Напарники нейтрально молчат. Инспектор в упор и безо всякого выражения разглядывает Куныза, а Ямтлэи смотрит куда-то в сторону, в направлении Олкутмаани.

— Как дела, Ямтлэи? — спрашивает прыгун, акцентируя внимание на панибратском отношении, на общении подчёркнуто на равных.

Тот неопределённо пожимает плечами.

Вообще, всем очевидно, что Кунызу глубоко наплевать на дела Ямтлэи. Случись беда или ещё что-то, Куныз и не подумает помочь ему или посодействовать в просьбе — разумеется, если не будет рассчитывать на какую-либо, вполне определённую выгоду.

Спрашивает же, скорее всего, лишь для того, чтобы лишний раз навязаться в близкие Ямтлэи собеседники — будто бы в приятельских с ним отношениях или что-то подобное. Поиск связей у Куныза в крови, с рождения владеет он этим навыком.

— Неплохо, — за напарника отвечает инспектор. — У тебя как? — совершенно бесстрастно, металлическим голосом говорит он.

— Ещё лучше, — Куныз не улыбается — он склабится в выражении самодовольства и собственного превосходства. — Домой вот собрался…

— Вот как? — удивился инспектор. — Уже отпустили?

— Ага, — кивает Фожин Куныз с видом успешного дельца после неимоверно выгодной сделки. — Ничего на меня не накопали.

— Повезло, — чуть ли не с завистью, по-детски в нос, замечает Ямтлэи. — А мы уже думали, что не скоро тебя увидим…

— Хе-хе, — Куныз нисколько не смущён прозрачной колкостью. — Ничего не смогли на меня повесить, — смакуя, повторяет он таким тоном, будто освобождение — целиком и полностью его заслуга, причём результат этот неизбежен, а справедливость восторжествовала. — Поэтому-то и отпустили. Нет у вас методов против Фожина Куныза! — победоносно и с выражением наглой безнаказанности провозглашает самовлюблённый прыгун.

Некоторое время Фожин Куныз посмеивается и даже артистично хватается за живот, но смех его натянут, по всему видно, что он демонстративен. Дешёвый трюк, жалкое подобие пантомимы, изображающей искушённого охотника над поверженной добычей.

— А вам, инспектор, — продолжает он, — советую в следующий раз играть в открытую, — надменно поучает Фожин Куныз. — Нехорошо это — так работать!.. Хе-хе, да… Вот так вот… Но если уж вздумали темнить, — Куныз поднимает вверх указательный палец, готовясь преподать мудрость, — то делайте это изящнее и изобретательнее.

Куныз вновь смеётся, мелко дёргая головой, словно выклёвывает крючковатым носом воображаемые зёрна истины.

— О чём это ты? — неприязненно спросил инспектор.

— Да всё о том же, — многозначительно отвечает Куныз, хитро улыбается и по-свойски подмигивает.

— Не понимаю, — пожимает губами инспектор и смотрит на Ямтлэи.

А тот, кажется, знает больше и в смущении отводит взгляд в сторону.

По всем признакам, разговор исчерпан, на этом можно было бы его закончить, но любопытный Куныз не унимается. Быть может, смысл его жизни заключается в том, чтобы везде совать свой крючковатый нос, и он продолжает.

— Кстати, к Гомбе ходили? — спрашивает он.

Инспектор кивает.

— И как он вам? — ожидая нелестной оценки, Куныз неприятно скалится. — Как всегда, юлит? Ничего не добьёшься?

— Вроде того, — из последних сил отвечает инспектор, который за эти несколько минут порядочно подустал. В желании поскорее избавиться от приставучего прыгуна, говорит инспектор нехотя и односложно.

— Ага, — вполне удовлетворившись ответом, с чувством собственной правоты произносит Куныз, и выглядит этот форменным кривлянием, — а я вам об этом и говорил. Мерзкий типчик — этот ваш Гомба, себе на уме.

— Весь в тебя, — уныло отпускает дежурную шутку Ямтлэи. — Он такой же наш, как и твой.

— Не надо! — добродушно, как на дружескую подколку, отвечает Куныз, вновь улыбается и поднимает указательный палец. — Я — не такой!

— Да поняли уже, — замученным тоном говорит инспектор. — У тебя всё?

Тот расплывается в ещё более широкой улыбке и разводит руками в знак того, что наконец закончил и не держит напарников, мол, всё — так всё.

Инспектор разворачивается и идёт к входу в участок, Ямтлэи следует за ним.

Между двумя ослепительными, неестественно белыми колоннами их настигает окрик:

— Инспектор!

Напарники оборачиваются.

Куныз в два шага догоняет их, но останавливается, не доходя до верха лестницы, на несколько ступеней ниже. Нарочито громким голосом он спрашивает:

— Инспектор, так что там с чехольчиками? Брать будете? — и весело ухмыляется. — Какие предпочитаете — серые или с блестяшками?

Ничего не ответив, напарники разворачиваются и проходят внутрь участка.

Оикюрь Орачэме молчит, и инспектор находит такое поведение свойственным ей. Ведёт себя как обычно: не понятно, что вообще она хочет. Лишь слушает инспектора, его отчёт о ходе расследования и молчит, выглядит при этом отчуждённо и равнодушно.

Отчёт, следует признать, не весёлый, а больше даже пустой: результатов почти никаких, отчёт — чистая формальность. Но инспектор вынужден говорить, хоть что-то рассказать о проведённых мероприятиях, иначе ситуация будет совсем несуразной.

— Те, кого опросили сегодня утром, ничего существенного сообщить не смогли, — говорит инспектор, а Оикюрь Орачэме буквально заглядывает ему в рот, боясь пропустить хоть одно слово. — Но будем работать в этом направлении, — обещает он.

Инспектора её манера слушать не то чтобы раздражает или выводит из себя, но и нравиться не может. Не очень-то приятно, когда за тобой так пристально наблюдают, но не выговаривать же ей.

И Ямтлэи тоже молчит, нисколько не помогая инспектору, безучастно глядит в окно, в сторону Окталатий. Скучает, и инспектор отчего-то пытается припомнить, говорил ли напарник Оикюрь хоть что-то за всё время их общения.

Вероятно, не говорил. Но и странного в этом тоже ничего нет: Ямтлэи всегда был особо осторожным с женщинами.

— Понятно, — ответила Оикюрь и смиренно потупила взор. — Будем надеяться…

— Да, — говорит инспектор, едва не добавляя то, что другого им не остаётся, в том смысле, что каких-либо иных ожиданий у них нет.

А Ямтлэи достаёт из завалов на столе свой неизменно жёлтый, маленький мячик и принимается перекидывать его из руки в руку. Несчастная Оикюрь Орачэме вынужденно наблюдает за жонглированием Ямтлэи, и инспектору такая картина кажется неуместной.

Не мог что ли потерпеть? — думает инспектор, внутренне упрекая напарника в отсутствии чувства такта, но тот, разумеется, об этом не знает. Не замечая реакции окружающих и совершенно не смущаясь, продолжает свои занятия с мячиком.

— Вы знаете, инспектор, — говорит Оикюрь Орачэме, а сама не может оторвать взгляда от мечущейся из стороны в сторону игрушки, — а я ведь пришла к вам немного по другому поводу.

— Вот как? — удивляется инспектор, а Ямтлэи даже пропускает очередной бросок.

Возможно, конечно, это совпадение, но мячик выскальзывает у него из рук и прыгает по столу. Как всегда, Ямтлэи безучастен к его судьбе, и мячик в конечном итоге скатывается куда-то под стол.

— То есть, не совсем по другому… — говорит Оикюрь и, лишившись объекта наблюдений, обращает взор к инспектору. — То есть, на самом деле, вполне по этому, просто… — вероятно, запутавшись в своих мыслях, Оикюрь решает не продолжать, а лезет в сумочку и что-то там ищет.

Напарники обмениваются многозначительными взглядами. Ямтлэи встаёт, обходит свой стол, но инспектор, уловив его намерения вернуть мячик, жестом показывает, что сейчас не время.

— В общем — вот… — Оикюрь протягивает инспектору небольшой, вполне помещающийся в её ладони предмет.

Инспектор с некоторой опаской принимает его. Это что-то довольно тяжёлое и, как кажется инспектору, мягкое, завёрнутое в чистую белую салфетку.

— Это принесли сегодня утром, — пояснила Оикюрь Орачэме. — Как вы думаете, что это может быть?

— Принесли? Кто? И почему вы подумали, что это имеет отношение…