и тут же свой ответ, не дожидаясь моего, как рационализаторское предложение ввернула:

«Я думаю, что ты бы мог… Это ведь нетрудно? Ну, тогда вполне!».

Да-да! Морозов может все, малыш! За ней, как оказалось, очень трудно успевать или я постарел и стал слишком на виражах неповоротлив. Но «комплементить» каждый вечер мне пришлось, а клиентов однозначно стало больше! Снимаю поварской колпак — ведь система-то работает, а у нас определенные успехи в продвижении. Это факт!

— Доброе утро! — открывает входную дверь и отряхивает снаружи от дождливых капель свой очень яркий, практически люминесцентный, зонтик.

Она приходит рано, всегда за четыре часа до открытия ресторана, а это значит — в утренние шесть ноль ноль. Я не настаивал на этом, и если честно, не хотел бы ее с самого утра тут видеть. На целый день потом стояк в штанах и неуверенная походка обеспечены — вот и все, что дает мне ее раннее присутствие в нашем заведении. Не знаю, что со мной творится, но, вероятно, это слишком долгое половое воздержание, а отсутствие физической разрядки и женщины в кровати, плюс в довесок имеющееся сексуальное напряжение не помогает снять даже тот самый «нехороший сайт». Но Прохорова — наш важный член команды, я не могу ей запретить, тем более что если ей не спится, то почему бы и нет, кукла остальным здесь совсем не мешает, как правило, забивается в свой мышиный угловой кабинет с одной-единственной, но чересчур большой, чашкой кофе, которую я ей предусмотрительно готовлю, и… Как бы все, до вечера, до самого закрытия! Дело-то собственно ее! Пусть и в пять утра тогда приходит, если с личной жизнью, очевидно, у кукленка полный швах. Она, по-видимому, тот самый законченный трудоголик и ярая мужененавистница, и этого я тоже тогда, увы, не подозревал. Сейчас вот заново все это в ней для себя открываю.

— Привет! — пытаюсь улыбнуться. — Тебе не спится, Надя?

— Наверное. Боюсь, что всю интересную молодую жизнь просплю. Как у нас дела, Максим? Надеюсь, все нормально. Если что, то я выскочу на пробежку, приблизительно через часок вернусь…

Твою мать! Надя, независимо от погодных условий, каждое утро бегает. Это был поистине удар под тот мой самый дых, ведь я этого совершенно не знал. Каждое утро, после своего прихода, она выскакивает на «сумасшедшую трусцу» по периметру нашего квартала. Отсутствует приблизительно полтора часа, затем заваливается через черный ход основательно промокшая и потная, но вкусно кисло-сладкая — я это чувствую, по-настоящему счастливая и результатами довольная, и в таком, абсолютно не золотом виде, посещает общий ресторанный душ. Там, по моим подсчетам, проводит где-то полчаса, а затем освеженная, не накрашенная, но зато с сияющей улыбкой и собранными в беспорядочный пучок волосами, идет ко мне на кухню за своей огромной дозой кофеина, и я его ей с ухмылкой подаю. Когда она такое впервые провернула, чего душой кривить, я просто обомлел, да нет, скорее всего, в тот момент я непроизвольно умер, потом, естественно, к началу смены стремительно воскрес. Меня мой профессиональный долг позвал, и я с душой откликнулся!

— Там дождь, Надежда. Может сегодня не стоит?

— У меня непромокаемая куртка, Зверь, — поворачивается и кокетливо подмигивает — к чему бы это все. — Ты за меня волнуешься, что ли, Максим? Я не пойму.

— Я? Перестань нести чушь, кукленок, — отмахиваюсь, как от назойливой мухи. — Делать больше нечего! Лети за стопроцентным воспалением легких, если так приспичило, и задница на это подгорает, — и тут же тихо спрашиваю. — Кофе-то делать потом? Погреть тебя кофейной гущей?

— Естественно. Спасибо большое. Сегодня можно с молочком и погорячее, так чтобы язык обжечь?

— Без проблем.

Пока эта шальная женщина будет бегать, рассекая по грязным и глубоким лужам, мы с ребятами на кухне обсудим наши сегодняшние планы, которых, как уже традиционно повелось, очень много, их у нас всегда с лихвой.

— Макс, привет, — грозный Велихов подкрадывается со спины.

Гришаня чем-то недоволен? Резко оборачиваюсь, вскидываю руку и смотрю на время. Только половина седьмого, а он уже на ногах. Что-то случилось? Надеюсь, что все же он пришел с хорошими вестями.

— Привет, — протягиваю на рукопожатие и братаюсь с другом. — Ты очень рано. Есть что-то, что нам нужно обсудить? Надеюсь радостное событие, ей-богу, я устал от грусти…

— Ты один? — Велихов меня перебивает и он абсолютно серьезен, а мне это, естественно, уже не нравится. — Кто тут есть? Где твои подшефные? Надька здесь? Смирнов?

— Надя убежала ловить дождевые капли и воспаление бронхо-легочных артерий, Лешка сегодня у себя — он не придет, а ребята, как обычно, на кухне суетятся, готовят полуфабрикат. Что случилось?

— Где можем поговорить? — он оглядывается, как воришка по сторонам.

— Ты, сука, меня сейчас пугаешь своим видом…

— Я надеюсь на это.

— Велихов!

— Макс, я тебя предупреждал! Слышишь! Помнишь, — тянет меня за рукав темно-синей куртки-кителя, — тварь такая, помнишь, я тебе говорил, чтобы ты мне не врал? Макс? В самом деле!

Я не пойму, в чем конкретно Гришка меня сейчас подозревает или обвиняет. Не пойму!

— Я не врал тебе. Ты же мой старый друг и к тому же адвокат. Какой мне смысл? И потом, в чем конкретно ты меня сейчас пытаешься уличить? Идем туда.

Мы проходим в мой импровизированный кабинет. Там ничего нет, кроме книг по старинному поваренному искусству, многочисленных атласов кулинарной мудрости, моих рекламных фотографий, новых буклетов меню, а также бесконечных наборов ножей и сменной формы. Вот и весь мой нищенский профессиональный клад — все, что заслужил, выиграл, своим титаническим трудом собрал и заработал.

— Я встречался с адвокатом противной стороны, Максим.

— Что?

— Да, друг мой. Я имел пренеприятнейший разговор с представителем твоей бывшей второй половины, а ныне добропорядочной и верной жены Азата Заурова, Мадины.

— Гриш…

— Перейду сразу к сути. Предупреждаю, тебе, мой друг любезный, не понравится, что я сейчас скажу, но, знаешь ли, мне тоже все это не улыбалось и в страшном сне не снилось, да и в той самой яви никогда не виделось. Ты, Макс, просто охренел! Короче, она утверждает, что сын, — он прокашливается, а затем практически у самого уха шепчет, — не твой. И у тебя, соответственно, нет на него прав, не только юридических, но и тех, которых тебя тогда лишили… Законно, Макс, хочу заметить. Ведь ты этому мальчишке, как оказалось, — никто! А для его матери — муж-зэк, которого она «вай-вай» как боится. Тут…

— Что? Я… Я… Не пойму! Этого не может быть? Как? Она ведь утверждала, что я изнасиловал ее, и потом родился мальчик. Такая ведь линия обороны изначально была? Или я что-то путаю, Гришаня?

— Вот ты мне и объясни, друг любезный, как так? И за кого конкретно я сражаюсь с этой братвой. Хочу заметить, абсолютно бесплатно, только лишь во имя нашей дружбы.

— Я заплачу! Если дело в этом, Гриша…

— Сука! Ты думаешь, меня бабки интересуют. Да я просто так это говорю! Твою мать! Как ты меня достал! Макс, — он дергает меня за плечо, — ты ведь не отец мальчишке, а нам, прошу прощения, то есть тебе, соответственно, будет и законно, и по-человечески отказано и, если честно, правильно и поделом. Ты это понимаешь?

— Нет!

— Да, блядь, да! Отступись! Или опровергни и докажи в придачу.

Не верю! Эта баба утверждает, что Ризо — не мой сынок? Не верю, не может быть! Она точно была невинна, в наш первый раз я точно трахал девственницу, все однозначно, никаких сомнений. Сука! Да я еще в себе! Там точно было целостно и неприкосновенно, а потом…

— Гриш, я, — отхожу подальше и присаживаюсь на подоконник, — я… Ты меня сейчас огорошил и на хрен растоптал, да просто убил! Что это за игра такая? Я, правда, ни хрена не понимаю…

— Ты не понимаешь? А хочешь, чтобы я разобрался и что-то еще доказал? Ну, знаешь, милый друг, я — не сыщик, не детектив и не следователь. Скажу лишь…

— Ризо — мой сын, — еще раз утверждаю, фактически, как молитву повторяю несколько раз, — мой сын, мой сын, мой сын. Я в этом абсолютно, стопроцентно уверен. Нет больше никаких других отцов — я точно знаю!