстиц-бургомистр сурово уточнил:

— Возможно, этот.

— Герр Киннемонд, прошу вас взять его под стражу для проведения расследования и королевского суда, — сказал Генрих Пипер.

— Выполняй, — обронил своему подчинённому комендант Ниеншанца.

— Езжай туда, — приказал вознице по-фински капрал-савакот.

Ижорский мужичок, чью телегу ленсман привлёк для перевозки подозреваемого, — низенький, толстенький, мохнатый, соломенно-рыжеватый, — ёжась от невиданного отроду столпотворения, блестящего чёрного жеребца подле себя, а на нём — всадника в камзоле и шляпе с галунами, из-под которой выпадал серый завитый парик ниже плеч, бравых усатых мушкетёров и витающей в воздухе злобы общественного порицания, робко тронул такую же как он сам толстенькую мохнатую лошадёнку, и злодей отправился в застенки.

— Жду вас в моём замке, господа, — подполковник Киннемонд прикоснулся к краю своей нарядной треуголки, и конь понёс его к мосту в Ниеншанц.

Вслед удаляющемуся конвою и преступнику нёсся глухой ропот толпы, который был перекрыт окриком бургомистра юстиции:

— Расходитесь и займитесь своей работой! Вину подозреваемого установит суд. А пока здесь больше нет ничего интересного.

Глас народа стих. Бюргеры побрели, но не в мастерские и к торговым прилавкам, а в «Медный эре». Моряки постояли, тупо глядя на самое интересное, что теперь осталось на ратушной площади — ниенскую управу, её почерневший карниз, фасад с высоким фронтоном, гранитное крыльцо о пяти ступенях, кривое, кованые поручни по бокам, чёрные, облупленные, сверху гладкие, с краёв ржавые, — да отчалили в «Бухту радости». Генрих Пипер отпустил ратманов обсуждать новость в кругу друзей. Сам же вместе с другими достойными мужами поднялся в зал и велел писарю Фредрику принести вина из подвала, где хранился небольшой казённый запас, пяток бочонков, на всякий случай.

Сели за стол для заседаний и заплатили за вино старшему письмоводителю. Ленсман выложил отнятый у бродяги небольшой мешочек из кожи, который тяжело брякнулся о столешницу, и серебряный крестик — вещественные доказательства преступления или, как сказал бы осторожный и опытный бургомистр юстиции, — возможные улики.

Клаус Хайнц принёс стеклянные кубки для вина, которые хранил в запертом сундуке возле своего места в канцелярии. Весёлый и облизывающийся Фредрик поставил большой глиняный кувшин. Вернул ключ от подвала бургомистру Пиперу и встал возле двери в ожидании, чего попросят ещё. Старший письмоводитель наполнил кубки и уселся на писарское место, где от совещания остались бумаги, чернильница и очинки перьев. Отодвинул ненужные канцпринадлежности, но убрать их Фредрику не предложил. Возможно, потребуется записывать.

Внеочередной совет магистрата начался.

— Очень надеюсь, что преступник пойман, — Генрих Пипер поднял тост. — За окончание в нашем мирном городе этого божьего наказания!

Клаус Хайнц отпил и проглотил. Вино было самое настоящее — бургундское, какое пьют только мушкетёры да моряки в бордингаузе, когда денег почти не осталось, а похмелье мучает знатное. Остальные тоже покривились, но сделали вид, что рады всему случившемуся и, особенно, щедрости магистрата.