— Первичный осмотр тела показал, что у Шаоба каким-то образом были парализованы дыхательные центры, и он попросту задохнулся…

— И каковы ваши предположения? — Мицарой вновь обращается к листу фольги, в котором, вероятно, содержится состряпанное наспех донесение Жутёротафа или Файеделема.

— Так как категория содержания Шаоба была переквалифицирована в тяжкую, никто из других заключённых не имел доступ в его помещение… — Жутёротаф бодро повторяет шаблонные формулировки из сухого отчёта, но Мицарой и слышать их не хочет:

— Сам-то в это веришь? — перебивает он и критично смотрит в глаза Жутёротафа.

— Ну…

— Довольно экзотический способ самоубийства, — вновь язвит Мицарой. — Не так ли?

— Всё исправим! — решительно обещает Жутёротаф.

— Что — «исправим»? — непонимающе удивляется Мицарой.

— Перепроверим! — с готовностью говорит Жутёротаф, а сам смотрит в пол перед собой, не смея поднять взгляда.

— Угу, — еле слышно бурчит Мицарой, и в этом, казалось бы — незначительном, звуке — всё его недовольство, которое на самом деле значит очень много. — Фафе, — Мицарой переводит взгляд на инспектора, — ты такую возможность предусмотреть не мог?

Инспектор молчит, не спеша с ответом. Сомневается, привычно выбирая между служебным долгом и терзающей его порядочностью. Ведь сказать, что он с самого начала был против того, чтобы после убийства Знёрра дело Шаоба оставалось за Файеделемом, значит — поставить под удар компетентность последнего. Компетентность, которая, к слову, самому инспектору кажется крайне сомнительной — однако ж, не в этом сейчас дело, и инспектор выискивает более обтекаемые формулировки.

— Вообще, планировал прямо с утра подойти с этим вопросом к Файеделему, — через силу говорит инспектор. — Проконсультироваться, обменяться информацией… Но меня… хм… в некотором смысле — опередили.

— Понятно, — кивает Мицарой, кажется, вполне удовлетворившись ответом, обращённый к инспектору взгляд чуть заметно теплеет. — К тебе претензий нет. Хотя… — Мицарой задумался на секунду, после чего опять уткнулся в фольгу, совсем по-старчески водя по строкам пальцем. — Что там с этим Полумесяцем?.. Есть ли догадки?

— Есть один вариант, — отвечает инспектор с явным облегчением и в то же время с какой-то натугой. — Нужно попробовать…

— Понятно, — прерывает его Мицарой, отгораживаясь, протягивает вперёд ладонь. — Пока — достаточно, давай пока опустим подробности. Вариант есть — и это уже радует! — он довольно и искренне улыбнулся, по-простецки добродушно посмотрел на инспектора. — Это хорошо, что есть варианты… Печалит другое, — теперь Мицарой смотрит на Жутёротафа. — Бардак у нас в участке… Ко мне с утра уже приходили… — говорит он, но не заканчивает.

Мицарой враз вдруг мрачнеет, опускает глаза и уже не смотрит в фольгу. Даже не делает вид, что рассматривает отчёты, а глядит куда-то в сторону. Берётся за голову, и присутствующие понимают, о ком только что упомянул Мицарой.

Инспектор, как и все остальные, почти уверен, что к Мицарою утром приходили из оппозиции — из парного каждому учреждению образования, смысл которого состоит в критике своего зеркального отражения, в поиске и вскрытии недоработок. Через этот процесс сотрудники оппозиции добиваются улучшения и совершенствования в работе организации-близнеца — это их миссия и поставленная обществом задача.

Оппозиция участка следит за деятельностью участка, так же как любая другая оппозиция следит за жизнью вверенного ей учреждения. И сегодня их деятельность по поиску недоработок, кажется, увенчалась успехом.

— Как бы некоторым из нас не пришлось пересматривать свои изъявления соискателей, — вслух размышляет Мицарой, и инспектор понимает, что не только он находится в критической ситуации.

Инспектор ещё со вчера, с прогулки по Кемистам, заготовил вполне вменяемый план действий, но тот начисто разрушен неожиданной и явно трагической гибелью Шаоба. Времени придумать что-то новое у него, конечно, не было, да и не помогло бы это сейчас — кто бы его стал слушать?

Но на будущее, на ближайшие же дни нужен новый план, действуя по которому, инспектор сможет хоть как-то спасти положение. Исправить промахи не только свои, но и Мицароя — начальника, безупречность которого теперь уже не столь очевидна.

Пожалуй, никогда ещё инспектор не видел опытнейшего и авторитетнейшего, да что там говорить — старого как сам участок, Мицароя в таком подавленном состоянии. Ещё несколько минут назад бодрый и даже весёлый Мицарой как-то разом обмяк — сидит, подперев голову рукой и смотрит строго вниз. В другой руке у него лист фольги — зажат в ладони слабо, кажется, сейчас уронит его на пол.

И непонятно на самом деле — то ли Мицарой просто думает, изыскивает выходы из создавшегося тупика, то ли клянёт всех и вся на свете. Беспомощный и жалкий вид, лучше бы не появляться ему в таком состоянии перед подчинёнными.

— Исправим! — решительно говорит Жутёротаф, однако слова его пусты, чувствуется, что за ними нет ничего весомого. — Всё исправим! — обещает он, а сам не рискует поднять взгляд от пола.

Толпа в коридоре расступается, пропуская четверых, что вышли из обширного кабинета. Сотрудники тихо и неспешно расходятся по рабочим местам — кто с легкомысленной ухмылкой, кто с нейтральным выражением на лице, будто бы и не подозревая о разносе, который получили их коллеги.

Инстинктивно инспектор находит Эгодалимо, но та молчит. Лишь ободряюще ему улыбается и проходит мимо, в кабинет.

Позже, — думает инспектор, решая довести до конца никак не удающийся разговор. Не до этого ему сейчас, в голове совсем другие мысли.

Залхаи Жутёротаф ловит чуть выбившегося из группы переговорщиков инспектора и едва заметным жестом, а скорее — безмолвным намерением, останавливает напарников.

— Вы там это… — не глядя в глаза, говорит Жутёротаф. — Нужно разобраться… — невнятно произносит он, имея в виду непонятно что и обращаясь, кажется, больше к инспектору.

— В чём разобраться? — без выражения переспросил инспектор.

Стоящий рядом Файеделем порывается высказать что-то важное и даже начинает:

— Вся эта история…

Но Жутёротаф его перебивает:

— Со Знёрром… — по нему видно, что сказал это лишь для того, чтобы показать, кто тут старше. Быть может, идея Файеделема и в самом деле была стоящей, но Жутёротаф всем им приходится начальником, поэтому он и должен лидировать в разговоре, и эта его претензия отчётливо видна. — И в ситуации с Шаобом… — добавляет Жутёротаф, пытаясь выглядеть ведущим, а своим словам прибавить весомости и смысла, но получается совсем иначе. — Необходимо разобраться в ситуации с Шаобом… заодно… — совсем не уверенно говорит он и замолкает.

Должно быть, со стороны это смотрится полнейшей безалаберностью, а речь Жутёротафа кажется чем-то незначимым и бестолковым.

— Заодно?.. — инспектор откровенно и криво усмехается.

Прямо в лицо Жутёротафу, не опасаясь его реакции и не стесняясь отнюдь не субординационного поведения. И это совсем на него не похоже, не в обыкновении всегда скромного, тактичного и неукоснительно соблюдающего правила иерархии инспектора.

Но Жутёротафа это нисколько не смущает.

— Посмотришь, да? — настаивает он, впрочем, уже без былой напористости, а почти что просит. — Хорошо?

— Хорошо, — неожиданно легко и милосердно согласился инспектор и даже стёр с лица ухмылку.

Сбагрив назойливую проблему, резко повеселевший Жутёротаф разворачивается, буднично и непринуждённо спрашивает у Файеделема:

— Не пора ли отобедать?

Тот соглашается и чуть виновато оглядывается на инспектора, после чего оба идут к лестнице.

— Надо было тоже идти… — с сожалением протянул Ямтлэи.

— Так иди! — раздражённо процедил инспектор, но напарник остался.

Опять откуда-то выныривает Зеддоэф.

— Как прошло? — навязчиво интересуется он, а Ямтлэи делает неопределённый жест рукой.