— Беги отчитываться! — подсказал инспектор.

Дежурный кинулся к выходу, но в проёме между толстыми голубоватыми прутьями остановился.

— Так… — он обернулся к напарникам в желании что-то добавить.

Постоял несколько секунд, но так ничего не сказав, помчался по коридору на выход.

Ещё через несколько секунд где-то в глубине подвальных катакомб гулко грохнула дверь.

— Может, нам тоже нужно идти? — спросил инспектор.

— Не думаю, — произнёс Ямтлэи.

Инспектор смотрит на него в ожидании пояснений, но тот не торопится. В своём обыкновении выжидает чего-то, формулируя мысль или внутренне взвешивая «за» и «против».

— Нас не допустят, — наконец изрекает Ямтлэи вполголоса, то ли опасаясь, что его услышат дозорные, которые до сих пор маячат в коридоре, то ли просто так — в своей привычке говорить негромко.

Ямтлэи для инспектора — вроде секретного информационного потока, источник неофициальных сведений и слухов из узких кругов. Как-то так получилось, что Ямтлэи вхож в высшее общество участка, в дружеских отношениях со многими из руководства, поэтому почти всегда в курсе тонких нюансов и скрытых течений. Зачастую знает гораздо больше инспектора, поэтому тот и смотрит на Ямтлэи терпеливо и выжидающе.

— Решили, что инцидентом займётся Файеделем, — сказал Ямтлэи.

— Что за глупость? — кинул инспектор, будто озвученное распоряжение — личная прихоть Ямтлэи. — Кто это решил? Жутёротаф? — с привычной неприязнью в адрес начальника спрашивает инспектор.

— Мицарой, — спокойно ответил Ямтлэи. — По крайней мере, я от него это слышал.

— Понятно, — протянул инспектор.

Жутёротафа он ещё мог задавить авторитетом глубоких теоретических познаний и опытностью многолетней практики, но с вышестоящим начальством спорить бесполезно. Мицарой — влиятельнейший старожил от руководства — слушать его не будет. Ему и рангом-то не положено считаться с мнением рядового инспектора. Даже представить себе не возможно, чтобы инспектор обратился к нему с подобным вопросом — чего же ещё говорить о попытке переубедить Мицароя?

Нет, решительно, не получится.

— Рвёт и мечет?

— Нет, — Ямтлэи даже зевнул. — Где уж там… Разве ты когда-нибудь видел, чтобы Мицарой нервничал? Спокойно так и учтиво сказал, что дело ведёт Файеделем, и что никого другого до расследования он не допустит.

— Странно… — задумался инспектор. — С чего бы такое решение?..

— Не знаю. А что? Думаешь, под нас копают?

— Возможно.

— Не переживай раньше времени, — Ямтлэи вновь зевает. — Жаль только, что не раскололи тогда Знёрра, — Ямтлэи позволяет себе циничную ухмылку. — Говорил я тебе: давай вернёмся и дожмём! А ты… У кого теперь выбивать показания? У трупа?

По выражению лица инспектор определяет, что напарнику нисколько не жаль погибшего. А его кривая усмешка кажется инспектору неуместной и злой.

Инспектор задумчив, идёт, глядя прямо перед собой. Настроение хуже некуда, мысли невеселы, и есть отчего.

Текущие дела идут далеко не лучшим образом. Расследования, находящиеся в производстве, продвигаются медленно, со скрипом, и инспектор не уверен, что продвигаются они вперёд. К началу новой семидневки нужно составить и продумать сколь-нибудь вразумительный план дальнейших действий, а каких-либо соображений по этому поводу у него и в помине нет.

На Ямтлэи рассчитывать тоже не приходится, а в селию, очевидно, придётся держать далеко не приятный разговор с Жутёротафом. При особом невезении дело может дойти до самого Мицароя, и это уже не шутки.

Разумеется, это возможно и ничего хорошего не обещает: Жутёротаф, если будет тонуть — а так оно и будет, поскольку он не имеет ни малейшего представления о делах в своём дивизионе, и желания разобраться в текущей ситуации у него тоже нет… Так вот, Жутёротаф не будет подставлять себя под удар Мицароя, а с лёгкостью, находясь в полной уверенности, что поступает справедливо и неукоснительно соблюдает нормы субординации, свалит всё на инспектора.

Причём — на него одного, потому что Ямтлэи на растерзание он не кинет — ведь Ямтлэи Жутёротафу почти что друг. Соратник по актёрским пляскам, а это уже что-то вроде братства, с обязательствами по взаимовыручке, — грустно размышляет Фретинил, приближаясь к своему дому.

Перед мостом он ненадолго останавливается и с полминуты задумчиво вглядывается в квадратный пятачок — то место, где встречаются два канала, Хейиси и Эневойтт. Волны сегодня плавные и невысокие, водовороты ленивые, спокойные и тёмные. Холодно-аргентинские, мутные и тяжёлые, словно отражают внутреннее подавленное состояние Фретинила.

На противоположной стороне Хейиси он замечает знакомую грузноватую фигуру. На углу, возле дома Фретинила, стоит Омжлусо Дюрт. Чуть сутулится, руки в карманах просторной, мешковатой и какой-то бесформенной куртки. Стоит и никого себе не трогает, кажется, спокоен и расслаблен, однако в его позе есть что-то напряжённое, что-то от принуждения, будто бы заставляют его находиться именно тут, а на самом деле он хотел бы побыстрее отсюда уйти.

Рядом с Омжлусо некий тип. Именно — тип, поскольку выглядит он непрезентабельно, с первого же взгляда кажется Фретинилу неприятным и определённо похож на прыгуна: резкие жесты, глумливая физиономия — внешность, в целом, не вызывающая симпатий или доверия.

Омжлусо и сам не внушает доверия, а знакомые у него — ещё хуже, — думает Фретинил, неспешно бредя по узкому пешеходному мосту.

Омжлусо увидел Фретинила и даже одарил его приветливым взглядом — явление, не подходящее его внешности и манере поведения. А вот его спутник вдруг тушуется. Будто бы испугавшись Фретинила, разворачивается и удаляется в противоположную от него сторону — уходит вверх по набережной Эневойтт.

Странное поведение, но Фретинилу сейчас, разумеется, не до похожего на прыгуна субъекта. Какое ему может быть дело до знакомых Омжлусо? Он шагает по мосту через Хейиси и думает о том, что было бы лучше, если бы звездочёт не попадался ему сегодня — придётся ведь остановиться и перекинуться хотя бы парой фраз, а этого очень не хочется.

— Как ваши дела, инспектор? — вежливо осведомился Омжлусо Дюрт.

И вопрос Фретинилу, конечно же, не понравился. Фретинил невольно расценивает этот вопрос как донельзя прозрачный намёк на сферу его профессиональной деятельности. Безобидный, разумеется, вопрос, заданный из чистой вежливости, по всем правилам повседневного этикета, раздражает Фретинила отсылкой к служебным неприятностям — двусмысленностью, которую простодушный Омжлусо допустил совсем не умышленно. Так вышло, и вряд ли кому-нибудь в голову придёт упрекать его в этом, но Фретинил тяжело и устало вздыхает.

Он собрал всё положенное ему терпение и до ужаса унылым тоном протянул:

— Нормально.

И Омжлусо, похоже, понимает свою ошибку. Не до конца осознаёт, что именно сделал не так, но желает замять неприятный момент.

— Погода сегодня не очень… — невпопад замечает Омжлусо, заполняя предательскую паузу.

Фретинил мучительно и молча смотрит вверх, в небо, а потом переводит взгляд на серо-аргентинскую гладь канала. Лицо у него скучающее, думает он о своём и служебном.

Разговор явно не удался и далее вряд ли получится. Омжлусо Дюрт это понимает и помышляет о том, как бы побыстрее удрать от впавшего в хандру Фретинила, но тот вдруг говорит:

— Кстати, давно хотел у тебя спросить…

И хотя Фретинил на него не смотрит, а продолжает наблюдение за водой в Эневойтте, Омжлусо отчего-то встрепенулся и вытянулся так, будто собеседник сверлит его строгим взглядом, с претензией, например, или в чём-то упрекает.

— Да-да? — с готовностью сказал Омжлусо.

— А не знаком ли ты с Лонаром Гомбой? — неспешно и задумчиво произносит Фретинил, а сам смотрит в сторону канала. — Это такой коллекционер древностей, живёт в Окталатии…

— Да, знаком, — тут же, безо всяких размышлений или сомнений отвечает Омжлусо.