Дабы сбросить нервное напряжение, которое, как ему кажется, словно статический заряд, скопилось в близлежащем пространстве, инспектор обернулся к сопровождающему его дозорному. Тот держится молодцом — замер возле двери в каменной позе.

Внушительный и непоколебимый вид дозорного несколько бодрит инспектора — с таким тылом он чувствует себя намного увереннее. Инспектор собирается начать заготовленное заранее вступление, однако Знёрр его опережает.

— Мне нечего сказать вам, Лаасти, — говорит Знёрр. — Чего-то серьёзного за мною нет.

Инспектор несколько удивлён тем, что Знёрру известна его фамилия. Он пристально вглядывается в его глаза, а тот в ответ кидает:

— Не надо на меня так смотреть, — голос надменный, уверенный, раскатистый, но глуховатый. — Мне нечего вам сказать, — повторяет он, впрочем, на тон пониже.

— Совсем-совсем?

— В чём меня обвиняют? — снисходительно спросил Знёрр.

— Пока — лишь в сопротивлении властям, — осторожно ответил инспектор.

— Хе, — Знёрр усмехается, — так это вы сами виноваты. Даже прощения просить не буду, потому что я прав. Не стоило утруждаться — сказали бы, кто вы такие, я бы сам сдался. А то — вламываются в дом, выносят дверь… — Знёрр загибает пальцы, с дутым возмущением глядит на инспектора. — Кричат и шумят… Естественно, я подумал, что это грабители, вот и стал отстреливаться. Кто бы на моём месте поступил по-другому? А, инспектор? — последнее слово Знёрр произносит с нажимом, будто подначивая.

Инспектор молчит, подыскивая слова. Жмёт губами, смотрит в стол.

— Так грамотно вынести дверь мог только дозорный со специальными служебными ключами, — сказал инспектор. — Это тебе должно быть известно.

— Откуда? — Знёрр чуть ли не смеётся, в открытую, нагло. — Откуда ж мне знать? Мало ли…

— Где ты был в последние полгода? — переходя в атаку, резко спрашивает инспектор.

— Отдыхал, — с достоинством произнёс Знёрр. — Не имею права? Я завязал с криминалом.

— На Олкутмаани? — пытается поймать его инспектор, но это не так-то просто.

— Хе-хе! — хрипит Знёрр — то ли смеётся, то ли кашляет. — Если вы про ограбление магазина самоцветов, то это — не ко мне. Не утруждайтесь, инспектор — вам меня не словить на обманке! — самодовольно ухмыляется Знёрр.

— Но всё же ты слышал про ограбление на Олкутмаани!

— А кто ж про него не слышал? Хотя нет — давайте так, — Знёрр делает удивлённое выражение, вертит головой по сторонам и усиленно хлопает глазами. — На Олкутмаани?.. — резко и истерично воскликнул он. — На какой Олкутмаани?.. Никогда не слышал ни о какой Олкутмаани… — дурачится Знёрр, после чего задорно и от души смеётся.

На некоторое время инспектор замолкает. Понятно, что с наскока Знёрра не взять. Не тот парень Знёрр. Не такой он, этот Знёрр, чтобы вот так вот запросто сдаться и признаться в ограблении, которое, к слову, было полгода назад.

И это он ещё не крутит, — думает инспектор, — это ещё лишь преамбула, разминка перед тем, как он начнёт крутить по-настоящему, а у меня почти ничего нет.

Были, конечно, реальные доказательства причастности Знёрра к ограблению, но сейчас, после столь неудачного начала, предъявлять их как-то не с руки. Вот они — копии листов из дела, лежат прямо перед инспектором, стоит лишь поднять их и зачитать вслух, но отчего-то не хочется. Выйдет неэффектно, а оттого — неэффективно.

Чуть позже? — думает он, а Знёрр делает очередной выпад.

— Вы мне ногу прострелили! — заявил вдруг он. — Что за хамство с вашей стороны! Инспектор, вы знаете, как болит…

— Нечего было прыгать из окна, — пробурчал инспектор, не глядя на преступника. — Где твой подельник? — со злобой и претензией в голосе спросил он.

— Подельник? Какой? Нет у меня никакого подельника, — свободно ответил Знёрр.

Инспектор заглядывает в листы перед собой. Для вида, словно выискивая имя подельника или подробности их дружбы. На самом деле, он ищет другое, но вслух произносит лишь:

— Бётэрмыц.

— Ах, вы о нём… — наигранно легко ответил Знёрр. — Старина Бётэрмыц… Я не видел его уже много лет. Даже и не знаю, что с ним, жив ли ещё… Но если вы хотите сказать, что он имеет какое-то отношение к ограблению магазина, то вот вам мой ответ: вы ошибаетесь! Не мог Бётэрмыц сделать этого, — неспешно и весомо заявил Знёрр. — Не мог он ограбить магазин. Это я вам точно говорю!

Говорит он уверенно и, следует признать, убедительно. Строит из себя авторитета, да ведь так оно и есть. Своим авторитетным мнением создаёт полное впечатление того, что Бётэрмыц, которого он давно знает, как по тюрьме, так и в вольной жизни, не причастен к ограблению на Олкутмаани.

Но вот с чего бы это ему выгораживать Бётэрмыца — подельника и давнего товарища, которого он, кстати, якобы уже несколько лет не видел?

Инспектора не проведёшь: может, начал он не очень удачно, но умеет слышать между слов. Инспектору сразу же очевидно, что акцентируя внимание на ком-то другом, Знёрр пытается отвести это самое внимание от себя. Известный, действенный приём — срабатывает в большинстве случаев, но инспектор уловил посылы Знёрра.

И видимо, Знёрр тоже вовремя угадывает подозрения инспектора, потому что тут же спохватился и поспешно добавил:

— Но если всё же вы окажетесь правы, и Бётэрмыц действительно грабил этот магазин, прошу учесть, что я не видел его много лет! — заявляет Знёрр, излишне поспешно, и тем выдаёт себя и свои намерения.

Ошибка это с его стороны, и инспектор, кажется, уже почувствовал всю тонкость ситуации.

— Как знать! — холодно произносит он, глядя прямо в глаза Знёрра.

Небрежным движением он выхватывает из стопки лист фольги и бросает его на стол. Лист ложится аккурат перед Знёрром, кажется, текстом к нему. Выглядит это вполне эффектно, будто колющий выпад шпагой.

Ощутив приятный внутренний подъём, инспектор говорит:

— Вот показания твоих соседей: тебя видели вместе с Бётэрмыцом в день ограбления. Это как-то можно объяснить? Только не говори, что забыл.

Знерр смотрит в фольгу. Сначала с демонстративным недоверием, потом позволяет себе умеренное любопытство. Разглядывает внимательно, а инспектор видит, как Знёрр покусывает нижнюю губу.

Проходит полминуты, и отвлечённое любопытство Знёрра сменяется откровенной жадностью. Ещё минута — и это уже плохо скрываемое недовольство.

— Неубедительно! — воскликнул Знёрр и сухо рассмеялся — деланно и фальшиво. Пытается выглядеть спокойным, но глаза заметно заметались, и это не ускользает от наблюдательного инспектора. — Соседи у меня странноватые, чудные или даже ненормальные! — заявляет Знёрр, а сам смотрит на инспектора, будто бы вопрошая: достоверно ли играю? — Могли и ошибиться! — добавил он.

— Возможно, — с равнодушием ответил инспектор на немой вопрос Знёрра.

Он поднимается со своего места и кидает Знёрру ещё кипу фольги. Буквально швыряет в его сторону, и смотрится это окончательной победой. Как насмерть поражающий удар — уже не шпагой, а чем-то более ощутимым.

— Это копии других материалов по твоему делу, — небрежно говорит инспектор. — Ознакомься и не торопись — времени у тебя теперь будет много, — несмотря на средний рост инспектора, кажется, что он нависает над Знёрром.

— Я… — говорит Знёрр, а инспектор его перебивает:

— Мне пора. Для первого раза достаточно.

Инспектор делает служебный знак дозорному и покидает тюремное помещение.

Сказать, что инспектор ненавидит Ямтлэи, было бы, наверное, неправильно. Неприязнь или пренебрежение — тоже не совсем те слова, что могли бы охарактеризовать отношение инспектора к напарнику. Вероятно, инспектор и сам не смог бы подобрать подходящего определения, если бы кто-то спросил его об этом, но что-то в этом есть.

Недолюбливает он Ямтлэи, считает способным и сообразительным от природы, но ленивой, расточительной бездарью в своих волевых аспектах и ущербным болваном в этической сфере.