Хабартш замер в напряжённой стойке, пристально всматриваясь в бесконечный массив чисел — Омжлусо никогда этого не забыть, и было это несколько месяцев назад.

— Сничиткатка! — сказал Хабартш — видный книжник и большой любитель выражаться фигурально и красиво. — Кажется, нашёл! — повторил Хабартш — начальник работориума, в котором служит Омжлусо.

Его восторг можно понять: потратить много лет на прослушивание мирового Эфира, на поиски в межпланетном пространстве и наконец найти! Поддаться зыбкой и, по мнению многих коллег — утопичной и ошибочной, идее и сконструировать, а потом и воплотить её в материале, а теперь поймать то, на что охотился. Невзирая на насмешки, не обращая внимания на колкости, игнорируя соблазны другой, более перспективной работы и не обозлившись от многочисленных предшествующих неудач и откровенных провалов.

— Вот здесь. Посмотри.

Омжлусо Дюрт вынужден был приблизиться к столу с фольгой и заглянуть в записи, в которых увидел лишь сухие описательные вычисления и повод к их проверке. Ввиду обязанности и некоторого уважения к труду руководителя, Омжлусо посмотрел в цифры, осознавая лишь то, что сегодняшней ночью он, вероятно, лишается возможности посетить актёрские пляски, вместо которых должен будет пересчитывать и перепроверять расчёты.

— Это — не просто шум, — сказал Хабартш и указал в другой лист. — Видишь? Тут тоже.

Омжлусо перевёл взгляд и за это мгновение успел забыть последовательность символов, обозначавших некую зависимость. В столбцах, на которые ему указал Хабартш, вероятно, содержится повтор некоторой закономерности, но равнодушный и ленивый Омжлусо её не уловил.

— Да, — лишь ответил он, понимая, что спорить тут бесполезно — Хабартш уверен в своей правоте и уже раз десять всё просчитал.

С тех пор прошло много семидневок, но в памяти Омжлусо тот день свеж и ярок. Неизгладимое впечатление, по всем признакам, никогда он его не забудет.

Эфиром занимаются разве что отдельно взятые умалишённые, либо законченные романтики — больше, как будто бы, и некому. Но не от мира сего Хабартша это нисколько не смущает — вряд ли он переживает по глупостям, которые могут о нём подумать, и вообще-то плевать он хотел на пересуды и условности.

Действительно, нужно обладать изрядной долей безумия, чтобы так верить в Эфир, когда общепринятым подходом считается наблюдение видимой части среды — воззрения более чем практичные и оправданные. Логически обоснованная точка зрения, высказываться иначе — значит, идти против течения, но Хабартш к этому привычен.

Иногда Омжлусо думает, что если бы вышестоящее руководство прознало о том, чем они занимаются в наблюдариуме, то их, наверное, уже давно бы выставили на улицу. Ничего удивительного в этом не было бы, и обижаться лично он, Омжлусо, не стал бы — вполне справедливо.

Причём, если для Омжлусо заработанная часть дохода что-то да значит, то с абсолютной уверенностью он мог также заявить, что Хабартшу она, если так можно выразиться, ни к чему. Хабартш, как истинный книжник, придерживается идеалистических взглядов бескорыстия и неприятия карьеризма. Если не сказать больше — того, что они, эти принципы, у него в крови.

Хабартшу, вполне возможно, хватило бы гражданской ставки, а в звёздном наблюдариуме он служит лишь затем, что это даёт ему доступ к оборудованию работориума и профессиональному общению с коллегами — особенно с теми, кто относится к его затее без насмешек и сарказма. Истинный книжник, практически аскет, а вот Омжлусо совсем не такой.

— Нужно ещё раз всё перепроверить, — сказал Хабартш, вероятно даже не рассчитывая на содействие не увлечённого его идеями Омжлусо. — Нужно проверить, чтобы исключить вероятность ошибок.

И немало удивился, когда Омжлусо Дюрт вдруг вызвался посвятить этому сегодняшнюю ночь. Текущий этап актёрских игр, должно быть, не сулил особых удовольствий и восторгов, раз искушённый завсегдатай так легко от них отказался.

— А когда вычислим точные координаты, попытаемся повторить наблюдения, — резюмировал Хабартш. — Нужны повторы, статистика, чтобы доказать, что это — не случайность и не естественный фон. Ты понимаешь, что это значит?

Омжлусо Дюрт согласился, но сделал это нехотя, вымучено, потому что если и верил в теоретические выкладки Хабартша, то ничего из ряда вон выходящего в них не видел: всего лишь пучок эфира, сгусток флуктуации, флюидов, случайным образом выстроившихся в определённой последовательности. Такое ведь вероятно, так что ничего удивительного в этом нет.

Безусловно, упругий стержень нужно иметь внутри, чтобы быть таким, как Хабартш, одиноким в своих исканиях и убеждениях — даже среди соратников, к числу которых, по всей видимости, с полным правом можно отнести лишь Омжлусо — да и то с определённой натяжкой. Соратник наполовину, другую половину которого вытеснили актёрские пляски.

Однако справедливости ради следует заметить, что в ту ночь Омжлусо Дюрт всё же произвёл все необходимые вычисления, в полном объёме. С заданием блестяще справился, и об этом Омжлусо тоже помнит.

Расследование в его сегодняшнем состоянии кажется инспектору чередой слабо связанных между собой событий. Если вообще — связанных, а не просто совпавших по времени и месту.

Линия Полумесяца явно боковая, тупиковое ответвление, и это инспектору вполне понятно — трудно ставить под сомнение очевидные вещи. Строго говоря, ситуация надуманна: ведь никто не хватился драгоценности и не заявил о пропаже. Если уж на то пошло, то напарники смело могут положить Полумесяц на полку и со спокойной душой ожидать хозяина, который докажет свои права собственности на изделие. Если вообще сможет доказать.

Но вместо этого напарники зачем-то ломают голову, что делать дальше, выдумывают несуществующие связи и прорабатывают вымышленные мотивы.

Обращение к Кунызу — реакция на появление детали, несомненно, побочной. Визит к Гомбе — производная этой реакции. А поездка к Шоиноце, в необходимости которой они уговорили себя буквально через силу, — это производная производной.

И в итоге ничего не остаётся от исходного посыла.

Где тут связь с утопленником, с которого всё началось? Разве что Хейиси — общность места действия, да и общность эта зыбка и туманна.

Издержки профессии: проверить малейшие, даже самые слабые зацепки, — говорит себе инспектор в самом конце Осеннего проекта, когда они въезжают в Большой город — шумный, суетливый и чужой.

Архитектура не особо отличается: почти тот же изящный, но тяжёлый стиль старой массивной застройки, что и в исторической части Карамюсты. Если только каналы пошире, а вода в них потухлее — едва ли не ощутимо прокисшая ввиду несовершенства планировки проточных потоков.

В целом, та же Карамюста, разве что здания повыше и попредставительнее — всё же центр города, но — суета.

Большой город всегда шумен, быстр и бездушен. Напарники чувствуют себя дремучими провинциалами, впрочем, обоим это глубоко безразлично. Они равнодушно, может быть — слегка неприязненно, взирают на резких и озабоченных прохожих с высоты своей повозки, а Ямтлэи и вовсе большую часть пути провёл в дрёме.

— Что думаешь насчёт прыгуна? — спросил Ямтлэи, очнувшись от очередного приступа сонливости.

Полдня в пути — не шутка, и инспектор, который и сам едва не клюёт носом, непонимающе смотрит на напарника.

— Того, что подошёл к тебе в участке, — пояснил Ямтлэи. — Как его?.. Шелпош?..

— Кажется, да — Шелпош, — кивает инспектор.

— Он так просил запомнить его имя, что ты даже его забыл, — усмехнулся напарник.

Но инспектор не разделяет его веселья.

— Не знаю даже, — с сомнением говорит он. — Не доверяю я ему… Впрочем… Что с того, что у Куныза есть какой-то там полумесяц?

— Угу, — с явным одобрением согласился Ямтлэи.

— Во-первых, где гарантия, что он из аурума? И даже если он из аурума — в чём лично я сомневаюсь — быть может, он попал к Кунызу вполне законным способом. Всё-таки, не весь товар у него краденый. А перепродажа жёлтого аурума не преследуется по закону. Может случиться даже так, что тот же Шоиноце приехал к нам именно для того, чтобы встретиться с Кунызом и купить у него ценный экспонат. Нам-то что до этого?