— Ну, я бы не спешил с таким выводом, склоняюсь к мысли, что он тоже там. Всех опрашивают, со всех снимают показания. Это мы с тобой тут маленькая группа поддержки, так сказать, приехали за свою пожарно-поварскую команду поболеть.
Папочка, по-видимому, меня совсем не слушает, потому что с улыбкой продолжает:
— Их же, как взбесившихся дворовых котов, развели наверняка по отдельным камерам с одной-единственной целью — подумать над своим аморальным и не гуманным по отношению к другому человеку поведением, и хорошо, что без привлечения оружия и не по политическим, идеологическим, расовым или религиозным идеям, я надеюсь. Значит, пусть немного посидят! Лишним точно не будет.
— Папа, я прошу тебя, перестань. Это совсем меня не успокаивает, не утешает и не смешит, скорее наоборот. А твой тон, прости, пожалуйста, даже злит. Тут другое дело. Я подумала…
— Как правило, в такие моменты, мы, мужчины, напрягаемся и с опаской ждем.
— Может быть, взятку полиции дать?
Смех, юмор, все веселье куда-то вмиг испаряются, и отец смотрит зло и стопроцентно скрежещет зубами, сдвинув брови и проложив тот самый вертикальный лобный шов:
— Ты в своем уме, Надежда? Совсем мозг отключила от своего языка? Что ты, вообще, лепечешь? Ты хоть понимаешь, как все это выглядит? И еще, позволь спросить, а кто будет давать ту самую «котлету» правоохранительным органам в зубы? И ключевой вопрос — кому конкретно, кукла? Ты выбрала, назначила жертву финансового преступления?
Я все равно не унимаюсь и предлагаю свой грандиозный план:
— У меня ведь есть деньги — значит, найдется и получатель. Именно мои, те с того счета, папа. Но там сейчас, увы, немного, но может быть, вы мне с мамой немного одолжите. Я тебя прошу. Очень-очень, слышишь? Господи, Господи, нужно же что-то делать. Так ведь нельзя сидеть и чего-то ждать, — выкручиваю пальцы и бубню сплошную ерунду. — Он ведь отсидел — вот только-только срок закончился, а значит, на нем та самая «черная метка». А теперь опять? Какое-то хулиганство и легкие телесные повреждения. Это несправедливо. К нему теперь там будут относиться, как к…
— Теперь, — отец усмехается, — Максиму там не так скучно будет. Там их типа двое, доблестных героев, защитников чести дамы и неуравновешенных дураков! Смирный прав, когда называет ваше поколение, исключительно мужскую его часть, поколением дебилов. А Алексей и твой Морозов — отличная современная пара, как раз из этого стада отчаянных глупцов. Падла! Они, как гадкие утята, но, правда, с разным сроком птичьей кладки, но, по всей видимости, из одного дефектного гнезда. Вот в такие моменты я радуюсь, что у меня всего лишь безобидная девчонка — царевна-Лебедь, моя умница лапочка-дочка. Спасибо моему Галчонку за тебя…
Папа как-то горделиво задирает подбородок, затем подмигивает и протягивает пальцы, чтобы легко ущипнуть мою щеку. Игривое настроение отца — это большущая редкость и наша семейная радость, но, ей-богу, не в этот же час. Сейчас — не к месту!
— Я поговорю с ним, — совсем не слушаю и не реагирую на его иронию и грубый юмор, резко обращаюсь к нему и тут же, как будто бы заискивая, заглядываю в родные грустные глаза. — Поговорю! Просто! Все объясню и, если надо будет, то даже извинюсь. Я не могу сидеть, сложа руки на коленях, по-царски и с умным, не дебильным, видом, — бухчу, вслух озвучивая свой план, одновременно с этим подкалывая отца.
— Мне кажется, тебя туда не пустили, дежурный даже попросил удалиться, так как ты слишком громко вздыхала и причитала — мешала младшему лейтенанту достойно выполнять свои служебные обязанности, отвлекала от работы и компьютерной игры, в которую он только начал играть…
— Ты не понял, пап. С Андреевым. Я поговорю с Глебом. Пусть он…
— Надя, перестань! — отец останавливает мой пламенный порыв. — О чем? Зачем? И потом прошло только пять часов, как ваша сумасшедшая компания с этим старым извращенцем рассталась. И скажем так, разошлись с явным отсутствием успеха, да что душой кривить — знатно избитые и уложенные на четыре лопатки, а тут ты еще решаешь подлить маслица в огонь. Я тебе, как пожарный, говорю — не стоит из маленькой искры разводить охренеть какое пламя. Ни к чему хорошему это точно не приведет. Думаю, твой кулинарный муж с моим мнением тоже согласится. Поэтому…
— Пять или не пять, но тем не менее он успел за столь короткий срок поехать в медэкспертизу, зафиксировать полученные травмы — смешно сказать, и написать то самое заявление в полицию. А если…
— Ты успокоишься, кукла?
— … он вдруг заберет то заявление, значит, ничего не произошло. Передумал или вспомнил — так ведь бывает. Ну, в состоянии шока нарисовал то, чего на самом деле нет. А?
Отец глубоко вздыхает и откидывается на подголовник:
— Гениальный женский ум — тысяча сияющих, как новогодняя елочка, мозговых извилин. А ты подумала, как пойдешь проводить с ним эту морально-этическую беседу, как будешь что-то предлагать? — отец прищуривается и направляет встречный взгляд. — Что взамен, Надежда? Что ты ему предложишь? Давай-ка сразу тут все обсудим во избежание дальнейших недопониманий, иначе, я присоединюсь к замечательной компании из двух отцов — стану тем самым третьим. Только, моя дорогая дочь, там я буду выступать, по всей видимости, как убийца с заранее продуманным сценарием уничтожения этого столичного хлыща, — свое возможное амплуа практически выкрикивает, и так — несколько раз, — как убийца, Надя, именно, тот самый жестокий убийца урода, который намеревался уложить в койку мою любимую дочь. Доходчиво донес свою мысль? Так я внимательно слушаю, что в качестве жеста такой себе «доброй воли» моя любимая кукла будет предлагать этому извращуге?
— Тебя не напрягает, Надежда, что твои великолепные, чего уж тут душой кривить, фотографии развешаны на стенах общепитовского заведения. Что все эти жующие морды с засаленными руками рассматривают твои работы, употребляя, например, свиной бифштекс? Что они, вообще, в этом понимают? У тебя тонкий вкус и он не каждому доступен, тут надо быть с хорошим воображением и вниманием. Я вот, например, сразу обнаружил, что некоторые из твоих работ серийные. Смотрю на одну и замечаю сразу же другую, словно продолжение той. Здесь такой себе художественный фильм, а в главной роли, я не знаю, кто, но думаю, что ты весь мир хотела сюда впихнуть. Надо сказать, девочка, у тебя шикарно получилось. Так стильно, что…
Ты хотел бы их себе присвоить, ракообразный черт! Спасибо за запоздалые слова такого себе признания, но меня не напрягает, глубокоуважаемый мастер, то, что злит и будоражит в этом ресторане тебя. Люди приходят сюда отдохнуть и перекусить, отпраздновать какую-то знаменательную дату, день рождения, например, или помолвку, или очередную годовщину, и если мои работы способствуют их хорошему пищеварению, и они настроены приходить сюда еще и еще, приводить друзей, родственников, сослуживцев, коллег, то…
— У свиней бифштекса не бывает, — похоже, мой Максим решает уму-разуму поучить избалованного столичного зажравшегося мужика, спокойно начитывая кулинарную лекцию. — Бифштекс — это блюдо из жареной говядины, один из видов стейка, который мы готовим из головной части вырезки. А вырезка…
— Молодой человек, я прошу прощения…
— Не стоит! Торг здесь совершенно неуместен, а эти фотографии — просто неотъемлемая часть эмоционального сервиса нашего ресторана. Вы кто, прошу прощения?
— Я — Глеб! — Андреев отвечает.
— Максим, — Морозов протягивает руку, называя свое имя. — Здесь я — шеф. Вам у нас нравится? У нас впервые? Заинтересовались фотографиями?
— Затрудняюсь что-либо высказать о кухне, но вот изображения, однозначно, в цель…
— Андреев хотел мои фотографии. Файлы, оригиналы, полные права, эксклюзив. Все в этом духе. Если честно, — располагаюсь удобнее в кресле, и задумчиво смотрю только вперед, в лобовое, — то я не совсем его спонтанное желание понимаю. Он работает с так называемой живой натурой — люди, особенно девушки-модели, иногда слащавые парни, а также дети и целые семьи, а тут…
